Мери Элизабет Додж - Серебряные коньки

– Что с вами, мингер? – воскликнул он.

– Со мной случилась беда, Ганс, и мне придется отказаться от участия в беге! Я хотел стянуть потуже ремешок у конька, проткнул ножом новую дырочку, а ремешок оборвался…

– Возьмите ремешок у меня! – сказал Ганс, торопливо снимая коньки.

– Нет, нет, Ганс, спасибо тебе! Ступай скорее на свое место, а то опоздаешь.

– Вы называли меня другом, – горячо проговорил Ганс, – и не должны отказывать мне… Ради Бога, берите ремешок – вам нельзя терять ни минуты!

И Ганс, не слушая никаких возражений, сунул ремень в руку Петера.

– Иди, Петер! – крикнул Ламберт. – Мы ждем тебя!

– Поскорее, поскорее, мингер, – сказал Ганс. – Мефрау ван Гольп машет вам, чтобы вы становились в ряд… Не отговаривайтесь… Не беда, если я не буду участвовать в состязании. Я едва ли мог бы стать победителем: борьба будет главным образом между вами и Карлом Шуммелем.

– У тебя благородное, великодушное сердце, Ганс, – воскликнул Петер, крепко сжимая ему руку.

Едва успел он встать на свое место, как платок упал и раздался сигнал.

– Что за молодцы! – воскликнул какой-то старик, с восхищением глядя на скользящих по льду мальчиков.

И он был прав. Они неслись с такой поразительной быстротой, что казалось, у них на ногах были крылья, как у Меркурия.

Впереди всех бежит Петер… его обогнал Карл… Потом Бен выдвинулся на первое место. А теперь уже ничего не видно вдали!

Вот ребята повернули назад. Петер опять впереди! Мать и сестра, сдерживая дыхание, следят за ним и через минуту облегченно вздыхают. Ура! Петер получит серебряные коньки!

– Петер ван Гольп! – восклицает глашатай, но никто не слушает его.

– Петер ван Гольп! – кричат сотни голосов, ведь Петер общий любимец. – Ура! Ура!

Заиграла музыка, и все участвующие в состязаниях выстроились в ряд. Петер, как самый высокий, поместился на первом месте, а на другом конце встала Гретель, самая маленькая. Ганс, доставший себе ремешок у мальчика, продававшего сласти и печенье, стоял недалеко от Петера.

Три ярко выкрашенные арки поднимались на льду перед павильоном мефрау ван Глек, на некотором расстоянии одна от другой.

Тихо, в такт музыке, двинулся за Петером длинный ряд девочек и мальчиков. Казалось, какая-то гигантская змея то вытягивается во всю длину, то, извиваясь, скользит из одной арки в другую.

Но вот раздался звук трубы. Музыка тотчас же смолкла, а участники состязаний образовали полукруг перед павильоном.

Петер и Гретель стояли отдельно, впереди всех. Мефрау ван Глек поднялась с места, и Гретель вздрогнула и опустила глаза. Она не слышала, что говорила эта знатная дама – вокруг был такой гул! – но чувствовала, что ей нужно сделать реверанс, какой делает ее мать, здороваясь с доктором. Вдруг в руки Гретель положили что-то такое великолепное и блестящее, что она забыла о приличиях и радостно вскрикнула:

– Ах, какая прелесть!

А серебряные коньки ослепительно сверкали на солнце, и отблеск их падал на ее счастливое лицо.

От мефрау ван Генд принесли четыре букета: Петеру, Гретель, Гильде и Карлу.

Увидев цветы, Гретель пришла в еще больший восторг и, прижав к груди букет и серебряные коньки, побежала искать в толпе отца и мать.

Держа в руке серебряные коньки, Гретель отыскала в толпе отца и мать…

Да, Рафф уже совсем поправился и присутствовал на состязаниях вместе с Меттой, он мог порадоваться успеху своей маленькой дочки. А вечер счастливого дня Бринкеры провели еще лучше. Если бы вы увидели их ветхую хижину с покосившимися стенами и нависшей крышей – хижину, одиноко стоящую на замерзшем болоте, – вам бы и в голову не пришло, что там так весело!

Солнце уже заходило, и последние яркие лучи его заглянули в окно Бринкеров. Солнышко как будто чувствовало, что ему здесь будут рады. В комнате не было ни пылинки; чисто-начисто вымытый пол блестел, как полированный, и чудесное благоухание разливалось в воздухе. В печи пылал торф, и красноватый отблеск падал то на большую кожаную библию, то на серебряные коньки и букет роскошных цветов. На лице Метты сияла улыбка, Гретель и Ганс стояли, обнявшись, около камина и смеялись, а Рафф Бринкер… приплясывал.

Конечно, он не выделывал какие-нибудь пируэты и антраша. Нет, это было бы неприлично для главы семьи. Но пока Ганс и Гретель весело болтали, Рафф вдруг вскочил, прищелкнул пальцами и сделал два-три довольно замысловатых па. Потом он обнял жену и приподнял ее в воздух.

