Крокодилий остров (СИ) - Клявина Татьяна

Неизвестно, сколько прошло времени, когда им удалось отодрать Догуру от Джана. Девушка не сопротивлялась. И даже не смотря на тёмную кожу, было видно, что она вся покраснела, а мордашка скуксилась, и не понятно было, что последует дальше — смех или слезы. — Как он? — наконец перестав хихикать, спросила Элейн, пока девушка, как раньше Джану, представлялась Нуро. — Он предал тебя, мама. Но я знаю, почему. — Джан ткнул в свою грудь, в чуть вспухшие следы от игл.

— Бедный мой мальчик, — Элейн погладила его под подбородком, и Джан блаженно закатил глаза. Он тянул время возвращения к папе, ощущая стыд, что бросил его.

Мама поняла. Она всегда всё правильно понимала. Поэтому без лишних слов направилась туда, где лежали остатки лодки.

Пляж был пуст.

Пляж был пуст, не считая обломков. Ни Данхо, ни Элоиза. Нуро, от которого теперь не отцеплялась Догура, высунул язык и обернулся к морю.

— Он там.

Братья медленно подползли к линии прибоя. Почти сразу за ней начинался крутой обрыв. Запах папы шёл оттуда. Запах крови. Страха. И стыда.

Элейн, с трудом отошедшая от недавней истерики, переводила взгляд со странной девушки на спины сыновей, неспешно погружавшихся под воду. Женщине больше не было страшно и больно. Только пусто. И с этой кристальной пустотой она принялась осматривать пляж.

Вот здесь явно кто-то лежал. Но всё зализано волнами. Здесь следы птицы. Наверное, цапли. Чуть в стороне обломки лодки. Её, Элейн, лодки. «Малыш Джан разбуянился», — с нежностью подумала женщина и прошла дальше. К близким пальмам, там, где кучерявились папоротники, жалась цепочка торопливых узких следов. Знакомых следов. Убегающих в южную часть острова. Элейн судорожно выдохнула через нос, положила себе руку пониже затылка, дважды хрустнула шеей и пошла обратно. Здесь всё и так понятно — туда ему и дорога. Осталось разобраться со вторым.

Через двадцать минут Джан вернулся один.

— Гребёт! — с удивлением пуча глаза, отрапортовал он. — Сказал, что последний приказ был отдан «Греби!», вот он и гребёт к кораблю. Нуро с ним. Вернётся с лодкой. Ребята присмотрят за папой.

Элейн кивнула, глянула на девочку, та жадно, явно не понимая речи, ловила каждое слово Ангуис, и пошла к ближайшей пальме. Всё же кокосовое молоко было редкостью на корабле, а здесь можно набрать орехов вдосталь.

Закат опускался на море. Кокосы и бананы, до которых дотянулись загребущие руки пиратов, были погружены в трюм. Догура, одетая и обутая, не отлипала от обоих Ангуис. Команда занималась своими делами, а на верхней палубе сидели двое.

Женщина, закинув на перила стройные ноги, пила из кокосовой пиалы ром. Рядом, закутанный в одеяло, курил мужчина. После всех припарок корабельного доктора он явно ожил, но всё ещё зяб.

Элейн ни о чём не спросила. Данхо не хотел говорить. Он лишь глотал белый дым и щурился на закатное солнце. На руку его опустился зелёный жук. — Ого, не ожидал встретить здесь трупоеда, они ведь только на континенте водятся, — были первые после возвращения, хриплые слова Данхо.

— Какая мерзость, — улыбнулась Элейн, наконец расслабившись, и щёлкнула по хитиновому изумруду ногтем. Жук с гневным гудением поднялся. Сделав круг, устремился к острову, где на пляже было достаточно подходящей еды.

Остров Бумеранг был большим. Десяток маленьких городов, вдвое больше деревень и бессчётное количество верфей и доков — и всё это было пиратским. Чужаков, приличных людей, сюда не пускали. Но беззаконием здесь и не пахло. Да, бывало, что залётная компания устроит дебош в баре или попытается напасть на торговца, но это всегда заканчивалось одним из трёх способов.

Или весельчаков больше не видели и в ближайшей бухте можно было пару суток плавать без опасения попасться голодным акулам, или бросали в одну из подводных тюрем, которыми ещё в давние времена оснастили самые крупные верфи, или перевоспитывали. Последнее, что удивительно, случалось чаще всего. И потом из бывших буянов получались очень честные разбойники.

