Роберт Ферриньо - Грехи ассасина

— Думаю, дедушка гордился бы и вами, мистер Глэдвел.

Щеки гостя порозовели.

— Я всегда крепко стоял на ногах. Видишь возможность, воспользуйся ею. Когда у американцев начались неприятности, некоторые принялись скрежетать зубами, другие предпочли смыться в Австралию, но были и люди, которые, засучив рукава, сделали неплохие деньги.

Старейший поднял стакан.

— Рад за тебя, Эмброуз.

Глэдвел поморщился, услышав обращение на «ты», да еще из уст человека, по его мнению, значительно моложе самого гостя. Да, он всегда являлся сторонником соблюдения протокола. Впрочем, после очередного глотка виски хозяин получил прощение.

— Всегда считал, что бизнесмен должен быть выше политики, выше религии. А еще я всегда говорил, что достижению максимальной прибыли не должно мешать ничто. С мусульманами я вел дела так же легко, как с христианами или индуистами. Имел дело и с коммунистами, когда еще были коммунисты. — Он подмигнул Старейшему. — Теперь говорят, будто заряды подложили вовсе не евреи, а какой-то совсем другой парень. — Глэдвел покачал головой. — Непонятно, чему теперь верить. — Он подергал себя за нос. — А вы как считаете, сэр? Кто взорвал эти бомбы? Евреи?

— Нет, Эмброуз, не евреи. Совсем другой парень.

Глэдвел презрительно фыркнул.

— Честно говоря, мне наплевать.

Старейший еще раз чокнулся с ним.

— Жаль, жены нет рядом, — вздохнул гость. — Все эти годы она слышала мои рассказы о вашем дедушке. Она была бы счастлива встретиться с вами.

— Счастлива, — согласился хозяин.

— Завтра — шестидесятая годовщина нашей свадьбы. — Глэдвел опустил взгляд на стакан. — Лаура… она умерла три недели назад… просто упала во время завтрака. — Он посмотрел на Старейшего. На лбу выступили крошечные капельки пота. — Дети считали, что мне следовало отменить круиз, но было слишком поздно возвращать деньги. — Гость подергал себя за воротник. — Кажется… кажется, у меня аллергия на ваши благовония.

— Шестьдесят лет жизни в браке, — покачал головой Старейший. — Вероятно, ты очень терпеливый человек. Или полностью лишенный воображения.

— Прошу… прощения. — Глэдвел поставил стакан на столик. Его рука дрожала. — Воображения?

— Все в порядке, Эмброуз. Недостаток воображения компенсируется ясностью мысли. А потому рано или поздно ты бы сделал правильный вывод. Очень жаль.

— Вы должны извинить меня, но я не слишком хорошо себя чувствую. — Гость попытался встать, однако тут же тяжело опустился на диван.

— В извинениях нет необходимости. — Старейший закинул руку на спинку дивана. — Просто расслабься и жди, когда случится сердечный приступ.

Пот крупными каплями выступил над верхней губой Глэдвела, его лицо побагровело.

— Я… я не понимаю.

— Сейчас не понимаешь, но понял бы в конце концов. — Старейший допил виски. Разгрыз кубик льда. — Я обращался с тобой жестоко, Эмброуз, но смотри, чего ты добился в жизни. Путешествуешь в каюте первого класса. Действительно можешь собой гордиться.

Гость смотрел на хозяина, и его глаза становились все больше и больше. Он наконец догадался.

Старейший откинулся на спинку дивана, наблюдая за умирающим и наслаждаясь моментом запоздалого узнавания. Столько лет прошло с тех пор, как им доводилось выпивать вместе. Весь мир изменился, едва не рассыпался, подобно стеклянному шару со снежинками, а они встретились в последний раз, через пятьдесят лет. А Лаура, значит, умерла три недели назад. Старейший некоторое время спал с ней в Лондоне, отослав Глэдвела в Индонезию с поручением оценить возможность покупки некоторых предприятий, штамповавших компьютерные чипы низкой производительности. Результаты той поездки не отложились в его памяти, зато он хорошо помнил мягкие пышные груди Лауры и ее покрытые мелкими веснушками бедра.

Глэдвел обмяк на диване.

Старейший ощущал вибрацию двигателей своими длинными стопами, и ему казалось, будто тело наполняется силой. Он пошевелил пальцами ног. Приятно так просто решить проблему, однако беспокоиться сейчас следовало о миссии аль-Файзала в Сиэтле. Аль-Файзал, конечно, отличный специалист, больше чем отличный, но успех его миссии имел решающее значение для осуществления плана. Времени, даже с учетом дарованного Аллахом, могло не хватить, если аль-Файзал потерпит неудачу.

Старейший скрестил пальцы. Останься жив Дарвин, он бы поручил работу ему. Бывший фидаин и ассасин служил при нем личным убийцей. Худощавый невозмутимый мужчина обладал молниеносно быстрыми руками и извращенным чувством юмора. Дарвин легко мог справиться с операцией в Сиэтле… но он погиб. Старейший беспокойно заерзал на лиловом диване. Он не знал, кто убил Дарвина, не понимал, как такое вообще можно сделать, и лишь одно мог сказать с уверенностью: ассасин сейчас горел в самой глубокой яме ада.

У Глэдвела отвисла челюсть, обнажились десны. Из-за дряблой кожи создавалось впечатление, будто сам череп сделался мягким. Дряхлость — вот цена, которую вынуждена платить любая смертная плоть. Вибрация под ногами на мгновение прекратилась, словно двигатели впали в задумчивость, и по спине тотчас пробежали мурашки. Старейший вскочил, ощутив прилив отвращения, вызвал Уильяма и подождал, пока помощник уберет труп.

Когда дверь в салон закрылась, он снова задумался о Дарвине. Ничем не примечательный мужчина, разменявший пятый десяток, без рельефной мускулатуры, почти хрупкого телосложения, с очень бледными, холодными голубыми глазами. Дарвин любил говорить, будто он безобиден как ребенок. Защитная окраска. На самом деле ни один хищник не испытывал от убийств такого наслаждения. Старейшему приходилось в свое время убивать людей, но всегда обоснованно, с определенной целью. Для Дарвина сам процесс умерщвления имел некую глубинную функцию, по мере того как убитые укладывались штабелями, заполняя какую-то известную только ему пустоту. Старейший отлично помнил презрительную ухмылку Дарвина — тот соглашался выполнить работу для него, но сразу же давал понять, что не служит ни Богу, ни человеку, а лишь самой смерти. На протяжении почти ста лет ему не встречался человек, который при общении со Старейшим не демонстрировал бы по меньшей мере уважения. За исключением Дарвина. И Раккима. Старейший предложил Раккиму стать своей правой рукой, предложил ему весь мир… а Ракким отказался. Понятно, почему ассасин ненавидел его.

Он подошел к иллюминатору, охваченный внезапным беспокойством. Необходимо отыскать убийцу Дарвина. Найти еще одного участника игры, не учтенного в общей схеме. Старейший даже прикинул, не Ракким ли тут постарался, но сама идея показалась ему смехотворной. Среди фидаинов бытовала пословица: «Убить ассасина может Аллах или другой ассасин», а Ракким не был ни тем ни другим.