Стивен Кинг - Долгая прогулка

Гэррети ощутил, как в желудке нарастает сбивающий с толку страх. Он ведь может умереть здесь. Это совсем несложно. Он достаточно напортачил и уже получил два предупреждения. Не так уж далеко до края. Все что надо сделать — сбавить шаг немного, и он получит третье, последнее предупреждение. А затем...

— Предупреждение! Предупреждение 70-му!

— Они играют для тебя, Олсон, — сказал МакФриз между двумя вдохами. — Подбери копыта. Я хочу посмотреть, как ты спляшешь на вершине как Фред Астер.

— Тебе-то что до этого? — свирепо спросил Олсон.

МакФриз ничего не ответил. Олсон нашел внутри себя какие-то резервы и ускорился. Гэррети подумал с болезненным удовлетворением, не был ли этот его резерв последним. Еще он подумал о Стеббинсе, замыкающем строй далеко позади. Как ты там, Стеббинс? Устал небось?

Впереди парень по имени Ларсон, номер 60, вдруг взял и сел на дорогу. Получил предупреждение. Другие Идущие разделились, обходя его, как Красное море разделилось, пропуская Сынов Израилевых.

— Я просто отдохну немного, ладно? — сказал Ларсон с доверчивой, робко-испуганной улыбкой. — Я просто не могу сейчас идти. Хорошо?

Он улыбнулся еще шире солдату, который спрыгнул к нему с вездехода с винтовкой в одной руке и стальным хронометром в другой.

— Предупреждение 60-му, — сказал солдат. — Второе предупреждение.

— Послушайте, я догоню, — торопливо сказал Ларсон. — Я просто отдыхаю. Не может же человек все время идти. Не все же время, правда, парни?

Проходя мимо него, Олсон издал едва слышный стон и отшатнулся от Ларсона, когда тот попытался дотронуться до его штанины.

Гэррети чувствовал, как кровь стучит в висках. Ларсон получил третье предупреждение. Сейчас он поймет, подумал Гэррети, он поймет, встанет и будет нагонять.

В самом конце Ларсон видимо и вправду понял. Действительность обрушилась на него.

— Эй! — сказал Ларсон где-то позади высоким, встревоженным голосом. — Эй, секундочку, не надо этого делать, я встаю, эй, не надо! Не...

Выстрел. Подъем продолжается.

— Девяносто три бутылки пива остались на полке, — тихо сказал МакФриз.

Гэррети не стал отвечать. Он шел, уставившись на свои ноги и максимально сосредоточившись на том, чтобы добраться до вершины, не получив третьего предупреждения. Этот чудовищный холм вот-вот закончится. Должен закончиться.

Впереди кто-то захлебнулся криком, и тут же несколько винтовок выстрелили в унисон.

— Баркович, — сказал Бейкер сипло. — Это был Баркович. Я совершенно уверен.

— Ошибся, деревня! — выкрикнул Баркович из темноты. — Стопроцентно мертвецкая ошибочка!

Они так и не увидели того парня, которого пристрелили сразу после Ларсона. Он шел в авангарде, и когда они подошли к тому месту, его уже успели убрать с дороги. Гэррети оторвал взгляд от асфальта и немедленно пожалел об этом. Он едва мог разглядеть вершину холма. Предстояло пройти не меньше сотни метров, но выглядело это расстояние как тысяча миль. Все молчали. Каждый погрузился в свой собственный мир боли и титанических усилий. Секунды растягивались в часы.

Недалеко от вершины в основную дорогу вливалась изрытая колеями грязная проселочная, а на перекрестке стоял фермер со своей семьей. Они смотрели, как Идущие проходят мимо — старик с морщинистым лбом, женщина с продолговатым лицом в грузном суконном пальто и трое изможденных подростков.

— Не хватает только... вил, — задыхаясь сказал МакФриз. Пот стекал по его лицу. — И Грэнта... Вуда... чтобы нарисовать его.[13]

Кто-то выкрикнул:

— Здоров, папаша!

Фермер, фермерская жена и фермерские дети ничего не ответили. Сыр сам по себе, безумно подумал Гэррети. Вот, молочная ферма, и сыр сам по себе. Фермер с семьей не улыбались. Не хмурились. Не подавали признаков жизни. Они просто смотрели. Это напомнило Гэррети вестерны, которые он смотрел в детстве по субботам, где героя оставляют умирать в пустыне, а потом прилетают стервятники и кружат над ним. Фермер с семьей остались позади, и Гэррети вздохнул с облегчением. Наверное он со своей женой и тощими детьми придут сюда снова в девять часов вечера 1-го мая через год... и еще через год, и дальше, до бесконечности. Интересно, скольких пристрелили у них на глазах? Дюжину? Две дюжины? Плохие мысли. Гэррети отхлебнул из фляги, прополоскал рот, чтобы избавиться от спекшейся слюны, и выплюнул.

А холм все продолжался. Впереди Толанд потерял сознание и был застрелен после того, как оставшийся рядом с ним солдат трижды предупредил его бесчувственное тело. Гэррети казалось, что они взбираются на этот холм как минимум месяц. Да, как минимум месяц, и это еще скромные прикидки, потому что идут они уже больше трех лет. Он хихикнул, снова набрал полный рот воды, прополоскал его и проглотил. Никаких колик. Колики сейчас его добили бы. Но они возможны. Вполне возможны, потому что кто-то налил в его ботинки жидкого свинца, когда Гэррети отвернулся.

Девять ушли, и треть из них — здесь, на этом холме. Мейджор наказал Олсону задать им жару, как будто сейчас их не жарит как в аду, вполне себе неплохое допущение. Вполне неплохое...

О боже...

У Гэррети вдруг закружилась голова, еще чуть-чуть и он вырубится. Он поднял руку и ударил себя по лицу, раз, другой, изо всех сил.

— Ты в порядке? — спросил МакФриз.

— Могу отключиться.

— Вылей себе флягу... — быстрое, с присвистом дыхание, — ...флягу на голову.

Гэррети так и сделал. И крещу тебя, Реймонд Дэвис Гэррети, да пребудет с тобой мир. Вода была очень холодной. Головокружение прошло. Часть воды пролилась ему за воротник и стекла по спине и груди ледяными струйками.

— Флягу! Флягу 47-му! — выкрикнул он.

Усилие, потраченное на этот крик, тут же истощило его скудные ресурсы. Лучше бы он немного подождал.

Один из солдат подбежал к нему и протянул свежую флягу. Гэррети чувствовал тусклый взгляд его холодных глаз.

— Отвали, — грубо сказал он, взяв флягу. — Тебе платят за то, чтобы ты стрелял в меня, а не глазел.

Солдат удалился, ничуть не изменив выражения лица. Гэррети заставил себя идти немного быстрее.

Они взбирались по склону, и никто больше не получил билета, и вот они на вершине. Было девять часов. Они идут уже двенадцать. И это совершенно неважно. Единственное, что имеет значение — это прохладный ветерок, обдувающий вершину холма. И пение птиц. И ощущение влажной рубашки, которая касается кожи. И воспоминания в голове. Эти вещи имели значение, и Гэррети отчаянно вцепился в них. Это были его вещи, и они все еще принадлежали ему.