Далия Трускиновская - Жалобный Маг

– То и означает, что королева премного женихом довольна оказалась, иного ей не надобно, и дело за малым – созвать гостей на свадьбу, – весело отвечала синеглазая красавица Маурина. Да так, что переспрашивать желания не возникало.

Коли бы кто знал волшебницу получше – получше даже, чем подружка Мабилла, – так и заметил бы этакую ухмылку на личике. Затеяла что-то Маурина, сказал бы себе тот знаток, ох, затеяла, и в тот час, когда она от ухмылочки к делу перейдет, лучше бы оказаться где-то подальше!

А Мабилла имела вид самый что ни на есть счастливый.

– Ах! – говорила она встречающим. – Сколь приятно склониться душой к утонченному юноше, не грубому, не своенравному, тонкому в обхождении!

Но тут уж благородные дамы призадумались. Странно блаженным было круглое лицо королевы. Они бы уж заподозрили чьи-то зловредные чары, ежели бы не присутствие Маурины. Она столько лет оберегала королеву, до такой степени сделалась ей близка, что всякое слово, сказанное о Мабилле человеком, чьи слова силу имеют, слышала за три версты и всякое чарование решительно пресекала. Стало быть, не волшебство, а впрямь блаженство!

С другой стороны, блаженство королева могла себе позволить только с законным представителем рода, на который выпал жребий.

Было-таки от чего спятить!

Сьер Оливьер, казначей, и сьер Магнус, главнокомандующий, основательно обо всем этом поспорили – вплоть до выплескивания опивков из кубков друг дружке в бороду. Оруженосцы растащили их и развели по разным помещениям дворца, и оба королевских братца объявили войну, ибо сьер Магнус, бравый воин, встал на сторону лесника Гильома, а сьер Оливьер, хитрая лиса, встал на сторону того, кто доставил королеве блаженство.

Вот почему сьер Магнус первым делом отправился свидетельствовать леснику свою вечную преданность.

Гильом же принял его, лежа на постели.

Поскольку все-таки до хитрой затеи дамы Эрмиссенды был он лесником, а не рыцарем, и более привык бегать пешком, чем скакать верхом, то поход в столицу дался ему нелегко. Опять же, для торжественного въезда напялил он штаны сьера Элиаса, которые были ему узки в шагу, и стер себе кожу в самых нежных местах. Не испытывая особого доверия к здешним лекарям, велел он заняться этими потертостями тетке Туанетте – а та с превеликой радостью согласилась, ибо, пребывая при особе королевского жениха во дворце, могла она с удобствами наблюдать, какую кашу заварит и какие вихри закрутит вокруг себя зловредная Изора.

– Берегитесь! – сказал сьер Магнус после всех приветствий. – Осторожность соблюдайте! Всенепременнейше вас мужской силы лишить попытаются! И это еще самое невинное будет! Пусть вашу пищу прежде псы пробуют, а лучше – коты, кот отраву лучше чует. Пусть ваши люди у подножья вашего ложа ночуют! Пусть в окнах веревочки с колокольцами натянут! Пусть!.. Пусть!..

– Сдается мне, – сказал лесник повитухе, когда благородный сьер, провожаемый капелланом Антониусом по всем правилам Устава, отбыл, – что больно уж хорошо этот бездельник все средства тайного нападения знает! Вряд ли, что понаслышке…

– Вот и ладно, – отвечала тетка Туанетта, думая об ином. Она нюхом чуяла, что в этом деле не обошлось без Изоры и Жалобного Мага. И блаженная физиономия королевы – явное тому свидетельство. Недоумевала она, правда, с чего бы вдруг заложило нос умнице Маурине. Объяснения могло быть два. Или же Изора совместно с Жалобным Магом такой силы набрались, что известной волшебнице совсем голову затуманили, или… или – ловушка!

То есть – именно то, на что она рассчитывала, собираясь в столицу!

Сама она не могла сейчас управиться с Изорой, и мастер Жербер, неприметненько сидевший на табурете у окна, не мог, но Изора непременно должна была привлечь к себе внимание тех, у кого хватит ума и силы поставить ее на место.

И, похоже, это наконец случилось!

Меж тем ближе к вечеру сделалось в королевском дворце подозрительно тихо. Что-то затевалось… а вот что?

– Ну, не могу я единовременно в двух местах присутствовать! – заявила Изора даме Берте. А та именно об этом чуде и просила. Изоре следовало и внучка Амьеля оберегать в тот час, когда он в королевскую опочивальню явится, присмотреть там, чтобы Жалобный Маг не перестарался и опять все дело одними слезами не кончилось, и, не отрываясь от сего важнейшего дела, какое ни есть зловредство против лесника Гильома учинить.

