Григорий Медынский - Повесть о юности

Вечером пришел с работы отец.

— Вот… похоронили, — сказал он, снимая с пальто траурную, красную с черным, ленточку.

С делегацией от своего района он был на Красной площади.

— Главное — вот это, — рассказывал он, — эти пять минут! Члены правительства спустились с трибуны, подняли гроб. Понесли. Флаг над Кремлевским дворцом до этого был приспущен, а тут совсем спустился и лег на крышу. А тут — залпы, гудки, музыка… — Федор Петрович замолчал, сдерживая волнение. — Оркестр заиграл гимн, и флаг над дворцом взвился на самый верх — и так это сильно-сильно затрепыхался на ветру!

На другой день после похорон Борис предложил ребятам вечером всем классом поехать на Красную площадь.

— Может, и девочек позовем? — сказал Валя Баталин.

— Ну что ж, давайте позовем девочек.

Вечером собрались, как всегда, около памятника Гоголю и пошли.

Красная площадь была полна народу. Вокруг мавзолея на трибунах, по обе стороны от него и вдоль всей кремлевской стены стояли венки. Шел легкий, ласковый снежок и спокойно ложился на чайные розы, левкои, мимозы, на вечнозеленый кавказский самшит и широколапые листья пальм, на красные ленты с золотыми и черными надписями. Люди толпились около трибун, теснились, медленно шли мимо венков.

— Смотрите! От Мао Цзе-дуна! — приглушенным голосом сказал кто-то.

Венок от Мао Цзе-дуна стоял у самого входа в мавзолей. По другую сторону — венок от Автозавода имени Сталина.

— А вот от Мориса Тореза!

— От Албании!

— От корейского народа!

А рядом — маленький, самодельный веночек из простеньких бумажных цветов ученицы шестого класса из деревни Березовки, Минской области.

В одном месте было особенно людно, народ толпился, рассматривая что-то. Борису с трудом удалось протолкаться вперед, и он увидел маленький детский флажок, один из тех, с которыми ребятишки ходят по улицам в дни революционных праздников. К флажку была приколота записка, написанная карандашом. В ней мать сообщала, что с этим флажком ее сынишка ходил Первого мая с отцом на демонстрацию, махал им товарищу Сталину, и вот теперь он положил его на гроб Сталину…

Против мавзолея с новой появившейся на нем надписью:

ЛЕНИН

СТАЛИН

— стояла группа женщин, очевидно, случайно встретившихся здесь, у мавзолея. Но они разговаривали, как близкие знакомые, делясь друг с другом пережитым за эти дни. Одна из них только что приехала с Дальнего Востока. Она рассказывала, как в момент похорон поезд остановился среди чистого поля и как, разрывая окружающую тишину, пять минут гудел гудок и люди стояли среди вагонных полок и думали о том же, о чем думали и здесь, в Москве…

Друзья долго бродили среди сплошного людского моря, заполнившего Красную площадь, и уже совсем поздно стали расходиться по домам. И тут, по пути домой, Сухоручко вдруг заявил Борису:

— А все-таки, Боря, плохой ты товарищ.

— Это почему же? — удивился Борис.

— А ты подумай… — неопределенно ответил Сухоручко, но не выдержал этого тона. — Сейчас ребята в комсомол вступают. На каждой перемене об этом по радио говорят, в школьной газете пишут. А я?.. Эх, ты! — Сухоручко неожиданно обозлился. — Ты что ж думаешь? Думаешь, Сухоручко не человек и до него ничего не доходит?

— Нет, почему же! — Борис даже растерялся. — И совсем я так не думаю. Но…

Борис понял, о чем опять завел речь Сухоручко, но он понимал сейчас и другое: звание комсомольца, как и звание члена партии, должно быть теперь особенно высоким и особенно чистым, а Сухоручко… Нет! Не о снижении требовательности сейчас может быть речь. При чем здесь «хороший товарищ», «плохой товарищ»? Здесь совсем другое дело!

Борис не хотел лишний раз обижать Сухоручко и не сказал всего этого прямо.

— Не знаю, Эдька! Поговори с другими. Может быть, комсомольское собрание иначе рассудит, а я…

— А зачем мне другие? — поняв его, ответил Сухоручко. — Я с тобой хотел говорить. Потому что ты… В общему ты малый хороший, и я тебе верю. Ну ладно, Боря, все это в порядке вещей, и я на тебя не в обиде. А только ты попомни! Я из института принесу тебе комсомольский билет и покажу. Попомни ты это!

— А ты не пугай! Ты приноси, — широко и искренне улыбнулся Борис, хлопнув Сухоручко по плечу. — Только знаешь что, Эдька? Если берешься — берись. И сразу! Не раздумывай. Как придешь в институт, возьми себя в руки и держи, не выпускай.

