Джастин Халперн - Все тёлки мимо

– Все правильно, но есть еще одна тонкость, – сказал он. – Короче, ты встаешь в один угол комнаты, она в другой. И начинаете раздеваться. По одному предмету зараз. Начинаешь с брюк и трусов.

– А ботинки и носки потом снимать? – уточнил я.

– Ну да. Стоишь в своем свадебном смокинге, просто без брюк и без трусов, – сказал он и откусил от пончика с шоколадной глазурью.

Я страшно разволновался. Наскоро позавтракав, убежал в свою комнату и прикрыл дверь. Надел свой единственный костюм. Снял брюки и трусы, оставаясь в носках и ботинках и вообще полностью одетым выше пояса. И в таком виде посмотрелся в зеркало.

На шкале кошмарных картин, которые я к тому времени успел повидать, этот образ моего костлявого полуобнаженного тела располагался где-то между "мой одноклассник, чудик Андре, вывернул свои веки наизнанку" и "машина наехала колесом на голову соседской кошке".

Мне было невыносимо, что кто-то увидит меня в таком постыдном виде. Да моя будущая жена со смеху лопнет, это точно! Но, прежде чем дать вечный обет безбрачия, я попробовал последнее средство – решил спросить единственного человека из моего окружения, состоявшего в браке, всегда говорившего со мной честно и никогда не насмехавшегося над моими страхами. Маму. Я переоделся из костюма в пижаму с черепашками-ниндзя, побежал к родительской спальне, постучал. Никто не отзывался. Дверь была заперта. Я почти не сомневался, что родители у себя. Но, может, куда-то уехали, пока я еще спал? Я вернулся на кухню, где Дэн сосредоточенно расправлялся с целой миской хлопьев.

– Ты не знаешь, мама в спальне? Дверь заперта, я постучался, никто не отвечает.

– Это у них в спальне дверь заперта?

– Ага.

– Возьми отвертку, пошуруй в замке и посмотри сам. Если они спят, то, наверно, их давно пора будить, чтобы не проспали. Ты же знаешь, папа любит вставать вовремя.

По идее, мне следовало насторожиться: отчего брат вдруг дает мне полезные советы? Но в чем-то Дэн был прав: папа ненавидел, когда по утрам люди старались отоспаться, а сам очень редко залеживался в постели. Пожалуй, вообще никогда не залеживался. Итак, все еще вздрагивая от мысли, что будущая жена увидит меня в смокинге и без трусов, я побежал в гараж и взял отвертку из папиного ящика с инструментами.

В нашем доме замки открывались без труда – просто вставь плоскую отвертку в скважину и поверни. Я вставил, повернул…

Открыл дверь и увидел, что папа и мама на кровати голые, вместе, какая-то огромная куча-мала из уже немолодых конечностей и волос. До того момента я не знал, как выглядит секс, но сразу понял: это оно. Оба обернулись на скрип, увидели меня, оцепенели.

– Извините! – завопил я.

Я громко хлопнул дверью, убежал, укрылся в своей комнате. Минут через пять в дверях возник папа, закутанный в черный махровый халат. Его лицо было искажено гримасой, которая обычно появляется между секундой, когда ушибаешь палец на ноге, и криком: "А-ай!".

– Мама хочет, чтобы я посидел с тобой и объяснил, что ты только что видел. Но я сейчас не в том настроении. Короче говоря, мне пофиг, что ты подумаешь. Сам подумай: тебя выпихнули из супружеской постели, потому что твой восьмилетний сынок… засранец… вдруг решил поиграть в Гарри Гудини.

Мы тупо смотрели друг на друга. Папа ждал, что я скажу. А я… я никак не мог оправиться от шока.

– Ну ладно, раз уж я встал… раз все утро пропало… Давай рассказывай, что тебя заставило взломать мою спальню, – проговорил папа.

Я скороговоркой вывалил все свои страхи насчет первой ночи, секса, наготы и унизительного обычая стоять в ботинках и носках, но без брюк и трусов.

– Ты же осознаешь иронию ситуации, правда? – спросил папа.

– А что такое "ирония"?

– Ты хотел знать, как трахаются женатики, и приперся в ту самую минуту… Не-ет. Меня так просто не перехитришь. Я все равно не стану читать тебе лекцию про пестики-тычинки. Еще чего.

Помедлив, папа продолжил:

– Ну ладно. Давай договоримся. Тебе восемь лет.

– Девять!

– Я что, похож на человека, который носит при себе деревянные счеты с твоим именем? Сын, не требуй от меня слишком многого, – папа снова шумно вздохнул и начал сызнова. – Я вот что хочу сказать: ты еще маленький. Так что просто поверь мне на слово. Клянусь: в ночь после свадьбы ты сам охотно покажешь жене свою письку. Еле дотерпишь. В смокинге и без штанов, без смокинга, в ботинках, в носках… тебе будет наплевать на все эти смокинги-херокинги, понял?!

– А ты точно знаешь? – спросил я.

– Уж поверь мне. Ты будешь коситься на часы, гадать, когда наконец закончится эта свадьба и когда наконец все эти гости дорогие уберутся к чертовой бабушке, чтобы ты мог показать своей жене письку.

