Федор Березин - Голован

Массаракш с ней, с этой истиной. Главное, что отныне меня не растащат на шматки. Я облапошил вас, летающие по веткам собаки! Сдохну и буду гнить в свое удовольствие, весь цельный. Не в ваших алчущих желудках. Ну, а если все же обглодаете, то вам же хуже. Потом сами попляшете и тоже будете гнить в собранном, нетронутом виде. Тогда каждый новый запихнутый ныне в рот грибочек это как бы патрон ротмистра Йо. Просто я веду бой по своей методике — науч… Да ну ее к свиньям, эту науку! По шаманской методике, вот!

Вот в чем озарение… Вообще-то, если шерстистая сущность не будет обманывать свое же нутро, то не совсем озарение. Все же оно пришло из подсматривания мыслей и снов вражьего народа — людей. Они это открыли, тут уж никуда не деться. Миллионы раз четверолапые щенячьи братики и сестрички весело гав-гавкали и с удовольствием гадили в старых развалинах утонувших во времени городов человека, а никак не задумывались, отчего они нежилые, отчего мертвые, а главное — отчего они все-таки издохли? А вот человеческие сущности пришли и докопались. Причем даже без помощи бога Железа, надо отдать им должное. Их овальные головы варят кашу внутри несколько по-иному, тут уж как ни вычесывай блох-кусак. Но у людских сущностей не все в середке черепов, и оттого братики-щенки притянули ворох бумажной памяти человека. Там рисунки того, что видели люди на стене заросшего лесом города: видят они по-иному. Вот оттуда и озарение.

И вот в чем оно. И в чем Большая Страшная Правда.

Глубоко под землей спит Самая Тяжелая Змея. Она спит, потому что знает: пищи наверху очень мало. А ей нужно гораздо больше, чем бывает всегда. Много больше. Она спит, медленно переваривая то, что сожрала давным-давно. Даже для того, чтобы спать, ей желательно подкрепиться. Тяжелая Змея хитра. Она еще не проснулась полностью, но уже подготавливает себе завтрак. А может, плотный обед.

Самая Тяжелая Жуть под землей, но наверху трясет шерстью голован по кличке Гекрс. Он наделен третьим глазом и потому слышит. Но он, как и любая животная сущность на Большой Суше и даже в воде, наделен инстинктом самосохранения. Это если попугаить по-человечьи, а так, попросту, — страхом. Страх требуется обмануть.

Самая Тяжелая и Длинная Змея плетет сказку. Точнее, она просто использует старую сказку, уже наличествующую у народа. Красивую сказку о Мягкой Пещерной Лапе. Третий глаз Гекрса подслеповат. Он ощущает, будто Большая Мягкая Лапа повелевает собрать весь истинный народ в одном месте для большого похода. Неважно, для чего. Гекрс считает, будто для истребления народа людей. Это его собственная сказка. Но она способна быть любой. Все сгодится.

Дремлющая Тяжелая Жуть внизу даже не интересуется мелочностью объяснения. Важен исключительно результат. Народ голованов обязан собраться в плотную кучу. И всего лишь потому, что их надо заглотнуть разом и без хлопот.

Новая правда исключительно невероятна чтобы о ней гавкать вслух. Это страшная сказка и в нее не поверят. Правда и истина познается опытом. У народа есть шпаргалка — память генов. Но во всей просматриваемой цепочке ничего не говорится о подобной напасти. Кто поверит, что опыт подобного уровня не передается? Как передать опыт самцов и самок через сперматозоиды и яйцеклетки, если опыт подобного уровня прерывает саму цепь? Все, кто увидел проснувшуюся Тяжелую Змею, обращается в пищевую биомассу. Она не дает потомства. А долгое время змеиного сна напрочь стирает легенды, передаваемые посредством тявканья.

Страшные сказки умирают, а Самая Тяжелая Змея просыпается.

Этот трюк ее кормит. И кормит досыта.

Неожиданно обнаруживаю себя бегущим во весь дух. Или уже летящим? Тут не разобраться. Гляжу на свои скачущие где-то далеко внизу ноги. Надо же! Я почти как колдун Кадидадалло, так же грациозен. Что-то твердое натыкается на меня, бросает далеко вниз, оземь. А, деревья! Тоже бегают, еще побыстрей меня. И даже танцуют.

Вскакиваю. Я ведь тоже умею. Одежда, рюкзак… почему все это до сих пор на мне? Оно же мешает! Не помню, как расстегиваются эти пуговицы и молнии. Но ведь как-то расстегиваются, да? Некогда разбираться. Ноги пляшут сами по себе, но им надо помочь. Все эти рубахи, куртки — зачем? От комаров? Каких еще комаров? А внизу, очень низко, еще и ботиночки. Почему такие маленькие? И как они налезли на мои длинн-н-ные ноги? Хочется их скинуть. Не ноги, ботиночки. Но до них никак не дотянуться, Да и некогда. Надо танцевать. Изобретение танца — вот главное достижение разума под Мировым Светом. Где ты, Мировой Свет?! Снизойди, попляши со мной!..

Открываю себя бултыхающимся в воде, мелкой, правда. Откуда вообще вода? А, ручей! Но вроде и его не было, такого большого. Вижу огромаднейшую пиявку. Ух ты! Присосалась прямо к оголенному боку. Но нет, не присосалась, тут же отваливается. Надо же, отныне я неуязвим для пиявок! Может, и для комаров? Как проверить? Стоп! При чем тут комары? Я же…

Ах да, я неуязвим для собачьего племени! Они не тронут меня, а если тронут, то очень и очень пожалеют. Я могу пройти их защитный периметр. Я могу вернуться назад. К людям.

Вот только надо подняться на четвереньки и выползти из этой грязной воды. Надо выбраться. Надо.

Ноги — те, которые были когда-то — так далеко и так здорово прыгали. Теперь они не слушаются. Не хотят выбираться из тины. А в принципе, чего им, собственно, выбираться? Ручей-то небольшой. Это я уже в нем, а ноги, они еще даже на суше. И что? Значит, они не будут мне помогать? Ну и ладно, пусть не будут.

В конце концов, у меня же есть еще и руки, правильно? Где они? Почему я их не чувствую? Хочу наклониться и увидеть их… Нет, не стоит. Там ведь вода, и если я наклоню голову, то… Подбородок все равно наклоняется. Дальше, дальше… Впрочем, чего страшного? Ну, буду лежать лицом в грязной прохладе воды. Мне все равно. Рот мой все едино больше не может раскрыться: челюсти стиснуты так, что болят. Болят и не шевелятся. Не хотят. И ноздри тоже не втянут в себя воду. Ведь они последнее время — я помню — разучились всасывать воздух. Как раз его мне и не хватает, кстати. Да уж, не хватает.

Глаза тоже не жмурятся. И не умеют моргать. Они просто смотрят. Или уже не смотрят? Они просто больше не умеют видеть. Потеряли навык.

О, кажется, вспомнилось главное!

Выдувальщик, не обманул ли ты меня? Точно ли собаки не едят отравленное мясо? Но ведь не едят, правильно? Они ведь хоть и умные, но выпаривать яды не обучены. Ведь так? Так или…

Мы стояли на вершине скалы. Забрались на этот гранитный монолит не без труда. Я снова удивился: Гекрс при подъеме обогнал меня на раз. Я, конечно, не альпинист, но все же любому вроде ясно, что, имея руки и пальцы, взбираться по камням должно быть легче, чем с лапами, от природы имеющими меньшую степень свободы. Ладно, не в новинку. В конце концов, по деревьям же голованы лазают, а скалы, сравнительно с деревьями, это тьфу и растереть.