Андрей Фадеев - Воспоминания

109

Доказательством тому служит доныне Тамамшевский Караван-Сарай на Эриванской площади.

А теперь — прошло уж около сорока лет — и все его собираются строить, и даже покойный Государь Александр Николаевич, во время своего пребывания в Тифлисе, заложил первый камень фундамента собора — и все его нет как нет.

Позднейшее примечание. Наконец собор построен и освящен с большой торжественностью, 21-го мая 1897 года.

Заметка А. М. Фадеева, за несколько дней до кончины его:

«В Манглисе я проводил вновь лето в настоящем 1867 г., и должен сознаться, что мнение мое в 1853 г., будто бы в Манглисе бывают дожди изобильнее чем в Белом ключе, сделано не совсем справедливо; это было, кажется, обстоятельство случайное. Напротив, по крайней мере в этом году, климат в Манглисе мне лучше понравился чем в Белом ключе. Окружающие его горы, образуя из него как бы котловину, защищают его от действия северных ветров; они здесь бывают реже не только чем в Коджорах, но даже и в Белом ключе. Сверх того здесь более удобств в квартирах и приобретении жизненных потребностей».

Н. А. Реад скоро затем погиб в Крыму, в сражении при Черной речке. В то время о нем ходило много курьезных рассказов как об удалом офицере, лихом полковом командире и страстном любителе прекрасного пола. У него было когда-то еще дна брата; все трое служили в поенной службе, в кавалерии, участвовали к французской кампании двенадцатого года и состояли в отдельном русском корпусе, остававшемся три года по Франции под командой графа Воронцова. Вероятно с тех пор Воронцов и знал Рейда. Однажды, в Париже, три брата Реады обедала в ресторане; возле них за столиком сидели три француза. Узнав в Реадах русских офицеров, французы начали оскорбительно отзываться о России и о русском войске. Понятно, Реады рассердились, вступили с французами в горячие препирания, произошла ссора, окончившаяся огульной дуэлью. На другой день, три Реада стрелялись с тремя французами. Но условию, стреляться должны били поочередно, начиная с старших по летам, и тот из противников, который оставался уцелевшим, должен быль продолжать поединок с следующим противником. Н. А. Реаду, как младшему из братьев, следовало выступить третьим и последним из них. При первых выстрелах, старший Реад упал смертельно раненый и умер тут же; его заменил второй, средний брат, и тоже свалился убитый тем же противником. Тогда стал на место убитых братьев, возле трупов их, младший брат, последний Реад и убил наповал убийцу братьев, а за ним второго и потом третьего француза. Стрелялись шесть человек, и только один Н. А. Реад вышел живым из этой бойни, положив подряд трех французов, зачинщиков этой кровавой разделки. Но и ему было суждено пасть от французской руки, только сорок лет спустя, и не на берегах Парижской Сены, а Крымской Черной речки.

Кампания кончилась, но общие ожидания в отношении главнокомандующего значительно понизились. Даже его горячие поклонники отзывались о его действиях и распоряжениях как-то меланхолично. Нет сомнения, что человек с таким умом, с таким военными талантом, каким бесспорно обладал Николай Николаевич Муравьев, имел свои причины, соображения, планы действовать именно так, а не иначе. Но для простых смертных, непосвященных в эти мистерии, судящих только по наглядным фактам, казалось, что дело велось далеко не удовлетворительно. Все там как-то перемудрялось или недомудрялось. Особенно недоумевали туземцы, считавшие вначале генерала Муравьева за второго Искандера (Александра Великого) Часто приходилось в то время слышать их простые, наивные суждения, не лишенные некоторой справедливости, — преимущественно армян, людей хитроумных, бойко и зорко следивших за всем и знавших многое лучше других, по связям с своими заграничными соотечественниками. Они описывали деятельность генерала Муравьева под Карсом таким образом: «Поехал Муравьев на войну. Войска у него было много, не то что у Бебутова: Бебутов ходил с горсточками, а у Муравьева была уже целая армия. Подступил к Карсу. Карс был не такой как теперь, а гораздо плоше; крепость старая, ненадежная, стены местами обваливались; турки сидели в нем напуганные. Взять его было можно. Со дня на день и думали, что его возьмут. Но Муравьев его не взял, а стал дожидаться. Постоял, постоял, забрал часть войска и пошел за Саганлугские горы. Походил, походил, сжег турецкие казармы с складом провианта и воротился обратно под Карс. За это время Карс уже стал поправляться: стены укреплялись, подновлялись, турки усердно работали. Взять его уже было не так легко, но все же возможно, и если б Муравьев решился, то наверно бы взял. Но он не решился и опять стал дожидаться. Постоял, постоял, и вошел снова за Саганлугские горы. Подошел к Эрзеруму, остановился в двух часах пути от города. В Эрзеруме его ожидали с радостью, никто и не думал сопротивляться; армяне приготовляли торжественную встречу. Шел только большой спор: спорили армянский архиерей с персидским консулом, кто из них двух поднесет генералу Муравьеву ключи от города, — и тот хотел и другой хотел. Вдруг узнают — русские войска ушли! Не хотели верить. Как ушли! Для чего ушли? Отчего не пришли в Эрзерум? Удивлялись, жалели. А Муравьев постоял два дня под Эрзерумом и пошел опять под Карс. Тут уж Карс сделался не тот, что прежде, и узнать его было нельзя: крепость стала грозная, подступиться к ней уж было трудно, и хотя состояла в блокаде, а все же турки находили лазейки, понемногу провозили и провианту, и оружие, провезли и англичан с генералом Вильямсом. Англичане турок прибрали к рукам, придавали им куражу. Вот генерал Муравьев снова стал под Карсом. Стоял полтора месяца. Вдруг решился. Ночью, 17-го сентября, поднял тревогу, наскоро собрал войска и бросился штурмовать Карс. Впопыхах забыли взять даже некоторые необходимые для штурма вещи. Пять часов штурмовали крепость. Положили десять тысяч человек своих под ее стенами. Крепость не взяли. Воротились сидеть на прежнюю позицию. Блокаду устроили строже, турецкие лазейки закрыли и гулять за Саганлуг перестали. Зима была ранняя, строгая; много солдаты натерпелись всяких мук, Муравьев заставлял их развлекаться играми. Идет он раз, видит, — несколько солдат бегают, чтобы согреться. Опрашивает: «вы это играете в городки, ребята?» — А солдаты отвечают: «Никак нет! Наигрались уж мы в городки вон там, — показывают на Карс, — будет с нас!» Насупился и пошел. Так и сидели, пока турки съели все свои запасы, поели даже лошадей; когда уже кушать было нечего, сказали Муравьеву: «Иди сюда! На тебе Карс! Только выпусти нас отсюда». Муравьев и вошел в Карс. А мог войти за полгода до того, — а если не мог, то нужно было сидеть как сидел. За что было губить столько людей на штурме! Искандер так не делал».