Л. ВОРОНКОВА - БЕСПОКОЙНЫЙ ЧЕЛОВЕК

– О-о-ох! – единым вздохом охнули актеры.

Маруся на минутку растерянно закрыла ладонями лицо, но тут же бросилась к занавеске и шепнула Ване:

– Открывай!

Ваня отдернул занавеску и объявил:

– Ученица пятого класса Настя Рублева прочтет стихи Светлова «Родина»!

Настя вышла нарядная, в новом шерстяном платье, в новеньком пионерском галстуке. Темные глаза ее светились и нежные щеки розовели от смущенья.

Закончив стихи, Настя поклонилась и быстро юркнула обратно в чуланчик. Колхозники весело хлопали ей.

Следующим номером программы была пляска «Улочка». Эту пляску Маруся разучивала с ребятами долго. Но хотя пляска эта была незатейлива, ребята все-таки сбивались. Но зато песню под эту пляску пропели громко и отчетливо:

Потом была разыграна пьеса «Как старик корову продавал».

Из чуланчика вышли актеры. Вышел старик – Володя Нилов. Вместо бороды – белый комок ваты. Из-под таких же белых ватных бровей глядели веселые ребячьи глаза. В поводу у него была корова – это шел на четвереньках Леша Суслов, сынишка председателя. Леша был толстяк, он шел и кряхтел тихонько, а на голове его покачивались большие картонные рога.

Дружный смех грянул в избе, как только вышла из-за кулис эта «корова». Но Леша тихо стоял на четвереньках и только иногда кивал головой, а оттого, что он молчал и не выходил из роли, еще дружней смеялись зрители. Ваня Бычков начал сцену:

– А почему ж такая коровка людям не нравилась? – закричали доярки со всех сторон, заливаясь смехом. – Коровка ничего, по всем статьям! Упитанная!

Из чулана вышла маленькая старушка под большим синим платком:

– Хозяин, продашь нам корову свою?..

Володя покосился на нее из-под белых бровей и пробурчал в белую бороду:

– Продам. Я с утра с ней на рынке стою!

– А это кто же? Это кто же старушонкой-то нарядился? – заговорили за столом. – Ишь, как притворилась! Ах ты, да ведь это Дуня Волнухина!

Зато паренька с короткими светлыми волосами никто не узнал – вроде бы Оля Нилова, да ведь у той волосы длинные!

Колхозники от души веселились и хохотали над этой затеей ребят.

– А нам, старик, не продашь ли свою корову-то? – кричала доярка Аграфена и, задыхаясь от смеха, припадала к столу. – Ой, уморили! Уж больно коровка-то смирная, мы таких любим!..

Закончив свой спектакль, актеры ушли домой. Ваня Бычков потребовал, чтобы они тотчас отправились спать – хватит сегодня и беготни, и смеха, и развлечений. И ребята честно пошли по домам, слушаясь своего вожатого.

А веселье пошло дальше, как широкая река.

– Катерина! – снова закричал уже захмелевший дед Антон. – Ну где ты там, голова? Иди-ка сядь рядом, спой хорошую!

– Да уважь ты старого, Катерина! – попросила и бабушка Анна. – Запой ему, а он тебе подтянет!

– А ты не подсмеивай, эй, голова! Не подсмеивай.

Катерина в розовом шелковом платье, румяная и от смущенья и от жары, прошла к деду Антону и села с ним рядом, Ваня Бычков схватился было за гармонь, но Сергей решительно взял ее у него из рук:

– Дай-ка я сам…

И тихо-тихо, будто уговаривая запеть, зазвенели лады:

Катерина запела, опустив свои темные ресницы, и нежная тень упала от них на румяные щеки. Катерина и сама не знала, как она была хороша сейчас – вся розовая, вся в розовом, с чуть склоненной гладко причесанной головой…

Низкий голос ее, полный затаенного волненья, легко вел протяжную, любимую дедом Антоном песню. И чувствовалось, что у Катерины в груди еще большой запас голоса, что она сдерживает и не дает ему полной воли, и это почему-то особенно брало за сердце людей.

– Ах! – тихонько, весь расплываясь в улыбку от удовольствия, охал дед Антон и покачивал головой. – Ах, ну и скажи ты, пожалуйста!

А когда песню подхватил дружный хор, дед Антон тоже не вытерпел, запел. Но бабушка Анна следила за ним, она тут же дернула его за рубаху:

– Старик, не порть песню!

И дед Антон замолчал и снова, тихонько ахая, закивал головой:

– Ах! Ну и что тут скажешь?!

А потом началась пляска. Вытащили плясать председателя Василия Степаныча.

– Ну, что пристали? Ну, что пристали? – начал было он.

Но рассыпалась звонким серебром «русская» – и не утерпел Василий Степаныч, пошел по кругу, лихо притопывая и размахивая руками, будто собираясь улететь куда-то. Навстречу ему вышла толстая Аграфена, пошла плавно, по-старинному помахивая платочком. Ее сменила доярка Тоня, у которой ноги будто сами собой отбивали четкую дробь.

Так бы и прогуляли до утра дружно и весело, да немножко подпортила веселье старая телятница Марфа Рублева.

Вышли девушки плясать, запели прибаутки. А у девушек глаза быстрые, языки острые. Вышла одна – тоненькая белокурая Нина Клинова. Прошлась легонько, остановилась перед подругой:

А потом прошлась ее подруга Клаша Солонаова и тоже остановилась перед Ниной:

И дальше пели одна перед другой:

Веселый смех сопровождал песни «подружек». Не засмеялась только Марфа Тихоновна. Ее лицо вдруг потемнело, глаза сверкнули.

– А кто ж это его так крепко к Дозоровой прибил? – сказала она надменно. – Уж если придется к кому прибивать, так, думается, где-нибудь еще поищем.

Все вдруг примолкли и в удивлении обернулись к Марфе Тихоновне.

– Да, да, – продолжала она, все выше поднимая голову. – Вот уж тоже придумали придумку! До нашего Сергея вашей Катерине, пожалуй, далеко тянуться!..

Тут неожиданно взорвалась всегда тихая, всегда безмолвная на беседах Катеринина бабушка.