Перст судьбы - Марианна Владимировна Алферова

«В любом случае, – легкомысленно решил я, – в итоге выйду к реке. Никак иначе быть не может».

Я шагал и шагал, ожидая, когда за стволами деревьев проглянет синее полотнище бегущей воды. Но деревья плотно прижимались друг к другу, хмурый сумрак под разлапистыми еловыми кронами ничего не позволял рассмотреть, кроме пушистого седого мха, рухнувших стволов да кое-где высокого, по пояс, черничника, уже без ягод. Пахло сыростью и грибами. Лес был безмолвен. Ни единая птаха не подавала голоса в глубине. Даже ветер не шумел в кронах. Тягучая тишина ночного кошмара.

Я устал и проголодался и присел отдохнуть на камень у дороги. Он весь порос мхом в палец вышиной и по форме напоминал трон. Рядом с камнем бил из расщелины в треугольной скале молчаливый родник, обложенный серыми камнями, почти такими же замшелыми, как и каменный одинокий трон. Я никогда не видел, чтобы вода бежала так безмолвно, будто вытекала кровь из раны.

Я честно разделил лепешку, отдал половину Серому, вторую съел сам и напился из родника. Вода оказалась сернистой на вкус, как вода в источниках, бьющих на Гремящей сопке. В далеком детстве мы обычно ездили туда на двух упряжках всей семьей в самом начале весны. Вокруг еще лежал плотный слежавшийся за зиму снег, а из земли поднимались клубясь седые струи пара. В большой купальне, обделанной белым камнем, вода бурлила и кипела. Отец накидал туда снега, чтобы вода остыла, и тогда мы ринулись купаться в эту жаркую, как в бане, воду посреди льда и снега. Снизу тек нестерпимый жар, и мы выскакивали на снег разгоряченные, повизгивая от восторга, и матушка укутывала нас в толстые шерстяные одеяла.

– Когда-то, очень давно, здесь не купались, а казнили. Приговоренного привозили к купальне, связывали и кидали в воду. – Отец говорил тихо, так, чтобы понял только я, а матушка и сестры мои не слышали. Он снова стал скидывать в купальню снег, чтобы уже самому окунуться в бурлящий источник.

– В истории каждого рода есть кровавый родник, в каждом тихом доме – свой палач.

– В каждом доме свой палач, – повторил я.

– Спроси у матушки, – добавил он, прежде чем скинуть одежду и скрыться за завесью пара над купальней.

Я вспомнил сейчас эту поездку и стал сковыривать острыми когтями (не такими, конечно, как у отца, но тоже мало похожими на человечьи) зеленый покров мха на каменном троне. Под пушистой мягкой зеленью обозначился слой коричневой рыхлой почвы, а под ним – голубоватый ноздреватый камень с червоточинами неясного узора.

Серый внезапно всхрапнул и глянул вопросительно. Ах да! Я подвел его к чаше родника и снял веревку с седеющей морды. Он радостно принялся пить, разбрызгивая во все стороны влагу.

Мне вдруг отчаянно захотелось назад, домой. И в первый раз я пожалел, что отправился в путь. Пять лет в дороге. И что я нашел? Два года работы охранником, сопровождая торговые караваны во Флореллу, полгода батрачества, год в университете в Гарме. Два мимолетных романа, после одного я получил удар ножа от соперника моей милой, после второго – лишился кошелька с десятью золотыми.

* * *

Мы двинулись дальше. По моим расчетам, должно было начать темнеть, но не начинало. Внезапно деревья впереди расступились, и я вышел на развилку. Здесь сходились три дороги. Отсюда утром я отправился в путь. Теперь передо мной были опять две дороги на выбор, только я смотрел на них с другой стороны и никак не мог понять – какая ведет назад, туда, откуда я пришел, а какая уводит к замку. Мне вдруг стало казаться, что, пока я бродил в безмолвном лесу, заговорённый перекресток повернулся, чтобы меня запутать.

Я уселся на землю. Получалось, что, уйдя влево, я сделал крюк, а это значит, что пути отсюда нет и придется вернуться назад. Это был первый и самый простой ответ. Передо мною был полупуть, не ведущий никуда. Но простые ответы всегда не верны – так говорил мне отец. Отец не мог мне сейчас ничего подсказать. А сам я никак не мог решиться. Я по-прежнему не слышал ни единого звука, даже шума ветра в кронах. Взгляд мой не мог проникнуть сквозь частокол леса. Запах…

И вдруг я вскочил, радостно хлопнул себя по колену:

– Серый, ищи дорогу, – крикнул я.

Как будто Серый был охотничьим псом, способным взять след. Но он не был человеком и потому мог слышать, чуять и видеть все иначе.

Серый тяжело вздохнул и двинулся туда, откуда я только что пришел. Я поспешил за ним.

Сквозь сон я почувствовал, что кто-то мне жарко дышит в лицо, отфыркивается и позвякивает чем-то металлическим. И еще я почувствовал, что левая моя рука лежит на шее Серого – старый мул улегся рядом со мной, будто преданный пес. Я приоткрыл глаза. Огромная морда маячила рядом с моим лицом, ни дернуться, ни отскочить – меня как будто сковало в той неудобной позе, в которой я заснул на обочине в обнимку с Серым. Морда снова фыркнула и исчезла. И тогда я понял, что вижу лошадиную голову. И голова эта принадлежит серой в яблоках кобыле. А звон металла – это позвякивание удил. А на кобыле в мужском седле сидит юная особа в белой сорочке с широкими рукавами, в ярко-алом камзоле и бархатных брючках. Начищенные кожаные сапожки в высоких стременах, на буйных каштановых кудрях – берет с белым пером.

– Привет, – сказала особа и похлопала кобылу по гордо изогнутой шее. – Кто ты такой, соня, и куда держишь путь.

Серый встрепенулся и сделал попытку подняться. Я ему позволил. Тогда он вежливо фыркнул, что означало: доброе утро.

Прежде чем ответить (не Серому, а незнакомке), я старательно ущипнул себя за ногу – не сплю ли. И сморщился – было больно.

Серый отошел в сторону и облил струей землю ниже родника. Тут и я понял, что надо бы и мне уединиться в кустах.

– Прекрасная дама меня извинит… – Я спешно вскочил и нырнул в молодой ельник.

– Буду ждать на десять шагов вперед, – отозвался голос.

Дурацкое начало знакомства, но лурсы по своему воспитанию менее стеснительны, нежели люди.

Звук струи, направленной в пласт слежавшейся палой хвои, заставил меня вскинуть голову и прислушаться – кроны наверху качались и шумели. Звуки вернулись. Какая-то птица подавала вдали свой голос. Я спешно поправил штаны и выскочил на дорогу, гадая, не приснилась