С Гильомом ведь что получилось? Обклеила ему тетка Туанетта нужные места пластырями, и отправился он со своей браконьерской свитой приема у королевы Мабиллы добиваться. Более всего шуму произвел капеллан Антониус с родовыми грамотами. И королева согласилась-таки, из уважения к грамотам, принять Гильома – да только на следующий день.

Потому и было особенно важно, чтобы, во-первых, Амьель Мабиллу хоть на сей раз как должно ублаготворил, а во-вторых, исхитриться, чтобы Гильом лишился способности дам ублаготворять хотя бы недельки на две. Иными словами – Жалобному Магу следовало разом и в королевской опочивальне на лютне играть, и в покоях, отведенных Гильому, – дабы хоть кого из свиты разжалобить, чтобы пропустил Изору туда, где она могла бессильным зельем еду или питье леснику подсластить.

Королевский дворец состоял из уцелевших помещений старого замка – двух круглых толстых башен с немалым залом между ними, и из новых строений – трехэтажных крыльев, примыкавших к старинному залу и расходившихся от него к югу и к востоку. Королева и ее родня занимали новые, более удобные помещения – так что Гильома вселили в одну из башен, чем он был очень доволен.

– А теперь, тетка Туанетта, сядем-ка мы в засаду! – весело сказал он. Будучи лесником, которому вменялось и дичь для господского стола, и браконьеров выслеживать, в засадах знал он толк. И потому, ожидая незваных гостей, учел все – даже то, что в башню, скорее всего, потайной ход открывается.

Дверь в покои лесника Гильома нарочно была оставлена приоткрытой – чтобы слышать все, что в длинном, к королевским апартаментам ведущем коридоре деется. Ибо ожидать можно было чего угодно – от нападения латников до тончайшей магии. С латниками все было ясно – лесник и браконьеры их бы за версту услыхали, а вот магию худо-бедно могли уловить только двое – мастер Жербер и тетка Туанетта.

У окошка встал на караул отшельник, сделав так, что образ его полностью слился со стенкой. А у дверей села со свечкой да с вязаньем повитуха. Прочие же легли как пришлось – да и задремали.

Ближе к полуночи Туанетта уловила приближение даже не голосов, а скорее дыхания…

Она встала, выглянула – и увидела Жалобного Мага.

Он стоял один посреди коридора, как бы в растерянности, и растерянность эту Туанетта прекрасно знала – Жалобный Маг был приучен к тому, чтобы его вела женская рука. Долгонько она не видела это диво – и хотя знала, что волнение от встречи будет бурным, но не ожидала, что руки-ноги отнимутся.

Жалобный Маг преклонил колено, и тончайшие звуки игрушечной лютни, даже не образующие мелодии, а просто струнный перезвончик, проникли в ее душу!

Он смотрел снизу вверх с мольбой – и так беззащитно было его бородатое личико, так умоляли о сочувствии изумительно светлые глаза, что повитуха обмерла.

Уже ничего больше не было на свете – а только попавшая в беду живая душа, и душу эту никто на свете не смог бы оттолкнуть, а только любить, любить, любить, и к груди прижимать, прижимать, прижимать, и всеми силами беречь, беречь, беречь!

И знала ведь умом тетка Туанетта происхождение этого очарования, и готова была дать ему отпор, однако поддалась, как уж не раз поддавалась, и протянула руки, и задышала прерывисто, желая откинуть холщовый капюшон, и спрятать на груди лицо Жалобного Мага, и гладить его по плечам, обещая, что все будет прекрасно и замечательно!..

Видя, что повитуха делом занята – колдовскую лютню слушает, появилась из-за угла Изора и спокойно прошла мимо Туанетты, на ходу отвинчивая крышечку фляжки. Времени было мало – ведь дама Берта обещала ей немалое вознаграждение именно за то, чтобы она сейчас была с Жалобным Магом в двух опочивальнях одновременно – у Гильома и у королевы.

Туанетта заметила Изору – но струны, струны окутали злоумышленницу серебряным тонюсеньким покрывалом. Пожалей ее, просили струны, ей ведь так плохо, не трогай ее – если она этого не сделает, ей будет еще хуже, неужели ты допустишь, чтобы это милое, обиженное создание стало еще несчастнее?..

Проскользнув среди спящих на полу браконьеров, Изора добралась до висящей на спинке кресла одежды Гильома и отыскала пояс с подвешенной к нему флягой. Это была большая надежная фляга из толстой кожи, дающей вину тот изумительный привкус, который господам не понять и не оценить. Туда-то и вылила Изора свое охладительное зелье, усмехаясь при этом злорадно – ибо представляла себе, как красавец Гильом, привыкший давать женщинам много более, чем они сами попросить бы догадались, обнаружит полнейшую свою несостоятельность.