Ирина Богатырева - Кадын

Мы гнали до темноты и остановились на ночь возле реки. Пустили коней на первую зелень, а сами стали жечь костер, мясо вяленое и твердый сыр греть. Совсем собралась ночь, мои воины спать укладывались, кинув потники, а мне не спалось. Луна близка была к своей полноте, и от этого, как всегда, и сладко, и тревожно мне становилось и боль в голову вернулась.

Мой ээ неожиданно у самой воды появился. Все годы, как стала я царствовать, общаться с ним нечасто мне доводилось. Но если являлся он сам, непременно слушала его. Потому, лишь завидев его, я поднялась и пошла за ним следом.

Мы шли быстро, но осторожно. Он парил, земли не касаясь, я же следила, куда в темноте ступаю. И вот, пройдя лесом, удалившись от ночлега настолько, что не стало слышно шума реки, мы вдруг замерли в кустах, и мой царь приказал слушать. Я прислушалась — будто бы землю копали, такой шел звук. Тогда осторожно я развела перед собой ветки.

Я была на поляне с тремя насыпями Чу. Пятеро лэмо суетились, оттаскивая землю от одной из них, недавно, по всей видимости, заново сложенной. Рядом с камнями, на краю насыпи, была яма, глубокая настолько, что человека на дне не было видно, лишь землю поднимали снизу и оттаскивали. Тумана не было на поляне, ни теней, ни самих Чу. Это меня удивило.

— Где Чу? — спросила я у царя.

— Спят, пока заняты лэмо. Бродят, когда их нет. Осенью и весной спят они. Потому и приходят лэмо. Открываются ворота, легкий путь в мир Чу. Смотри же, Кадын.

И я увидела больше: из подкопа под свежую насыпь стали доставать лэмо вещи — одежду, гривны, золоченые чаши, железные волчьи зубы и стрелы с ними, пояса, обувь… Все то, что люди собирали любимым в дорогу, они доставали теперь и складывали в кожаные мешки. Они по очереди прыгали в яму, долго их не было видно, а потом появлялись с поклажей. Верно, лаз под насыпью был оставлен заранее, стоило только вырыть вертикальный ход.

Я онемела. Мне хотелось кинуться и остановить грабеж, перебить их всех. Я знала, что справлюсь одна с этими тонкими ящерицами, но царь остановил меня:

— Как после ты людям докажешь, что не просто так напала на лэмо, по ненависти сердца? Нет, Кадын, твои люди им верят, они не поймут убийства без суда. Видишь, крайняя насыпь еще только готовится стать домом для человека? Сруб стоит в стороне, и кора для крыши. Завтра они понесут сюда покойника. Пусть твой суд будет прилюдным, а не творится в ночи.

Я согласилась. Я была гневливой в последние годы, но тут согласилась с ним.

— Зачем им все это?

— Им не нужны вещи. Даже золото. Им нужны эмоции, что сохранили эти вещи. Одежду вы носите всю жизнь, и она пропитывается вашими чувствами. Оружие и стрелы готовите для войны, и они хранят вашу воинственность, вашу смелость. Они питаются чувствами, как коровы травой.

Я не стала дожидаться, когда уйдут с добычей лэмо. Так же осторожно я отошла к реке и рассказала обо всем своим воинам. Не отдохнув, мы собрались и поехали ближе к стану, там, вблизи крайних домов, дождались рассвета.

Наутро заревели трубы на краю стана, мы вскочили на коней и быстро догнали процессию. На сей раз не одну, а несколько кукол везли они, причем одна — детская, мальчик до посвящения. Увидав нас, все остановились. Я подъехала к лэмо и, не слезая с коня, обратилась к одному из них — для меня они все на одно лицо были:

— Куда вы идете?

Эти странные твари защелкали между собой языками, и ответил мне не тот, к кому я обращалась. Был ли то Урушан, которого за несколько лет до того я видела, или другой лэмо, я не поняла, говорил он тем же голоском, а лицом и одеждой был, как все.

— Мы идем к северным воротам в счастливый мир. Хочет ли царь отправиться с нами?

— Нет, царь хочет задать тебе вопросы и узнать правду.

— До северных ворот долго, мы не управимся до вечера, если не станем идти. Пусть царь идет с нами и побеседует по дороге.

— Те! — усмехнулась я. — Куда вы будете топать весь день, я на коне долечу за миг. Только мертвые не торопятся, а мне нет резона идти с вами пешком. Ответь мне сейчас: из каких земель вы пришли, кто ваши хозяева и куда вы деваете все добро, что отдают вам люди?

Лэмо опять защелкали и зашипели между собой. Потом подхватили оглобли повозки, затрубили и хотели дальше идти.

— Наше время гонит нас, царь, — сказал один, и процессия двинулась. Но я не дала им ступить:

— Ты смеешь не слушать меня! Отвечай на вопросы, или моя плетка с тобой разговор вести станет!

