Нил Шустерман - Беглецы

— Значит, теперь моя фамилия Сирота?

— Нет, необязательно. Твой брат Марк подал прошение о том, чтобы опеку вверили ему. Ес­ли он получит разрешение, после того как те­бя выпустят, ты попадешь к нему. В этом случае ты останешься Калдером... если захочешь, ко­нечно.

Лев одобрительно кивает, вспоминая вече­ринку по случаю праздника жертвоприноше­ния и то, что Марк единственный был против того, что с ним хотели сделать. В то время Лев еще не понимал, что так возмутило брата.

— От Марка они тоже отказались, — говорит он пастору. — По крайней мере, буду в хорошей компании.

Священник расправляет рубашку, слегка ежась от холода. Он совсем не похож сегодня на того пастора Дэна, которого знал Лев. Впер­вые он видит его в обычной одежде.

— Почему вы так одеты? — спрашивает Лев.

Пастор отвечает не сразу.

— Я покинул свой пост, — наконец признается он. — Оставил церковь.

Мысль о том, что пастор Дэн больше не па­стор Дэн, приводит Льва в замешательство.

— Вы потеряли веру?

— Нет, — отвечает пастор. — Я, как и раньше, верю в Бога. Но не в потворствующего челове­ческому жертвоприношению.

Лев чувствует, что дышать становится все труднее — водоворот чувств, поднявшихся в ду­ше, грозит затянуть его с головой. Эмоции, как пар внутри котла, медленно раскалявшиеся на протяжении всего разговора, достигли крити­ческой температуры и готовы в любую секунду взорвать стальную оболочку воли.

— Я никогда не думал, что у меня есть выбор, в какого Бога верить.

Всю жизнь Льву было дозволено верить лишь в то, что дорога, которой он идет, единст­венно верная. Эта вера окружала его, как ко­кон, связывая по рукам и ногам с той же мягкой настойчивостью, что и жаростойкая изоляция, в которую он закутан сейчас. Но после слов па­стора он впервые почувствовал, что стальная клетка, в которой обреталась его душа, не так крепка, как ему всегда казалось.

— Как вы думаете, может, и я могу верить в то­го же Бога, что и вы?

На западе штата Техас есть обширное ранчо. Оно было построено на деньги, заработанные на добыче нефти еще в те времена, когда мес­торождения в этих краях процветали. Запасы черного золота со временем закончились, но сколоченный капитал не только не был растра­чен, но приумножился. Ранчо представляет со­бой обширную огороженную территорию, пре­вращенную в цветущий оазис посреди плоской дикой степи. Именно там с самого рождения и до шестнадцати лет жил Харлан Данфи. Жизнь его не была гладкой и безоблачной — в располо­женном неподалеку городе под названием Одесса его дважды арестовывали за нарушение порядка, но отец, адмирал военно-морского флота и влиятельный человек, оба раза помог ему выйти сухим из воды. Когда он в третий раз попал в неприятную историю, родители нашли другое решение проблемы.

Сегодня у Харлана Данфи праздник, если это можно так назвать. Ему исполнилось двад­цать шесть.

На празднике несколько сотен гостей. Имя одного из них — Закария, хотя друзья предпочи­тают звать его Гундосом. Он живет на ранчо в ожидании праздника уже довольно долго. В те­ле Закарии находится правое легкое Харлана. Сегодня он готовится вернуть его владельцу.

В то же самое время в шестистах милях к за­паду на взлетно-посадочную полосу авиацион­ного кладбища садится широкофюзеляжный реактивный самолет. Багажное отделение за­полнено клетками, и в каждой из них летит четверо беглецов. После посадки клети откры­вают, и прилетевший в одной из них мальчик осторожно высовывается наружу, желая узнать, чего ожидать от нового места. В лицо ему кто-то светит фонариком. Луч опускается, и маль­чик видит, что клетку, в которой он прилетел, открыл не взрослый, а такой же подросток, как и он сам. На нем одежда цвета хаки, а на лице — широкая улыбка. Его белые зубы украшают корректирующие пластинки, хотя не ясно, за­чем они там нужны.

— Привет, — говорит молодой человек, — ме­ня зовут Хайден, и я для вас сегодня испол­няю роль службы спасения. Как вы себя чувст­вуете?

— Вроде бы нормально, — говорит парень, вы­сунувшийся из клети. — А где мы?

— В Чистилище, — отвечает Хайден, — также известном под именем Аризона.

Беглец осторожно выбирается из клети, все еще не зная, чего ожидать. Он становится в ко­лонну вместе с другими вновь прибывшими и, несмотря на предупреждение Хайдена, на вы­ходе ударяется головой о проем люка багажно­го отделения. Оказавшись на земле, он оказы­вается во власти одуряющей жары и ослепи­тельного солнечного света. Место, в котором они оказались, выглядит странно — это опреде­ленно не аэропорт, но тем не менее тут и там стоят самолеты.

На горизонте появляется электромобиль. За ним тянется шлейф красноватой пыли, по­хожий на хвост кометы. Он приближается, и разговоры в толпе беглецов постепенно сти­хают. Электромобиль останавливается, и во­дитель, мужчина с лицом, покрытым шрама­ми, выходит наружу. В течение пары секунд он вполголоса говорит о чем-то с Хайденом, а за­тем обращается к толпе с речью.

Только в этот момент мальчик понимает, что перед ним не мужчина, а еще один подрос­ток, на пару лет старше его самого, не более. Возможно, дело в шрамах, из-за них он выгля­дит старше — а может, дело в том, как он себя держит.

— Позвольте мне приветствовать вас на Клад­бище, — говорит он. — Мое официальное имя — Элвис Роберт Муллард... Но все зовут меня Коннором, — добавляет он, улыбаясь.

Адмирал так и не вернулся на Кладбище, здоровье не позволило ему это сделать. Теперь он живет на семейном ранчо в Техасе, на попе­чении жены, с которой он расстался много лет назад. Хотя он слаб и не может даже гулять по окрестностям, изменился он крайне мало. «Врачи говорят, что мое сердце живо процен­тов на двадцать пять, — рассказывает он всем желающим. — Но мне этого достаточно».

Перспектива предстоящего праздника в честь Харлана помогает Адмиралу сохранять волю к жизни лучше других причин. Теперь точно можно сказать, что жуткие истории о Хэмфри Данфи в известной степени правдивы. По крайней мере, все его части найдены, а их обладатели собраны в одном месте. Однако хи­рургических операций по удалению частей из тел их нынешних владельцев не планируется. Мистер и миссис Данфи смогли вернуть себе сына, не причинив никому ни малейшего вреда.

Выйдя в сад, Адмирал с женой чувствуют, что их сын здесь. Его голос складывается из со­тен голосов гостей, собравшихся на праздник. Они болтают и разговаривают. Среди них есть мужчины и женщины разных возрастов, маль­чики и девочки.

К одежде каждого прикреплен бейджик, но на нем нет имени и фамилии. Сегодня персо­нальная информация не имеет значения. «ПРАВАЯ РУКА» — гласит бейджик на лацкане пиджака одного молодого человека. Ему едва ли больше двадцати пяти.