Обратный отсчет: Тлакантский синдром - Токацин

Иджес, вдруг смутившись, полез в карман и достал стопку десятисантиметровых карточек. Цветные изображения были впечатаны в прочный фрил и прикрыты прозрачным слоем. Гедимин ошалело мигнул, глядя на фотографии «Налвэна» и «Ольторна», сделанные с дрона. Кто-то выкопал и снимки строящихся энергоблоков, и луч, уходящий с мачты на подстанцию, и фото самого Иджеса с пилотом Дирком на фоне ликвидаторского глайдера…

— У меня ещё в передатчике есть, — смущённо сказал механик. — Но мы решили распечатать — мало ли… Говорят, ты хотел на станцию взглянуть напоследок…

Гедимин молча протянул ему передатчик — дрожь в голосе выдала бы волнение — но смигнуть набегающую влагу пришлось раз шесть. «Надо же. Не ждал…»

— Иджес, — с дрожью всё-таки удалось совладать. — Скажи, а что с энергоблоком? Вы его уже растащили, наверное…

Механик отмахнулся.

— Там ещё чистить и чистить. Реактор весь по корпусу размазало. Накопительные стенки — они сразу раскатились, как блоки без раствора. А что внутри — влипло в рилкар. Вот теперь дробим и по кускам вытаскиваем. Строить придётся заново, даже купол с трещиной, говорят, уже негоден. А я думаю — ты бы её заделал, было бы прочнее, чем раньше. Маккензи, ублюдок!

Иджес сжал кулаки. Гедимин криво ухмыльнулся.

— Всегда был таким. И останется. Интересно, блок ему строить разрешат? Новые запретили, но это, выходит, не совсем новый…

— Чего не знаю, того не знаю, — Иджес оглянулся на вентиляционную шахту. — Слушай, ато… Гедимин. К тебе тут заходить можно? Или лучше не трогать? Наши думали — ты меня пристрелишь…

Гедимин прижал к груди карточки — так меньше было видно, как трясётся рука.

— Ты… не ходи лучше. Хотя бы месяц. И сам спалишься, и я… никакого от меня сейчас проку.

Иджес сочувственно хмыкнул и, помедлив, протянул сармату руку.

— Устроишься где — дай знать. Найдём предлог и навестим. Если тебе на нас смотреть не тошно… будет.

Гедимин крепко сжал протянутую ладонь.

— Сам выберешься — или помочь?

…И субстрата, и фрила дали с запасом на десяток лет, детали и их обломки собирали, кажется, по четырём станциям, — Гедимин набил все ниши брони, карточки убрал под скафандр, в нагрудный карман комбинезона. Смотрел он на них перед этим столько, что отпечатались на сетчатке — он, закрыв глаза, видел их во всех подробностях. «Надо же… Всё-таки взглянул на станцию. Может, только это на память и останется. От „Полярной Звезды“ и того нет…»

23 апреля 00 года. Земля, Северный Атлантис, заброшенные урановые шахты

В трещину капало — а скоро должно было полить ручьями. Снег на дне шахты стал ноздреватым, но таять не спешил. Гедимин лежал на мокром от конденсата полу и думал о так и неизученном соседнем штреке, когда услышал со стороны вентиляционной шахты тихое жужжание. «Дрон,» — сармат выпрямился, как пружина, и подхватил сфалт. «И — явно не ликвидаторский.»

Машина спустилась по вентиляционному колодцу и тут же зажгла все огни. Гедимин выстрелил на свет — в этот раз плазмой. Если какой сигнал и получили на той стороне, то изображение стен — и ослепительную вспышку. Сармат досадливо щурился на багровые круги перед глазами и брызги, стекающие со стен. Ликвидаторский дрон развалился бы на мелкие куски, лёгкий «мартышечий» аппарат просто испарился. Гедимин не успел разглядеть его как следует, но был уверен — такой новенький и беззащитный дрон запускать в заброшенную шахту будут только «макаки».

Минут десять он стоял за углом, прислушиваясь к звукам с поверхности. Там было тихо — никто не ломился по тающему снегу и трещащему подлеску, не гудели миниглайды, не ругался оператор дрона… Выждав ещё пять минут, Гедимин решился «выглянуть» наверх сканирующим лучом. У штрека было пусто — дрон пролетел минимум километр… и очень точно попал в цель — если только целился именно сюда.

«Мартышки. Что ж, дожидаться их не буду,» — сармат закинул сфалт за плечо и полез вверх по вентиляции. «Раньше соседний штрек не осмотрел — придётся разбираться на месте. Тоже, наверное, протекает…»

…По взлёту кривой графика сигма-излучения можно было отследить штрек под землёй — а когда Гедимин подошёл к замурованной вентиляционной шахте, омикрон-излучение перевалило за полсотни микрокьюгенов. Сармат, беззвучно помянув уран и торий, осторожно снял механическим резаком верхнюю часть «крышки», слепленной из осколков камня и фрилового «цемента». По бокам от неё вода проложила себе узкие пути — и, видимо, не вчера, — внутренняя часть «пробки» истрескалась и улетела вниз от одного пинка. Солнце осветило жёлтые потёки на стенах шахты — они начинались уже в паре метров от поверхности. Гедимин пополз вниз, стараясь их не задевать — но пальцы, ища опору, нащупали что-то мелкое и колкое. Свет фонаря отразился от россыпи микроскопических кристаллов сингита. Сармат, выругавшись про себя, подтянулся, рывком задвинул крышку — и выключил фонарь. Он был уже ни к чему — вентиляционный колодец тут и там светился тусклой холодной зеленью.

Сингит прорастал мелкими «щётками» по следам вкраплений урановой смолки; чем глубже спускался Гедимин, тем свет становился ярче, а показания дозиметра нравились сармату всё меньше. «Маккензи, sa hasukemu! Он хоть за чем-то следит или только зады „макакам“ лижет⁈»

На верхнем горизонте с потолка сочилось, под ногами чавкало — сквозь щели в плохо заделанных вентиляционных шахтах вниз намыло песка, перегноя, ошмётков разлагающейся органики — в основном растительного происхождения. Но Гедимину не было до этого дела — он всё равно собирался спускаться ещё ниже, на относительно сухой горизонт «Бета». Зелёные пятна на стенах, потолке и полу — это было гораздо хуже.

Самые крупные кристаллы сингита успели дорасти до полусантиметра. Сармат не собирался рассовывать их по карманам — но через пару минут обнаружил, что ищет свободную нишу для полной горсти ирренциевой руды. Свет на «ободранной» полусотне метров потускнел — но штрек «горел» омикрон-излучением с двух