Русофобия. История изобретения страха - Наталия Петровна Таньшина

и Франция: мы любим ненавидеть друг друга»[38]. Но я вовсе не уверена, что термин «русофоб» равнозначен по степени интенсивности понятиям «англофоб», «германофоб», «франкофоб». Неприязнь и фобии западных европейцев по отношению друг к другу имеют место, но они преходящи, и люди западной культуры в целом друг для друга свои. Неприязненное же отношение к русским встречается гораздо чаще, и оно гораздо глубже, что связано как с конфликтами, так и с тем, что мы для Запада всё равно остаёмся Другими, а в случае обострения отношений Другой очень быстро трансформируется в Чужого. В результате то, что можно простить своим, не прощается России.

Согласно второму подходу, русофобия — это чувство неприязни и даже ненависти к русским. Так, известный российский исследователь С. Г. Кара-Мурза даёт следующее определение: «Русофобия — широкий спектр отрицательных чувств и установок по отношению к русским, от страха до ненависти. Она присутствует как важный элемент в основных идеологических течениях Запада и оказывает влияние на отношение к России и в массовом сознании, и в установках элиты и правящей верхушки»[39].

Как отмечает современный экономист и политический деятель С. В. Жаворонков, «русофобия — это политическая концепция, которая утверждает изначально присущую русскому народу и не поддающуюся исправлению злонамеренность и/или неполноценность <…> русский в представлении русофоба — это нечто вроде опасного для человека зверя <…> Надо из гуманных соображений держать его либо в зоопарке, либо где-то далеко в лесу, а лучше всего пристрелить»[40]. На страницах этой книги читатель неоднократно увидит именно такое отношение к русским западных авторов, хотя дегуманизацией врага занимаются, наверное, все воюющие страны.

По мнению С. Г. Кара-Мурзы, русофобия — это «большая идеологическая концепция, составная часть евроцентризма — лежащей в основе западного мировоззрения доктрины, согласно которой в мире имеется одна цивилизация — Запад (не в географическом, а в культурном смысле). Всякого рода фобии — страхи и ненависть к иным — стали с раннего Средневековья влиять на самосознание народов Запада. Это были фобии к тем, от кого исходил вызов („варвары на пороге"), и к тем, кого Запад подавлял и угнетал — и потому ожидал угрозы, которая таится под маской покорности»[41].

Безусловно, элемент эмоций, точнее, коллективного бессознательного (на уровне архетипов) в русофобии присутствует, более того, составляет её основу. Но дело в том, что этими природными страхами можно манипулировать. В соответствии с третьим подходом русофобия рассматривается как целостная идеология, а также инструмент, механизм, технология решения прежде всего собственных проблем Запада.

Русофобия — это идеология, основанная на архетипах, квазирелигии и мистицизме, то есть на иррациональных элементах. В то же время русофобия — это жёстко просчитанная, весьма рациональная технология управления, инструмент конкурентной экономической и политической борьбы.

Именно как инструмент конкурентной борьбы против России и русского народа анализирует русофобию современный исследователь А.Н. Ильин, подчёркивающий, что основой русофобии выступают «интересы тех лиц, государств, национальных и наднациональных элит, которые являются стратегическим конкурентом России». Саму же русофобию автор трактует как «основанное на исторических фальсификациях и политических инсинуациях, принципиально отрицательное отношение к русским как этносу, к русской культуре, к русской цивилизации, к русскости как таковой»[42].

Страх — это самая сильная эмоция, наряду с любовью, испытываемая человеком. В этом отношении русофобия может быть рассмотрена с точки зрения психологии и этологии, представленной прежде всего в работах австрийских этологов К. Лоренца и И. Эйбл-Эйбесфельдта. Как отмечал И. Эйбл-Эйбесфельдт, «человеческие существа показывают незаурядный аппетит к восприятию переживания страха и активно ищут ситуации, способные удовлетворить это желание»[43]. Человек стремится испытать страх самыми разными способами, от просмотра фильма ужасов до занятий экстремальными видами спорта, поскольку переживания подобного рода стимулируют выработку веществ, активизирующих деятельность организма человека (например, адреналина), то есть потребность в страхе закреплена на биохимическом уровне[44].

Внутри любой общности, от социальной группы до страны, существует множество потенциальных конфликтов, царит напряжённость, накоплена энергия, способная разрушить эту общность. Самый простой, но иллюзорный способ добиться стабилизации, особенно при помощи средств массовой информации — внушить, что источник бед находится вне общности, что все другие являются Чужими, не просто людьми низшего сорта, а вовсе нелюдьми, которых можно убивать. Такая социально-психологическая подготовка предшествует превращению агрессивности, конфликта в войну[45].

Поскольку русофобия — это не только идеология, но и механизм конкурентной борьбы, можно говорить о настоящей фабрике по производству страха. В XIX столетии эти страхи формировались с помощью газет, брошюр, книг; в современном обществе инструменты стали гораздо разнообразнее и эффективнее, и теперь они направлены на гораздо больший объём аудитории и общества. В условиях индоктринации и отсутствия критического мышления эти страхи воздействуют на самые глубинные слои подсознания и формируют определённый настрой в обществе, держат людей в состоянии эмоционального возбуждения и направляют агрессию против общего воображаемого врага.

Такой подход позволяет проанализировать русофобию не только как некий абстрактный страх перед Россией и её неприязнь, а как жёсткую, тщательно продуманную идеологию конкурентной борьбы, в которой умело сочетаются рациональные и иррациональные компоненты. Поэтому страхи перед Россией, с одной стороны, корнями уходят в архетипы, с другой — сознательно конструируются и профессионально используются. Говоря словами Л. Вульфа, это «страхи фантазии»[46], градус которых может намеренно варьироваться в зависимости от конъюнктуры.

Это прекрасно понимали классики политической пропаганды. В частности, самый известный английский русофоб Дэвид Уркварт[47], чьё имя в Великобритании стало, по сути, синонимом русофоба, в памфлете «Англия и Россия» (1835), размышляя о пресловутой «русской угрозе», подчёркивал, что дело было не в реальном могуществе России, а в преувеличенных страхах, сформировавшихся в сознании британских политиков[48]. Получается, сами придумали страхи, а потом сами же в них поверили. Об этом же писал поэт, дипломат и глубокий политический мыслитель Ф.И. Тютчев в документе, который вошёл в историографию как «Записка»: «Чистосердечен ли Запад, когда высказывает превратное представление о нас? Всерьёз ли он стремится пребывать в неведении относительно наших исторических прав?»[49]

Как отмечает Л. Вульф, размышляя о восприятии России в Америке времён холодной войны, оно «включало страхи (иногда обоснованные) и фантазии (иногда сюрреальные), которые вместе образовывали идеологически очень мощный сплав»[50]. Американцы, «стараясь узнать своего врага <…> также прибегали и к изобретательству, формулируя русскую угрозу так, чтобы она отвечала нашим собственным культурным потребностям»[51].

По словам С. Г. Кара-Мурзы, «всякий раз, когда Россия вовлекалась в европейскую или мировую