– Я правда захочу ее показать? – спросил я, начиная успокаиваться.

– Еще как. А если тебе все равно будет страшно показать жене письку, значит, эта жена тебе не подходит. А еще – что у тебя тараканы в голове и я не смог воспитать тебя по-человечески… Ну, тогда я найму тебе психоаналитика, если денег хватит. Скорее всего, не хватит. Ой, блин… В любом случае запомни, что значит слово "женитьба" – не смей по воскресеньям взламывать мою спальню.

Папа встал, прошлепал босыми ногами по коридору, закрылся в спальне и щелкнул замком.

Если вычесть серые, не запоминающиеся промежутки времени – школа, дом, магазины, – получится, что с десяти до двенадцати лет вся моя жизнь протекала на стадионе "Малой лиги Пойнт-Ломы": я играл в бейсбол и просто валял дурака за компанию с приятелями. Стадион с двумя бейсбольными полями находился в миле от моего дома. Мы – команда "Падрес Кредитного союза Сан-Диего" [2] – тренировались там два раза в неделю.

– Лучше бы вы назывались просто "Падрес". На хера вам довесок насчет Кредитного союза? – однажды задумался вслух папа, когда вез меня, одиннадцатилетнего, на стадион в первый день сезона.

– Но Кредитный союз дает деньги, чтобы у нас была своя команда, – возразил я.

– Ага, конечно, я тоже даю деньги, чтобы у тебя все было. Но я тебя не заставляю носить футболку с моей уродской мордой во всю грудь, а?

– Это была бы странная футболка, – рассудил я.

– Ой ли? Я на тебе много всяких дебильных футболок видел, а эта чем хуже… Стоп. Ой, бля, сам не знаю, что несу. Футболок с моей мордой не бывает, понял? Я просто пытаюсь мысль до тебя донести. Форму не забыл? – И папа свернул к стадиону.

По субботам целый день проводились бейсбольные матчи. Игроки были обязаны присутствовать не только на своих матчах, но и на всех чужих. Так что родители могли спозаранку сплавить меня на стадион и заниматься чем душе угодно, пока мы не выйдем на поле. Папа нетерпеливо предвкушал свободное утро.

– Мне кажется, в этом году много хороших команд, – проговорил я, продолжая разговор. Мы подъехали к воротам.

Папа перегнулся через меня, открыл дверцу с моей стороны:

– Дико интересно. А теперь брысь. Освободи помещение. Кыш! Кыш! Не скучай и не задирай тех, кто сильнее. Когда начнется твой матч, я буду на трибуне.

Я стукнулся с папой ладонями. И его рука, надавив на мою, решительно выпихнула меня наружу. И папин "олдсмобиль", истошно заскрежетав, умчался стрелой, словно бы удирая с места двойного убийства.

В промежутках между матчами почти все мы, игроки "Малой лиги", находили себе важные дела: играли в салки или поедали лингуисы из ларька, который прилепился к холму над полем. Поясню: ларек держали настоящие португальцы, целая семья, а лингуисы – это такие острые португальские колбаски.

Иногда кто-то из ребят говорил: "А хорошо бы слазать в каньон". Каньон начинался совсем рядом, но все мы его боялись. Он весь зарос деревьями, которые отчаянно боролись за место под солнцем, и их ветки сплетались змеиным клубком. Земля в каньоне всегда была сырая. Мало того, оттуда пахло смесью кленового сиропа с придорожной уборной. В общем, хоть кино про Индиану Джонса снимай, если завезти племя каннибалов.

Все наши ребята были уверены, что в каньоне гнездится какой-то ужас. Вот только какой… У каждого была своя гипотеза.

– А мой брат нашел там кучу какашек, – тараторил мой друг Стивен, пока мы дожидались выхода на поле. – Говорит, для собачьей или кошачьей слишком уж большая, а для человечьей – маловата. Говорит: наверно, волчьи.

– Твой брат – дебил, – сказал Майкл, наш кругленький кэтчер. Он был толстощекий, в бейсболке козырьком назад, надвинутой до самых бровей. – На самом деле там живут голубые. Они ходят в каньон и имеют там друг друга в зад.

– Да? А зачем обязательно в каньон? Почему не дома? – задумался я вслух.

– Я-то почем знаю, я не гомик. Но если ты хочешь, чтобы тебя поимели в зад, сходи погулять в каньон, – отозвался Майкл и проглотил огромный кусок колбаски, с которым мог бы справиться желудок только очень крутого двенадцатилетнего мальчишки.

На том этапе своей жизни я боялся только двух вещей – фильма "Арахнофобия" и каньона за бейсбольным полем. Старался даже не приближаться к каньону: вдруг нечто вылезет из леса, сцапает меня и затащит в чащу. Гели приходилось перехватывать заплутавший мяч, летящий в том страшном направлении, у меня перехватывало горло, шея каменела: организм готовился к паническому бегству. В конце концов я рассудил, что нужно подойти к делу научно. Решил опробовать несколько гипотез об обитателях каньона на моем папе.