– Ура! – в заключение воскликнул он. – Я вспомнил, вспомнил! Томас Гигс! Вот кому следовало послать письмо! Это имя припомнилось мне совершенно неожиданно. Запиши его, Ганс, запиши скорее!

В это время кто-то постучал в дверь.

– Это, должно быть, доктор! – радостно воскликнула Метта. – Ах, как кстати!

Но это оказался не доктор, а Петер, Ламберт и Бен.

– Здравствуйте, молодые господа! – сказала Метта, очень польщенная этим визитом.

– Здравствуйте, мефрау, – ответили друзья и изящнейшим образом раскланялись с ней.

«Слава Богу, что я умею делать реверанс!» – подумала Метта, неловко приседая и раскачиваясь из стороны в сторону.

– Садитесь, пожалуйста, – сказала она, когда Гретель застенчиво пододвинула скамейку. – Так, так, Ганс, придвинь ее поближе к огню.

К величайшему удовольствию Метты, мальчики уселись, и Петер объяснил, что они идут в Амстердам и зашли к Гансу, чтобы отдать ему ремешок от конька.

– О, мингер! – воскликнул Ганс. – Как мне жаль, что вы беспокоились из-за таких пустяков!

– Какое же тут беспокойство, Ганс! Я и без того пришел бы к тебе. Кстати, мой отец очень доволен твоей работой. Он хотел было поручить тебе и резьбу беседки, но я сказал, что у тебя не будет свободного времени, так как ты опять начнешь ходить в школу.

– Верно, верно! – подтвердил Рафф. – И Ганс, и Гретель должны ходить в школу.

– Очень рад, что вы так думаете, – сказал Петер, – и еще более рад, что вы выздоровели.

– Да, теперь я, слава Богу, здоров и могу работать по-прежнему.

В это время Ганс написал что-то на уголке старого календаря, который висел около камина.

– А ведь я опять забыл это имя, Ганс, – с испугом сказал Рафф. – Фигс… Вигс… Нет, не помню!

– Не беспокойся, отец, я уже записал его, – ответил Ганс и прибавил, обращаясь к Петеру: – Мне нужно сегодня же побывать в городе…

– С какой стати идти сегодня? – воскликнула Метта. – Успеешь и завтра, если выйдешь пораньше утром.

– Нет, до завтра откладывать нельзя, – возразил Рафф. – Он должен отправиться сегодня.

– Как хочешь, Рафф, – с улыбкой сказала Метта. – Ведь Ганс не только мой, но и твой сын… Видите, молодые господа, какая у меня беспокойная семья!

– Вот твой ремешок, Ганс, – вполголоса проговорил Петер. – Благодарю тебя за услугу: ты поступил великодушно и сделал мне большое одолжение. Я никогда не забуду этого. Только когда мы побежали в третий раз, я понял, как мне хотелось стать победителем!

Ганс покраснел и растерялся, не находя слов.

– Ничего, ничего, мингер! – воскликнула Метта, стараясь выручить его из неловкого положения. – И Ганс от всего сердца желал того же; я знаю, что желал!

– К тому же я ничего не потерял, отказавшись от состязания, – сказал Ганс. – Я почувствовал с самого начала какую-то тяжесть и неловкость в ногах. У меня не могло быть никакой надежды на успех: за последнее время я отвык от металлических коньков.

– Ну, я смотрю на это иначе, – сказал Петер.

Ламберт кашлянул и взглянул на него, как бы напоминая, что им пора идти, а Бен положил на стол какой-то сверток.

– Ах, я и забыл о поручении, которое мне дали! – воскликнул Петер. – Твоя сестра, Ганс, убежала так быстро после того, как получила коньки, что мефрау ван Глек не успела отдать ей футляр от них.

– Ай-ай-ай! Какая невежливая девочка! – сказала Метта, качая головой и с упреком глядя на Гретель, но думая в то же время, что едва ли на свете много матерей, у которых были бы такие славные дочки.

– Нисколько! – ответил, смеясь, Петер. – Она поступила вполне естественно. Очень понятно, что ей хотелось поскорее показать свои сокровища вам. Всякий сделал бы то же самое на ее месте… Ну, мы не станем задерживать тебя, Ганс, – прибавил он.

Но Ганс уже не слышал его. Он наклонился к отцу и не спускал с него глаз.

– Томас Гигс! – вполголоса говорил Рафф. – Да, Томас Гигс – вот имя! Ах, если бы мне припомнить и название города!

Необыкновенно изящный футляр для коньков был из красного сафьяна с серебряными украшениями. Он был выложен внутри бархатом, а в уголке было клеймо с адресом и фамилией хозяина мастерской.

Гретель поблагодарила Петера и, с восторгом глядя на футляр, стала осматривать его со всех сторон.

– Его сделал мингер Бирмингем, – сказала она.

– Бирмингем! – воскликнул Ламберт. – В Англии есть такой город. Покажи-ка мне!