В нескольких таких тёмных и мрачных местах в своё время Элейн пополнила себе команду, часть которой, лучшая, честно признаться, часть, навсегда осталась на Крокодильем острове. Было обидно терять надёжных товарищей, но что поделать. И капитан решила на днях снова пройтись по злачным и не очень местам, чтобы пополнить ряды. А пока хотелось немного отдохнуть и ни о чём не думать.

Они бросили якорь в дружественном доке, за день продали кокосы и бананы, выручив приличную сумму, купили лодку, медикаменты и одежду для новенькой. Всё же гардероб Элейн был не по малышке. На берег Догура сходить отказалась, потому и Ангуис, не слишком любящие шумные толпы, остались с девушкой на судне. Остальная же команда разбрелась кто куда, чтоб вернуться через три дня.

Капитан и рулевой прошлись по кораблю, заглянули в трюм, где Джан и Нуро терпеливо объясняли Догуре местный язык, убедились, что всё в порядке, и выбрались в город.

Неширокие петляющие улочки спускались к докам, год от года обрастая всё большим количеством надстроек. Кто-то даже умудрился затащить на самый верх этого городка старый корабль и сделать в его вороньем гнезде маяк. Внизу же располагался очень дорогой кабак, докуда гости добирались не так часто, выбирая маленькие уютные заведения по бокам улочек.

Элейн тоже любила эти комнатёнки на четыре стола, где в паре шагов хозяин готовил заказ, одновременно перекрикиваясь с соседями через улицу, а в распахнутую заднюю дверь со стороны кухни то и дело забегали посыльные, принося на обмен то рыбу, то овощи и фрукты, то бутылочку чего-нибудь вкусного. Но сейчас капитан шла туда, где меньше народу, к кораблю-маяку.

Просторный зал, колонны в зеркалах, инкрустация ракушками и золотом, под потолком большой канделябр с парой сотен крошечных стеклянных баночек, в которых пульсировали светлячки. На удивление почти все столы были заняты. В центре оркестр неспешно и мелодично исполнял "Моя маленькая рыбка», чуть медленней, чем было принято в кабаках, чуть полнее за счёт трубы и флейты. Новые гости только расположились за столиком в уголке в полукружье бархатных портьер, как зазвучала новая мелодия: «Люблю тебя как ветер в парусах». Старая баллада, в которой не было слов, и каждый моряк пел её так, как чувствовал. Но отчего-то все понимали, о чём, как правильно. Сердце моря билось в унисон с людскими сердцами.

Маленький диванчик, чуть потёртый, с подушками в одной стороне, мягко удерживал новых гостей, а те и не рвались в пляс, лишь смотрели, как напротив музыкантов неспешно покачивались пары. И дамы на протяжном звуке трубы отходили от своих кавалеров, а потом крутились, притопывая каблучками, взмахивая пышными юбками, и прижимались к партнёрам с затаённой или открытой любовью заглядывая в глаза.

Принесли сыр, виноград и орехи, политые мёдом, терпкое красное вино и тонкие ломтики поджаренного мяса в зелени, украшенные розовыми половинками креветок, белыми медальонами мидий и оранжеватым от специй крабовым мясом с бледно-жёлтыми лепестками соуса.

Чистейшее столовое серебро, тончайшее стекло бокалов, матовое дерево подставок под фарфоровые тарелки, накрахмаленная тёмно-синяя скатерть, вышитая голубым абрисом корабля — это понравилось Элейн. Потому, когда подошёл сам хозяин заведения в высоком белом колпаке и предложил свежее кокосовое молоко из плодов, которые доставили только сегодня, капитан с улыбкой согласилась. Да, было немного глупо покупать втридорога стакан сладкой свежей жидкости, привезённой командой «Прекрасной Элейн» в этот город, но настроение требовало баловства.

Данхо, всё ещё не особо разговорчивый после острова, ел на удивление мало, едва пригубил вино. Он сидел, прикрыв глаза, склонив голову в сторону музыкантов, и слегка покачивался в такт мелодии. Элейн неспешно пила, аккуратно накалывала на вилку лакомства, с удовольствием смакуя каждый кусочек.

Мясо было чуть с горчинкой, сочное, тающее на языке. Элейн обмакивала тонкие ломтики в мёд, клала сверху сыр, половинку винограда и отправляла в рот, с блаженством мурлыча себе под нос. Креветки, варёные в морской воде, оказались острыми, но ровно настолько, чтобы создать мясу тот самый контраст, при котором на языке обострялись все чувства, наполняя тело радостным подъёмом. Удивительно, как к месту пришлось кокосовое молоко, сдобренное ромом. Вместе с напитком принесли и стружку мякоти плода, и Элейн завернула её в нежнейшее крабовое мясо, попробовала, едва язык не откусив от восторга. Это было потрясающе.