Валентина Осеева - Васек Трубачев и его товарищи (книга 2)

Васек с трепетом читает вышитые на знамени знакомые слова:

"К борьбе за дело Ленина будь готов!"

— Всегда готов! — шепчет Васек.

Эти слова вливают в него новые силы. Мысли становятся ровнее, спокойнее.

Неожиданно приходит решение: "Я поведу ребят в Макаровку, от Миронихи узнаю о партизанах, может быть, о Мите, возьму девочек. Я должен привести свой отряд к Мите!"

Васек срезает толстую ветку орешника и при свете луны обтачивает ножом древко. Бобик тихонько вылезает из ямы и, широко зевая, садится рядом с мальчиком. Теплая шерсть собаки напоминает забытый домашний уют. Но Васек не позволяет себе вспоминать ничего, что может вызвать на глаза слезы. Он не должен плакать! Командиры не плачут!

Васек надевает на древко знамя и встает.

Приложив древко к плечу и вытянувшись во весь рост, он неподвижно стоит под Красным знаменем, облитый лунным спетом. Завтра он поведет свой отряд в полном боевом порядке! И, что бы ни ожидало их впереди, они не посрамят чести пионеров!

Солнце уже просвечивает сквозь листву, когда, сложив рупором ладонь, командир горнит утреннюю побудку. Ребята послушно вскакивают, протирают глаза и… бросаются к знамени.

— На зарядку становись! — останавливает их спокойный голос командира. — Назначаю кашеварами Мазина и Русакова! Варить грибную кашу!

— Есть варить кашу!

— Привести в порядок одежду!

— Есть привести в порядок одежду!

— Объявляю приказ по третьему отряду: через час выступить в полном боевом порядке! Направление — Макаровка.

— Есть! — радостно откликается отряд.

— Пионеры! К борьбе за дело Ленина будьте готовы!

— Всегда готовы!

Снова темные чащи, запутанные тропинки. В оврагах и в сырых, болотистых местах острая осока ранит ноги. На коротких привалах — грибная похлебка, сине-пепельная ежевика. От ежевики губы у ребят синие, пальцы как будто испачканы чернилами.

Сева находит какие-то растения, годные для еды.

— Это паутинистый лопух, — говорит он. — Корни его похожи на спаржу, их едят.

— Ну тебя, Малютин! — обижается Мазин. — Всегда ты что-нибудь придумаешь! Если хочешь знать, это просто колючки; их называют собаками, потому что они цепляются за платье.

— Это верно, но корни молодого лопуха едят. Жаль, у меня нет книжки — я бы тебе доказал.

— Он правду говорит, — неожиданно вступает в разговор Генка. — Я сам читал про это. А кислицу варил и ел.

Мазин безнадежно машет рукой:

— Как-нибудь без лопухов обойдемся.

— Генка, сколько отсюда до Макаровки километров? — спрашивает Васек.

Генка морщит лоб:

— Як бы по шоссе, то недалеко. А так — кто его знает… може, километров двадцать…

Трубачев спешит. Грибная похлебка без соли и хлеба плохо подкрепляет силы. Голод начинает одолевать ребят: щеки у них пожелтели, глаза ввалились, около губ обозначились глубокие складки. От долгой, непривычной ходьбы болят ноги. Тапочки прохудились — ребята идут босиком, пробираясь по глухим местам, заросшим крапивой и колючками. Но никто не жалуется.

"Вот дойдем до Макаровки — и все будет хорошо!" — думает каждый.

На привалах подробно обсуждается встреча с девочками; ребята оживляются, радуются.

— Трубачев! Трубачев! Мы так тихонько подойдем к их дому и — рраз! — как выскочим!

— Ну, "выскочим"! Там ведь фашисты. Надо тихо, по одному как-нибудь… Можно даже просто вызвать Валю или Лиду.

— Нюру надо вызвать! — вставляет Одинцов.

— Эх, Макаровка! Еще найдет ли нас Митя!

Мальчики еле плетутся. Лес, лес и лес… Нигде не видно просвета.

— А не заблудимся мы, Генка?

— Ни.

Потянулись сухие, нагретые солнцем вырубки. Под пнями — редкие, почерневшие ягоды земляники. Нет воды. Воду, запасенную на последнем привале, потратили на похлебку. Зеленое ведерко пусто. Бобик, свесив на сторону сухой язык, уныло плетется сзади.

— Генка, скоро вода будет? — облизывая потрескавшиеся губы, спрашивает Васек.

Генка разгребает желтые листья, берет горсть земли, рассыпает ее на ладони:

— Далеко… Коло Жуковки под мостом вода… Ребята еще острей ощущают сухость во рту.

— Около Жуковки так около Жуковки… Вперед! — командует Трубачев.

Жаркий полдень. В глазах красные, желтые, бурые листья. Лес наконец кончается.

