Кэролайн Черри - Козел отпущения

— Мы заключаем мир чернилами на бумаге. Мы записываем мир, устанавливаем соглашения, и этого довольно; мы исполняем то, что обещаем исполнить.

— Тогда запиши это на вашем языке.

— Тебе придется подписать договор. Подписать на нем свое имя. И соблюдать условия. Вот и все, понимаешь?

— Два дня. Я подпишу вашу бумагу. Я заключу ваш мир. Он — ничто. Наш мир — во мне. И я здесь, чтобы дать его.

— Черт побери, мы не убиваем людей ради соглашения.

Глаза цвета моря заморгали.

— Неужели одного так трудно, а миллионы — так легко?

— Это не одно и то же.

— Почему?

— Потому что… потому что… послушай, война затем, чтобы убивать, мир — чтобы оставаться в живых.

— Я не понимаю, зачем вы воюете. Все, что вы делаете, для нас бессмыслица. Но я думаю, мы почти понимаем. Мы говорим друг с другом. Мы употребляем одни и те же слова. Де Франко, не надо больше нас убивать.

— Только тебя. Только тебя, так, да? Черт подери, это безумие!

— Чаша пойдет. Или пистолет. Что угодно. Де Франко, разве ты не убивал нас раньше?

— Господи, это совсем другое дело!

— Ты говоришь, для вас довольно бумаги. Эта бумага перечеркнет все ваши ошибки и заключит мир. Но нам бумаги недостаточно. Я никогда не поверю ей. Вам придется заключить и мой мир тоже. Тогда обе стороны будут знать, что это по-настоящему. Но должен быть саитас и от людей тоже. Кто-то должен стать саитасом от имени людей. Кто-то должен пойти к нам.

Де Франко сидел, сцепив руки.

— Ты хочешь сказать, отправиться к вам и отдать свою жизнь.

— Последняя смерть.

— Елки-палки, да вы психи. Долго же ты ждал, эльф.

— Ты не понимаешь.

— Это уж точно, не понимаю. Чертовы кровожадные психи!

Де Франко взмахнул руками — встать, уйти от этого безгранично терпеливого и нечеловеческого лица, лица, на котором каким-то образом появились неуловимые выражения, от этого голоса, который заставлял его забыть, откуда впервые появились слова. А потом он вспомнил о слушателях, слушателях, делающих пометки, о полковнике, которая смотрела на него из-за своего стола. Информация. Победить — не результат. Вопросы — вот результат. Выяснить, на что они способны. Мир перестал быть целью. Они имели дело с безумцами, с душами, которые не знают мира. С эльфами, которые гибли назло неприятелю. Которые кончали с собой шутки ради и ни в грош не ставили чужую жизнь.

Он остался на своем стуле. Сделал еще один вдох. Собрался с мыслями и вспомнил еще одно, о чем стоило узнать.

— Что вы сделали с пленниками, у которых учились языку, а? Расскажи мне.

— Мертвы. Мы поднесли им чашу. По одной, когда они захотели этого.

— Правда?

И снова разведенные руки, изящные пальцы.

— Я здесь за все ошибки. Сколько бы за них не пришлось платить.

— Черт побери, эльф!

— Не называй меня так. — В голосе послышалась слабая мелодия. — Помни мое имя. Помни мое имя. Де Франко…

Он должен подняться. Он должен подняться и скрыться от этого инопланетянина, скрыться от этого взгляда. Он резко отодвинулся от стола и посмотрел обратно — эльф отвернулся. От саитаса Ангана пахло чем-то сухим и пряным, как будто специями. Глаза ни на миг не раскрывались полностью, лимонные щелки. Они следили за ним.

— Поговори со мной, — сказал эльф. — Поговори со мной, Де Франко.

— О чем? О том, чтобы передать вам одного из нас? Не дождетесь. Черта с два. Мы не психи.

— Тогда война не прекратится.

— Вы все сдохнете, все до единого!

— Если таковы ваши намерения, — сказал эльф, — да. Мы не верим, что вы хотите мира. У нас больше не осталось надежды. Поэтому я пришел сюда. А последние из нас начали погибать. Это не тихая смерть. Наши сердца не остановятся. Мы будем сражаться.

— Там, на фронте, ты имеешь в виду.

— Я буду умирать так долго, как вы захотите, здесь. Я не остановлю свое сердце. Саитас не может.

— Черт побери, мы не этого добиваемся! Это не то, чего мы хотим.

— Вы тоже не можете останавливать ваши сердца. Я знаю это. Мы не жестоки. Я все еще надеюсь на тебя. Все еще надеюсь.

— Ничего не получится. Мы не можем этого сделать, понимаешь ты меня? Это против наших законов. Законов, понимаешь?

— Законов.

— Добро и зло. Мораль. Господи, убийство — это зло.

— Значит, вы натворили много зла. Вы тоже сделали ошибку, Де Франко. Ты же солдат, как я. Ты знаешь, чего стоит жизнь.

— Еще как знаю. И я до сих пор жив.

— Мы отклонились. Мы запутались. Ты умрешь за войну, но не за мир. Я не понимаю.

— Я не понимаю. Вы считаете, что мы вот так возьмем какого-нибудь бедолагу и выдадим его вам.

— Тебя, Де Франко. Я прошу тебя заключить мир.

— Дьявол. — Он покачал головой, подошел к двери — к черту полковника, к черту слушателей. Его рука на ручке двери тряслась, и он боялся, что это было заметно. Положить конец войне. — Давай, говори дальше.

Дверь распахнулась. Он ожидал охранников. Ожидал…

За дверью был пустой коридор, чистый кафельный пол. На кафеле темнело что-то круглое, со своеобразной симметрией и безобразием вещи, предназначенной убивать. Граната. Целая.

У него екнуло сердце. Он ощутил косяк, вжавшийся в бок. На коже выступил ледяной пот, кишки начали таять. Он застыл, глядя на гранату, но та не исчезала. Все тело, с головы до ног, охватила дрожь, как будто из гранаты уже выдернули чеку.

— Полковник Финн. — Обернувшись в проеме двери, он орал в незримые объективы камер. — Полковник Финн! Выведите меня отсюда!

Никто не ответил. Ни одна дверь не открылась. Эльф сидел и смотрел на него с выражением, наиболее близким к страданию из всех эмоций, которые он до сих пор выказывал.

— Полковник! Полковник, чтоб вам!

И снова тишина. Эльф поднялся на ноги и стоял, глядя на него словно бы в недоумении, как будто подозревал, что стал свидетелем какого-то человеческого умопомешательства.

— Они оставили нам подарок, — сказал Де Франко. Голос у него дрожал, и он попытался унять дрожь. — Они оставили нам подарочек, мать их так, эльф. И заперли нас здесь.

Эльф смотрел на него, и Де Франко вышел в коридор, нагнулся и, подняв смертоносный черный цилиндр, показал его.

— Это из ваших, эльф.

Тот стоял в проеме. Его опущенные глаза были глазами изваяния земного святого, поднятые же вверх казались пятнами цвета на белой коже. Длинные пальцы без ногтей коснулись косяка, эльф задумчиво рассматривал его и человеческое вероломство.

— Таковы их обычаи?

— Не мои. — Он крепко сжал в руке цилиндр, похожий и непохожий в своей смертоносности на все прочее оружие, с которым ему доводилось иметь дело. — Совсем не мои.