Лэмо что-то крикнул, и все остановились, гул стих.

— Царь, мы не твои люди, мы не слушаем тебя. Отпусти нас. Мы никому не делаем зла.

— Ты живешь на моей земле, и хоть другой крови, а должен меня слушать, как и темные слушают. Отвечай же, где вы проводите зиму?

— Мы живем в счастливом мире. И это твой люд пришел на землю древних, а не наоборот.

— Ты слуга Чу? — спросила тогда я и увидела, как их лица исказились, как все они содрогнулись, будто на них плеснули кипятку.

— Молчи! — взвизгнул лэмо мерзко.

— Почему? Я знаю их, я видела их.

— Никто не видел древних!

— Но я видела и говорила с ними.

— Живой не может говорить с ними!

— Значит, ты сам не живой, если из их мира вылез? — сказала я, и лэмо снова защелкали, засуетились и забегали.

Люди в процессии взволновано загудели:

— Царь, не держи нас! У нас долгий путь, — кричали они, но я уже была в гневе, голова моя уже наполнялась болью, и я чуяла, как перестаю управлять собой, словно поводья из рук теряю.

— Молчать! — крикнула я громко, и все примолкли. — Вы не пойдете никуда. Я знаю то, что казнить мне этих людей дает право. Я судить их при вас хочу. Кто эти люди? Почему вы верите им, а не мне, своему царю? Я хочу это знать!

И люди смолкли: все боялись меня, зная тяжелый и резкий нрав.

— Царь, ты сейчас обманываешь людей, — сказал лэмо. — Ты говоришь, что видела древних и говорила с ними. Но этого не бывает.

— Я не желаю вести разговор с тобой, я желаю, чтобы ты отвечал. Или ты хочешь посидеть в клети за моим домом? Тогда ты быстро расскажешь, откуда пришел и зачем тебе наше золото!

И я замахнулась плеткой, мои воины подъехали к лэмо и хотели взять его, но он вдруг заверещал так неистово и высоко, что кони вздыбились и отскочили, а у людей заложило уши.

Это привело меня в неистовый гнев. Меня трясло, границы миров стали прозрачными, и духи, окружавшие нас, стали видны мне ясно, как если бы я их всех звала. Я видела своего ээ и помощников всех моих людей, но, когда я перевела взгляд на лэмо, с ужасом не увидела ничего: ни духа, ни человека, была тьма, будто мертвое дерево лежало передо мной.

— Это не люди! — крикнула я тогда. — Смотрите, перед вами не люди, а твари из-под земли, которых вы сами кормите и которым отдаете своих любимых мертвых! Вместо крови у них — золото, которое вы им отдали, вместо сердец — ваша любовь к близким людям. Как вы не видите этого?! Пойдите сейчас на холм, где закопали мертвых несколько дней назад, раскопайте насыпь и посмотрите, что осталось там от того, что вы положили туда, от всего вашего богатства, что сохраняли и положили вы в дорогу покойнику. Они грабят вас! Они забирают у вас все — и ваше добро, и вашу любовь, тепло ваших сердец, и вашу свободную дорогу к Золотой реке и бело-синему они уже украли у вас! А вы верите этим собакам! Воины, схватите их! Они не сделают вам ничего, наши духи сильнее тех, что не имеют прибежища!

Лэмо завизжали и бросились врассыпную, как зайцы. Я сама стала бить их стрелами, а воины настигли того, кто говорил со мной, и связали. Остальных перебили. Люди были в смятении, они кричали, плакали, не понимали, что я творю, но боялись меня. Пойманный лэмо вдруг стал как зверь, он рычал, огрызался, от его вида мне стало совсем дурно, и сквозь гнев, муть, боль в голове я пыталась увидеть, так ли все, верно ли передо мною не человек. Но не видела ничего.

— Порвите его! — велела я воинам, и они отъехали вместе с ревущей тварью, а люди бросились ко мне, уговаривая его отпустить. Мне было противно.

Чуть не падая с коня от дурноты и видений, я отогнала людей.

— Ты ли это, люд Золотой реки? Ты ли, свободный, вольный и чтящий одно бело-синее небо над головой, что дает нам простор, дождь и ветер? — Люди замерли от моих слов, хотя я не кричала, а говорила почти тихо, силы покидали меня, я держалась за прядь в гриве коня, чтобы не упасть. — Я не верю тому, что вижу тебя. Я не верю, что ты мог так предаться страху. Эти гниды грабили вас все годы, но вам легче было платить им, чем оставаться прежними, ярыми воинами, не знавшими страха, как ваши предки.

— Я изгоняю лэмо! — крикнула я потом так громко, как хватило голоса. — Если явится кто-либо из них, с ним будет то же, что с этими. И если кто-то из наших людей посмеет укрыть лэмо, его ждет та же участь.

Я развернула коня и отправилась шагом. Эвмей догнал меня, сообщив, что все сделано. Я кивнула и, как могла, улыбнулась ему.