Нина Храброва - Мой Артек

Десятилетиями по всей нашей огромной стране люди, расставшиеся в войну, ищут, находят друг, друга. И не забыть им поэтов Сергея Сергеевича Смирнова и Агнию Барто, диктора Всесоюзного телевидения Валентину Леонтьеву, корреспондента Эстонского радио Вальдо Пакта и многих других, чьих имен мы не знаем, — людей, помогших снова соединиться семьям, встретиться друзьям, обрести утраченное счастье. В годы войны и в послевоенные десятилетия письма со всех концов страны шли по нескольким адресам всесоюзного розыска, и люди, работавшие в этих бюро, совершили великий труд для счастья семей, возвращения друзей через расстояния, через границы… Сколько забытых дат, номеров воинских соединений, утраченных с годами, ставших необходимыми документов вернул людям военный архив в подмосковном городе Подольске, архивы Ленинграда, работники милиции, телевидения, радио, редакций газет и журналов.

А тысячи пионерских организаций, вроде нашей алтайской «Искорки», пионеры-следопыты, помогающие матерям найти могилы погибших в войну сыновей, восстановить воинскую честь пропавших без вести, вручить героям войны неполученные вовремя ордена и медали…

Встречи… Это — особые праздники — и с сединою на висках и со слезами на глазах; с пионерскими песнями и танцами; со школьным вальсом выпускных вечеров, повторяющимся и повторяющимся через десятилетия… Они стали нашей, советской традицией; главными, непременными их участниками всегда бывают и будут дружба и мир.

Мы, артековцы военных лет, благодарим судьбу за то, что и нам подарила она высокую эмоциональность этих встреч.

Сначала встречи происходили по территориальному признаку: эстонцы группировались, как уже говорилось, вокруг Ланды, ибо кроме множества прочих достоинств она обладает просто грандиозным организаторским талантом. Уж если Ланда задумала что-то, она любой ценой доведет дело до конца. И сколько во всем, что она делает, внимания к близким, сколько доброй и веселой выдумки, скрытой нежности и чувства дружбы…

Москвичи собирались у Вали Тазловой-Крайневой. Валя и Ланда по характеру удивительно похожи друг на друга. Какие бы кошки ни скребли на душе у Вали, она неизменно приветлива, улыбчива и безгранично добра. И профессия у нее добрая, гуманная — Валя много лет работает фармацевтом в одной из московских аптек. В работе своей она выходит далеко за рамки только фармацевта. Посмотрит внимательно, подумает, спросит:

— Слушай-ка, а твой лечащий врач не советовал тебе принимать даукарин?

— Советовал, а что?

— А то, что ты его не принимаешь. Врачей надо слушаться, я же вижу, что с сердцем у тебя неполадки.

— Почему ты не стала врачом, Валя?

— По многим причинам, одна из которых та, что мне фармакопея нравится. А даукарин ты всё-таки попринимай.

Кто из артековцев не побывал у Вали проездом через Москву! Кого из нас не встречала на вокзале или она сама, или ее дочь Ирина и зять Сережа, кого только они не принимали, как родных. Появился у Вали в доме человек из Артека, и лица членов ее семьи светятся радостью, и артековец чувствует себя тоже членом Валиной семьи, начинает жить ее интересами, проблемами, трудностями и радостями… Что касается меня, то Москва без Вали для меня была бы другой, потому что есть в Валином доме старомосковское гостеприимство, широта натуры, доброта сердца, точное понимание без лишних слов; короче говоря, Валя типичная москвичка. И лекарства, полученные из ее рук, обладают особой целительной силой, потому нто к химическим соединениям неизменно прибавлены ее любовь и дружба.

Латыши встречались у Аустры Крамини-Луцевич, литовцы — у Марите Растекайте, белорусы — у Юры Мельникова и Иры Мицкевич, а вся наша большая южная украинско-молдавская группа сконцентрировалась, конечно, вокруг Тоси. И я еще раз позволю себе восхититься моей коллегой и подругой: нет артековца, кому она постоянно не писала бы своим красивым, ясным почерком добрых и внимательных писем. И нет артековца, который не был бы привязан к Тосе вечным благодарным чувством.

Назрел, наконец, и момент объединённых встреч. Это было совсем непросто: уж очень велики расстояния, и сначала дети наших артековцев были малы, а потом появились маленькие внуки. А Ланда все писала и писала — приезжайте! Потому первые объединенные встречи произошли у нас в Таллине. Вскоре пришли и нам приглашения на юг — к Тосе в Ананьев, а петом в Одессу.

Конечно, поехали Ланда и Этель, а из Минска — Ира Мицкевич. Передо мной же тогда, в 1979 году, встал неумолимый выбор: на встречу ли ехать, или в командировку, в Софию, на Всемирный детский форум, посвященный Году ребенка. Собственно говоря, выбора как такового не было: меня командировала редакция «Огонька», и было бы явным безумием «отбиваться» от этой командировки. Я полетела в Софию и была свидетелем встречи детёй всех континентов, всех цветов кожи. Они все были талантливы — как и положено в таких случаях, отбирали лучших, среди них были одареннейшие музыканты, композиторы, певцы, чтецы. Особенно много было художников — Выставочный зал Софии не смог вместить всех детских рисунков, их пришлось показывать в разных школах, и болгарский комсомол занимался всеми событиями встречи не покладая рук. Дети были веселы и счастливы, и видеть их выступления из зрительного зала было истинным наслаждением. Ещё большим наслаждением было наблюдать мгновенно возникшую между ними дружбу. Там, в Софии я познакомилась с Людмилой Живковой — министром культуры Болгарии, молодой, глубоко и пылко мыслящей красивой женщиной — организатором встречи детей планеты. Вторая такая же встреча детей проходила в 1981 году в Софии уже без неё — она умерла недавно, в самом расцвете лет. И с Джанни Родари познакомилась, пришла к нему с переводчиком, а он мне говорит по-русски:

— Здравствуйте, я рад вам, я старый друг «Огонька».

— И переводчик нам не нужен? — обрадовано спрашиваю я.

— Нужен, если хотим побыстрее и побольше поговорить, мне ведь понадобится много времени, чтобы по-русски сформулировать ответ на ваши вопросы. А вот через три месяца, которые я проведу с советскими детьми в Артеке и в других пионерских лагерях, — вот тогда встретимся без переводчика.

И Джанни Родари, сказочника-волшебника, уже нет в живых. Но у меня перед глазами они оба — и Людмила Живкова и Джанни Родари — такие живые, такие счастливые среди детей, в атмосфере взаимно подаренной друг другу радости…

Но нет, не всё счастливо, не всё безоблачно было и среди детей планеты. Вот в торжественном шествии детей по улицам Софии бросились в глаза несколько мальчиков в военной форме. Это были юные партизаны Никарагуа. Они приехали на детский форум через вражеские заслоны, и болгарский комсомолец Никола Иванов рассказывал, что они очень неохотно расстались на несколько дней с оружием, а на ночь вместо предложенных им пижам предпочитали оставаться в партизанской одежде и просыпались по утрам, неизменно лежа на животе — в той позиции, которая у военных называется «стрелять лежа». Никола, двадцатилетний студент, рассказывал об этом, и у него было такое лицо, что мне и сейчас не забыть его…

Завершала шествие трагическая процессия — в черных колясках сидели неподвижно в черное же одетые бледные дети с неживыми глазами, с окаменелыми лицами, их везли печальные женщины в кимоно.

— Все мы, и дети и взрослые — жертвы Хиросимы и Нагасаки, — сказала мне одна из этик женщин, — У меня сначала все было как будто благополучно, я собиралась стать актрисой, но неизбежная болезнь застала меня внезапно, спустя годы, и из актрисы я стала постоянной пациенткой больницы, где вот уже три с половиной десятка лет пытаются лечить лейкемию. Мы благодарны врачам этих больниц — они как-то поддерживают в нас жизнь. Мы приехали сюда, чтобы показать нашим детям настоящую жизнь. Как ярка она в рисунках детей планеты! А видели ли вы на выставке рисунки японских детей? Атомный гриб, рассыпающиеся дома. Нельзя же так все время…

… А по ту сторону Черного моря, в Одессе, в эти дни встречались наши, убереженные страной от войны артековцы, и с ними были их дети, и даже один внук — здоровые, счастливые своей дружбой люди. Я мысленно все время была с ними. И все припоминался мне август 1976 года в Таллине, одна из наших общих встреч. Погода менялась — то светило за окнами горячее солнце, то шел какой-то необычный солнечный ливень — струи за окном казались перевитыми, какими бывают иногда елочные игрушкисосульки. И солнце, и ливень — все приводило нас в тот день в восторг. А начался день с того, что Ланда, Этель, Айно и Эллен хлопотали на кухне и накрывали позаимствованные у соседей, в длинную линию вытянутые столы. И вот прозвучал первый звонок в дверь… С этой минуты моя квартира стала походить на катер с неорганизованными пассажирами — все они, сбивая друг друга с ног, шарахались с одной палубы на другую: сначала все бежали открывать, потом топтались в прихожей, потом кидались на свободное пространство.