Перед выходом на шоссе Васек объявляет большой привал. Ребята без сил валятся на траву. Мазин и Русаков остаются на страже.

Петьку одолевает сон.

— Чего глаза закрываешь? — толкает его Мазин. — Здесь шоссе близко — того и гляди, на фашистов нарвемся, а ты спишь!

— Я не сплю… Я просто сквозь ресницы смотрю… для интереса…

— Знаю я, какой у тебя интерес! А еще хочешь разведчиком быть! — шепотом говорит Мазин, поглядывая на спящих ребят.

Петька придвигается ближе:

— А если Митя нас не возьмет?

— А куда ему нас девать?

— Мало ли куда! В село какое-нибудь…

— Я не пойду! — решительно заявляет Мазин. — Я бы сейчас ушел, да Трубачева не хочу подводить.

Петька задумывается, потом шепчет, показывая на Васька:

— Он и сам воевать захочет.

— Не захочет, если не позволят! Для него приказ — это вес!

— А для нас, Мазин? Мы ведь тоже пионеры…

— "Для нас, для нас"! — передразнивает его Мазин. — Что для других, то и для нас. Только ведь мы Р. М. 3. С. Забыл? Мы должны на войне послужить Родине!

— Конечно! Мы для этого тренировались, — округлив глаза, шепчет Петька.

Но Мазин уже не слушает его. Странный, розовый свет ложится на траву. Словно освещенные изнутри, стоят на опушке прямые желтые сосны, за ними краснеет широкая полоса неба.

— Петька, зарево!

Генка беспокойно ворочается во сне, открывает глаза и сразу вскакивает:

— Горит!

— Петька, буди ребят!

Через минуту весь отряд собирается на опушке леса. Под высокой, обрывистой опушкой проходит шоссе. Отсюда далеко видны колхозные поля. Небо охвачено огнем; за полем, на расстоянии километра, бушует пламя.

— Село! Село горит! Эсэсовцы жгут село! — шепотом говорят ребята.

— Проклятые! Проклятые!

В тишине прорывается гневный голос Генки:

— Жгите, жгите, гады! Попомнится вам моя земля!

На последней ночевке перед Макаровкой снова стоит на посту Васек. Неровный свет луны пробегает по худым, изможденным лицам его товарищей.

— Гена… моя мама будет любить тебя, как родного, — слышится в темноте шепот Севы.

— Одна у меня матерь — Украина. Не сирота я, — угрюмо отвечает Генка. — Спи.

— Девочка! Девочка!..

Хроменькая Фенька прижимает к плетню острое личико и смотрит на дорогу.

— Девочка! Это свои, не бойся!

Из кустов осторожно поднимается рыжий мальчик. У него темные, запавшие щеки и синие глаза с лихорадочным, голодным блеском. Он протягивает через плетень худую руку:

— Послушай, девочка…

Фенька боязливо отступает назад.

— Нема хлиба, зараз картошки вынесу, — бормочет она, поворачиваясь, чтобы бежать в хату.

— Нет, нет! Подожди, подожди, девочка! Иди сюда!

Фенька останавливается. Мальчик оглядывается на дорогу и тихонько спрашивает:

— Знаешь Мирониху?

Фенька кивает головой.

— Послушай! У нее есть девочки. Это наши. Вызови их, скажи — Трубачев пришел.

— Московские? — шепотом спрашивает Фенька.

— Да, да! Знаешь ты их?

— Знаю.

Фенька пытливо смотрит на мальчика и боком перелезает через плетень:

— Они тут, на поляне. До Вали пошли. Пойдем — покажу!

Она, прихрамывая, бежит по тропинке; Васек едва поспевает за ней.

— Подожди немножко… Я не один, я с товарищами! — говорит Васек.

Из кустов один за другим выходят ребята. Бобик рвется из рук Пети Русакова и тихо рычит.

Фенька останавливается. В глазах ее мелькает беспокойство.

— Вон они, за оврагом… на поляне, — быстро говорит она и, повернувшись, бежит назад.

— Девочка! Девочка! Не бойся! — кричит ей вслед Васек. — Это свои!

Но Фенька не оглядывается.

— Испугалась нас! — вздыхают ребята. — Что же делать теперь?

— Ничего, сами найдем! Тут близко — на поляне где-то…

Мальчики спускаются в овраг, карабкаются наверх, потихоньку советуются:

— Может, лучше к Миронихе идти?

— Где тут поляна? Лес начинается уже…

— Жаль, испугалась девочка. Она бы показала.

— Эй, хлопцы, куда пошли? — вынырнув из густой травы, машет рукой Фенька. — Налево идите! За дубами тропинка будет. Чуете?

— Чуем! Чуем!.. Иди сюда!

— Не тронем мы тебя!

— Эх, ты, проводила бы!

Фенька мотает головой: