Екатерина Фурцева - «Я плачу только в подушку». Откровения «первой леди СССР»

«9 дней»[72] Ромма – одна из любимых моих картин. Я дважды выдвигала Ромма на Ленинскую премию[73] за эту работу и оба раза получала отказ. «Достаточно ему пяти премий», – отвечали мне. Странная точка зрения. Премий и прочих наград у человека должно быть столько, сколько он заслужил. Один заслужил 10, другой – ничего. С огромным трудом мне удалось «выбить» создателям «9 дней» премию братьев Васильевых[74]. Хоть что-то. Мне бывает обидно, когда хорошие работы остаются без наград. Стараюсь исправить это всеми силами. Я понимаю, насколько важно признание достижений. Если труд человека оценен по заслугам, человеку хочется сделать еще больше и еще лучше.

Огромного труда стоила нам организация гастролей Эллингтона[75]. Несмотря на то что мое предложение было одобрено Брежневым, препятствий было много. Предубеждение против джаза сохраняется. Суслов так и сказал – не нужен нам этот Эллингтон, пригласите лучше кого-нибудь из «классиков». Пришлось доказывать, что нужен. Потом было много организационной работы. Пять городов![76] Напряженный график! И все должно было пройти без сучка и задоринки. Под мою личную ответственность. Казалось, что предусмотрели все, но в Киеве произошло ЧП. В гостинице для музыкантов заказали на два номера меньше. Непонятно как, но ошиблись. Выяснилось это только при заселении. Как назло, свободных номеров больше не было. Даже по цэковской броне. Бабийчук[77] потребовал срочно переселить кого-нибудь в другую гостиницу, чтобы освободить номера для американцев. Администрация гостиницы подошла к делу формально. Выселяемым гражданам не объяснили суть дела и необходимость такого решения. В результате они начали протестовать. На глазах у американцев произошел безобразный скандал. Бабийчук, не дожидаясь оргвыводов, написал заявление об уходе на пенсию. Написал сам, но уже поползли слухи, что это я его сняла. Таня[78] рассказала. Честно говоря, я ограничилась бы выговором. В том, что заказали на два номера меньше, была и наша вина. Кухарский не проконтролировал, положился на местных товарищей. Распоряжение Бабийчук отдал верное. Главная ошибка в том, что он не проконтролировал его исполнения. Я лично извинилась перед Эллингтоном. Он рассмеялся и рассказал похожий случай, произошедший с ним в 33-м году в Лондоне. Повезло, что Эллингтон – друг нашей страны. Другой бы по возвращении домой начал бы обливать нас грязью. Любому происшествию при желании можно придать политическую окраску. Например, сказать, что в СССР так мало гостиниц, что для поселения иностранцев приходится вышвыривать на улицу советских граждан. Или еще что-нибудь в этом духе. Меня всегда больно ранит, когда иностранцы, побывавшие в СССР, плохо о нас отзываются. Неблагодарность всегда больно ранит. Я давно уже научилась угадывать таких еще во время их пребывания у нас. Птицу видно по полету, а человека по тому, какие вопросы он задает и на что обращает внимание. Попадаются и такие, кто долгие годы притворяется другом, имея от этой дружбы большую выгоду, а потом показывает свое истинное лицо. Например – Ив Монтан[79]. Для меня было огромной неожиданностью, когда он вместе с женой снялся в антисоветском фильме. Не хотелось верить, что такое возможно. Я же помню, как он восхищался всем, что видел у нас. И вот – пожалуйста. Люди с годами меняются, но убеждения остаются прежними. Убеждения нельзя менять как перчатки. Если это, конечно, настоящие убеждения. Обидно, что мы ошиблись в Монтане. Обидно, что доверяли ему.

То, что случилось с сыном Сталина после смерти отца, потрясло меня до глубины души. Василий был не ангел. А кто из нас ангел? Я знакома с тысячами людей, но чтобы пересчитать тех, у кого по-настоящему ангельский характер, хватит пальцев на руках. Василия можно было понять. Огромное горе у человека – умер отец. Василий, в отличие от Светланы, любил отца. Он бы никогда не сделал того, что сделала Светлана. Мне рассказали о том, как Брежнев кричал на Косыгина, который разрешил Светлане выехать в Индию[80]. Брежнев редко повышает голос, а тут его было слышно не только на третьем этаже, но и по всему зданию. Хотя я и Светлану могу понять. Поступок ее неоднозначный и всеми расценивается как предательство. Но могла ли она после того, что произошло с Василием, чувствовать себя дома в безопасности? Не уверена.

Василий повел себя опрометчиво, это факт. Но он не заслужил скамьи подсудимых и тюремного срока. Сын Сталина сидит в тюрьме при советской власти – был ли в нашей истории позор больше этого? За границей меня время от времени спрашивают о детях Сталина. Что я могу ответить? Только одно – я сейчас не готова обсуждать это, давайте не будем отвлекаться. Если уж понадобилось оградить Василия от нежелательных контактов, его можно было отправить в один из «закрытых» городов или в военный городок. Он же был летчиком, нашел бы чем заняться. Но его обвинили в том, чего он не делал, и посадили. Хорошо еще, что не расстреляли. Знаю, что было такое предложение – расстрелять. Но Булганин[81] сказал: «Никита Сергеевич, Ленин мог позволить себе расстрелять всю царскую семью, потому что у него своих детей не было». Намек был понят – как аукнется, так и откликнется. Василию сохранили жизнь. Я видела его при жизни Сталина и в 61-м после освобождения из тюрьмы. Это были два совершенно разных человека. Василия не сломали, нет. У него отняли все дорогое. В том числе и веру в людей.

При мысли о Василии у меня всякий раз тревожно сжимается сердце. Неужели и на моей дочери кто-то попробует отыграться после того, как меня не станет? В такие минуты радуюсь тому, что я не секретарь ЦК. Ниже должность – меньше завистников. Меньше завистников – меньше проблем будет Светлане. Не хочется верить в то, что с ней может произойти что-то плохое, но пример Василия перед глазами. И не только Василия. Стараюсь вести себя так, чтобы не наживать больше врагов. Получается. Туманова[82] недавно сказала Тане, что у меня смягчился характер. Да, смягчился. Туманова помнит меня еще с войны. Я работала во Фрунзенском райкоме партии, а она была первым секретарем Сокольнического райкома комсомола. Иногда мы пересекались по работе. Тогда я была резкой и жесткой. И молодость сказывалась, и военное время. В молодости веришь в то, что сейчас можешь изменить все, за что только ни возьмешься. Оттого и действуешь жестко. С годами начинаешь разочаровываться, понимать, что многое изменить невозможно. Бьешься, бьешься – а воз и ныне там. Да – я смягчилась. Учу Светлану – что бы ни случилось, не выступай, не показывай своего характера. Она у меня смелая, гордая, с характером. С моим характером. Таким сильно достается. Не возражай и не спорь, говорю ей. Не вздумай возмущаться в ответ на несправедливость. Если почувствуешь, что в Москве тебе жизни нет, уезжай куда-нибудь, чтобы о тебе забыли. Редакторы везде нужны, газет с журналами у нас много. Кандидатская степень поможет найти работу получше. Переждешь плохие времена и тогда уже сможешь вернуться в Москву. Рано или поздно все уляжется. Светлана кивает – да, так я и сделаю, мама, как ты советуешь. Но по глазам вижу, что она соглашается со мной только для виду. Не хочет меня расстраивать. В последнее время она вообще старается со мной не спорить. Понимает, как мне сейчас тяжело, и не хочет лишний раз меня расстраивать. Очень боюсь за нее. Хотелось бы радоваться тому, что она не одна, что у нее есть Игорь. Хотелось бы, да не получается. Не верю мужчинам. Имею на то основания. Понимаю, что неправа. Нельзя по нескольким судить обо всех. Понимаю, но ничего не могу с собой поделать. Пытаюсь заглянуть в душу Игорю. Хочу понять, кто его привлекает. Сама Светлана или то, что ее мама – министр? С какими-либо просьбами Игорь ко мне никогда не обращался. Но разве ж меня надо просить, когда речь идет о моей семье? Сама помогу, не дожидаясь просьб. К тому же всегда можно представить так, будто просьба исходит от дочери. Вот в отношении Олега у меня сомнений не было. Тут уж видно было, что женился он на Светлане по любви, без расчета. Какой расчет мог быть у сына Козлова? Смешно. Это скорее Светлану можно было подозревать в расчетливости. Но и любовь проходит. Тяжело думать об этом. Прячу свои подозрения так глубоко, как только могу. Боюсь ненароком обидеть Игоря, оттолкнуть его от Светланы. Она мне этого не простит. Да и я себе не прощу, если разобью счастье единственной дочери. Только вот не знаю – есть ли оно, это счастье? На свое счастье я давно махнула рукой. Все мысли теперь о дочери.

Не люблю, когда по утрам меня подкарауливают у входа в министерство. Ко мне без особого труда можно записаться на прием. Можно написать письмо. Оно не останется без внимания. Работа с письмами у меня поставлена четко. Зачем ждать у дверей? На улице же все равно разговора не получится. Обычно выслушиваю наспех и прошу прийти на прием. А когда не вижу утром никого у дверей – немного расстраиваюсь. Ну вот, никому я не нужна. Люблю чувствовать себя нужной людям. Весь смысл моей жизни в этом.