Жизнь давно приучила Полину Антоновну смотреть на быстрый бег времени спокойным взглядом: живи, работай, пока есть силы, и не думай о том, что всему бывает конец.

В минуты раздумий жизнь представлялась ей дальней, бесконечной доро́гой. Гудит локомотив, несутся вагоны, сходят на остановках одни люди, входят другие; точно шпалы, сливающиеся под колесами в сплошную ленту, мелькают быстротекущие дни; размеренно, как телеграфные столбы за окном, проходят годы; подобно кустам, деревьям, целым лесам и оврагам, попадающимся в пути, проплывают большие и малые события. И только отдаленные горы долго-долго громоздятся на горизонте, незыблемые, как сама вечность. Но нет ничего незыблемого на свете. Локомотив жизни несется дальше, уплывают горы, на их место появляются другие и снова уплывают. А локомотив несется и несется, из года в год, из эпохи в эпоху. Гудит и несется!..

И сейчас Полина Антоновна видит: ничто не может остановить поезда жизни, — он идет и идет своим неизменным маршрутом…

Все так же светит солнце, все так же непрерывным потоком мчатся машины, перевозя все необходимое для жизни народа; все так же гудят гудки по утрам и народ идет на работу; на щитах для афиш, заклеенных в дни траура белой бумагой, опять появились афиши; послышался девичий смех на улице, и детвора на обогретых солнышком тротуарах играет в свои шумные игры…

И в классе… Пережитое в последнее время постепенно уступало место обычному, нормальному ходу вещей — ребята учились, шалили, продолжали дружить с девочками, вместо отмененного по случаю траура вечера, посвященного 8 марта, думали о другом, под каким-нибудь новым предлогом. Начинали поговаривать о подготовке к Первому мая, об экзаменах, — жизнь шла своим путем.

Вася Трошкин сделал на математическом кружке довольно обстоятельный доклад: «Элементы теории вероятностей». Полина Антоновна считала Васю малоспособным к теоретическому мышлению и не могла не порадоваться тому волевому усилию, которое пришлось ему делать, готовясь к такому докладу. Феликс Крылов так же неожиданно принес обширнейшие тезисы доклада «Основные принципы критики и самокритики с точки зрения марксистско-ленинского учения». Борис Костров предложил связаться с Антифашистским комитетом советской молодежи и организовать вечер встречи с молодежью зарубежных стран. Каждый делал для себя какие-то выводы из пережитого — и шел дальше.

И совсем неожиданные выводы для себя сделал Игорь Воронов.

К Полине Антоновне пришла его мать. Всегда очень бодрая, уравновешенная, полная того тихого, не бьющего в глаза, но стойкого оптимизма, которым отличаются люди, много испытавшие в жизни, она была теперь очень расстроена.

— Полина Антоновна! Знаете, что мой упрямец надумал? Не хочет дальше учиться!

— Как не хочет учиться? — не поняла Полина Антоновна.

— После школы, говорит, прямо работать пойду.

— Интересно!.. Но ведь он идет на медаль.

— Ну в том-то и дело-то!.. А он говорит: буду работать, тебе помогать.

— Ах, вот в чем дело! — поняла наконец Полина Антоновна. — Тогда все может статься. Вы знаете, помощь вам — его старая, кажется еще детская, идея.

— Была детская, а теперь вот по-взрослому поворачивается, — удрученно проговорила Клавдия Петровна. — Это он все в пику сестре. Вы понимаете, что у нас сейчас в доме делается, ума не приложу. Родные брат-сестра, а точно от разных отцов-матерей, и никак я их не могу помирить. «Ты, говорит, не помощница маме, ты из нее только соки сосешь, значит я должен помогать!» — «Да в чем мне помогать? — говорю я ему. — Или я без твоей помощи не проживу, Славика не выращу? Глупый!» А он вбил себе в голову! Да я не то что Славика, я и его доучить могу. Силы у меня еще, слава богу, есть, хватит! Я ему и говорю: «Учись, не думай ни о чем! Что ж ты, говорю, на полдороге останавливаешься, недоучкой хочешь быть?»

— А он?

— Да у него на все свои ответы есть: я недоучкой, говорит, быть не собираюсь, я учиться потом буду и свое возьму. Какой-то инженер на заводе, видите ли, им о себе рассказывал — в войну мальчишкой пошел на завод, работал, учился, кончил техникум, стал конструктором, изобрел что-то, а потом в вуз поступил. Вот и Игорь такие же планы строит. И ничего я с ним не могу поделать. Сначала думала — он это в шутку…

— Да нет, он шутить не любит! — заметила Полина Антоновна.