Алексей Боярский - 151 угроза вашему кошельку

В общих чертах схема продажи выглядит так. На первой встрече с клиентом сделки никогда не совершаются – присматриваются, что за человек, обговариваются условия. С другой стороны, спецоперации проводятся не так уж и часто: человеческих и материальных ресурсов у милиции маловато. Когда сделка крупная, риск выше, но в этом случае действует схема «утром деньги – вечером стулья», то есть деньги берутся сразу, а товар потом оставляется в тайнике, о котором сообщают клиенту. Надо заметить, оружие покупают и коллекционеры, в том числе и весьма обеспеченные люди, готовые заплатить любые деньги за понравившийся экспонат. Таких тысячи. В Москве, например, порядка ста человек могут похвастаться весьма обширными коллекциями – им позавидовал бы любой музей военной истории. Но они не афишируют своё хобби. Естественно, у каждого есть небольшое собрание выхолощенного оружия – для прикрытия. Но самую ценную часть коллекций – работоспособное оружие – они не показывают никому. Выхолащивать, по закону, нужно всё, кроме оружия, произведённого до 1896 года, то есть до момента создания знаменитой трёхлинейной винтовки Мосина. Но в этом случае, даже если речь идет о мушкете времён Бородинского сражения, оружие нужно регистрировать как огнестрельное в обычном порядке. Поскольку невыхолощенное оружие не может иметь длину меньше 80 см, коллекционировать невыхолощенное короткоствольное оружие, например пистолеты и револьверы, запрещено. Невыхолощенным может быть только очень старое оружие не короче 80 см. Выхолащивание предполагает сверление патронника, ствольной коробки, затвора, забивание или заваривание ствола, спиливание бойка, нужно также полностью исключить возможность снаряжения магазинов. Оружие после такой процедуры становится «мертвым», его коллекционная ценность падает в несколько раз, выхолощенное оружие сейчас очень просто купить в специальном магазине, но коллекционер его покупать не будет…

Раз уж речь зашла о коллекционерах, то стоит заметить, что на рынке огнестрельного оружия нарваться на подделку практически невозможно. Чего нельзя сказать о предметах искусства. Здесь наряду с настоящими шедеврами зачастую продают фальшаки, то есть подделки. На них, по уверениям экспертов, приходится до трети оборота всего художественного рынка.

Фальсификация произведений искусства – проблема старая. Известный российский живописец и искусствовед, один из основоположников отечественного музееведения и реставрационного дела Игорь Грабарь (1871–1960) в автобиографии «Моя жизнь» делится впечатлениями от поездок в США и Европу в начале ХХ века: «Наряду с первоклассными собраниями в Америке немало и собраний, наполовину состоящих из подделок. Особенно много я их нашёл в прославленном некогда собрании дирижёра Странцкого, где были десятки фальшивых Монэ и Ренуаров». И далее – о выставке Ван Гога в Берлине: «Перед устройством выставки Юсти просил меня зайти к нему в кабинет, где показал около 15 картин Ван Гога, прося высказать о них моё мнение. Я нашёл их все до одной поддельными».

С фальшаками связано множество историй, напоминающих увлекательный детектив. Предполагают, например, что иконы, которые советское правительство в первые годы после революции меняло на сельскохозяйственную технику, на самом деле были поддельными. Изготовление их было санкционировано на самом высоком уровне. Весьма громкие скандалы на тему фальсификации шедевров разразились в 80–90-е годы. Все они были связаны с работами русских художников. В 1988-м в Швейцарии подвергся судебному преследованию Андрей Наков – организатор выставки работ Михаила Ларионова: все 197 работ были признаны подделками. В 1990-м похожая история случилась с коллекцией Корецких, выставленной на аукционе Christi’s. Два года спустя аукционный дом Philips вообще отказался от проведения специализированных аукционов по русскому искусству, спрос на которое после череды подобных скандалов резко упал. В 1995-м с аукциона Sotheby’s был снят самый дорогой лот – «Супрематическая композиция» Любови Поповой (стартовая цена – около 400 тыс. фунтов стерлингов). В 1997 году Юрий Лужков планировал приобрести для Государственной Третьяковской галереи картину Аполлинария Васнецова с изображением Москвы прошлого века. Васнецов оказался ненастоящим (говорят, московский мэр был готов заплатить за картину $100 тыс.).

Фальшаки, по разным оценкам, фигурируют в 8–30 % всех сделок. Причём подделки нашего времени (новоделы) составляют около 85 % всех фальшаков. А как же экспертиза? Российскую школу экспертизы традиционно считают одной из самых сильных в мире, однако именно в России экспертов часто упрекают в ангажированности. И тому есть свои причины. Картина без провенанса (истории её появления и перемещения из рук в руки) и атрибуции может стоить, допустим, несколько сотен долларов. Но если экспертиза признает её творением известного мастера, цена может увеличиться на несколько порядков. Фактически весь рынок держится на мнениях экспертов, что даёт владельцам фальшаков неограниченные возможности в получении добавочной стоимости. Собственно, никто из участников рынка и не скрывает, что проблема с выдачей положительных заключений на картины, подлинность которых вызывает сомнения, существует. Имеется информация, что даже некоторые работники Государственной Третьяковской галереи за определённую плату готовы написать положительное заключение на «сомнительную» картину. Назывались конкретные расценки на услуги различных экспертов – от 1 до 10 % цены, за которую картина может быть продана. Атрибуция оказывает прямое влияние на рыночную стоимость произведения. Но эксперты, работающие в специализированных организациях – таких как Третьяковская галерея, Центр имени Грабаря, Музей изобразительных искусств имени Пушкина, НИИ реставрации, Исторический музей, Эрмитаж, Русский музей, – не несут юридической ответственности за правильность атрибуции, так как она трактуется как их научно обоснованное мнение, а не утверждение. Что касается экспертизы самих музейных экспонатов, то здесь ещё сложнее. Экспертиза должна быть только независимой. Никакой музей не заинтересован в понижении качества своей коллекции и не признает ничего такого, что может повредить её престижу.

С чего начинается фальшивка? С того, что дипломированный художник после безуспешных попыток хоть как-то пристроиться со своим искусством в этой жизни делает на старой бумаге что-то вроде лебедевской обнажёнки или акварели а-ля Сомов, приносит это, скажем, в какой-нибудь магазин на Арбате и, к своему удивлению, получает $100–300. Далее всё идёт в соответствии с законами экономики. Один талантливый выпускник Академии художеств 50-х годов на условиях анонимности рассказал следующее. По учебному плану он должен был скопировать виртуозный карандашный рисунок Врубеля, хранящийся в Русском музее. Когда работа была закончена, он показал оба рисунка хранителям и увидел испуг на их лицах: они не могли найти различий. Позднее художник показал свою работу именитому коллекционеру, и тот сразу предложил её купить. Художник смеялся: вещь ведь известная, музейная. Но у коллекционера были свои резоны. В итоге рисунок был продан.

Не меньшим интересом сейчас пользуется и русский авангард, точнее, его отдельные представители. Эксперты в один голос заявляют о том, что авангард – самый подделываемый сегмент рынка, поскольку, во-первых, в России почти нет экспертов по этому направлению, а во-вторых, многие авангардисты не имели профессионального образования, и это сказывалось на качестве работ. Вообще, изготовителей фальшаков можно разделить на три категории. Первая – фальсификаторы. В букинистическом магазине или с рук покупается оптом куча старых рисунков. Карандашиком на обороте пишется: «В. Лебедев» («Сомов», «Репин», кто угодно). Для убедительности автограф немного затирается. Если фантазия побогаче, добавляется ещё и дар ственная надпись. Всё, вещь готова. Произведение сдаётся в другой магазин с прибылью, которая может составлять сотни процентов. С живописью – та же схема.

Вторая категория фальсификаторов представлена реставраторами и опытными художниками. Основная их работа заключается вовсе не в том, чтобы писать картины, выдавая их за старые. Они, как правило, промышляют тем, что подписывают безымянные полотна автографами известных авторов с подходящим стилем либо, как вариант, заменяют подписи. Ещё одна разновидность такого бизнеса – «оживление» картин. К примеру, берётся унылый пейзаж, и после трёх-четырёх дней работы на его фоне появляется вельможа со свитой или любовная пара, дети, обнажённая девушка – главное, чтобы конъюнктуре соответствовало. Известна история с картиной «Цветочница», на которой была изображена женщина, везущая тележку с цветами. Когда картину просветили рентгеновскими лучами, выяснилось, что под цветами – изображение мёртвого ребёнка.