Наринэ Абгарян - Манюня

Манечка обиженно засопела.

-Да мы уже все книжки перечитали, которые привезли с собой, а в куклы пусть Сонечка играет, мы уже не маленькие, нам по десять лет. Это раз. А два - тётьнадь, ну ведь эта Ася такая выдра, неужели вы этого не видите?!

- Мария, обзываться нехорошо, и тебе об этом не раз говорила Ба,- при упоминании о Ба мы обе стали ниже ростом, зато мама гордо расправила крылья – её слова получили дополнительную весомость,- это раз. И два. Коль уж ты такая большая девочка и не хочешь играть в куклы, тогда ответь мне, пожалуйста, на такой вопрос: если бы влюблённый мальчик подарил тебе дырявое ведро, что бы ты сделала?

-Я бы надела ведро ему на голову!

-А с чего ты тогда взяла, что ваши «подарки» могли понравиться Олегу? А по моим сведениям, в этой куче мусора треснутое ведро было самым безобидным экземпляром!

Мы пристыжено молчали.

-Любимому человеку нужно дарить самое дорогое, что у тебя есть, понимаешь?- продолжала поучать мама,- что это за любовь такая, когда ты объекту своего воздыхания преподносишь сухую коровью лепёшку!

-Но она была очень большая и плоская,- стали оправдываться хором мы,- и вся насквозь кишела жучками. Такие коровьи лепёшки вряд ли он мог видеть у себя Москве!

-Ну да, конечно,- хмыкнула мама,- он её заберёт с собой в столицу, и будет всем встречным - поперечным хвастаться – посмотрите, какими большими лепёшками какают армянские коровы! Всё, девочки, разговор окончен, вы сегодня под домашним арестом, марш в детскую! У вас до завтрашнего утра будет достаточно времени, чтобы обдумать своё безобразное поведение.

Мы безропотно поплелись в спальню. По собственному опыту знали - спорить с мамой себе дороже, и если упрямиться, можно больно - пребольно получить по попе.

-Угораздило тебя влюбиться в этого Олега,- сокрушалась я,- теперь придётся из-за него проторчать взаперти до завтрашнего утра.

-Сердцу не прикажешь,- тяжко вздохнула Маня,- так папа говорит, когда ругается с Ба из-за мамы. Я всё думала, что он имеет в виду, а теперь поняла. Влюбиться можно хоть в кого угодно, потому что сердце само выбирает, кого любить. Идёшь ты куда-то, в булочную, например, а дорогу медленно перебегает червяк. Тебе так и хочется на него наступить, а сердце рррррраз – и влюбляется. И всё, до свидания, спокойная жизнь!

Мне стало страшно. Мало ли в кого вздумает влюбиться моё сумасбродное сердце? А если и впрямь в какое-нибудь животное? Вон у старьёвщика дяди Славика есть осёл, орёт круглые сутки. Соседи ругаются, что он им спать не даёт, а дяде Славику жалко от него избавляться. «Это потому он орёт, что тоскливо ему от старости»,- оправдывается он перед соседями. А мало ли зачем этому ослу тоскливо? Может, ему любви не хватает, может, он меня дожидается? Пойду я мимо дома старьёвщика, а моё жалостливое сердце увидит осла и сразу влюбится. И что тогда делать? Выходить за него замуж что ли?

Я решительно помотала головой, чтобы отогнать тревожные мысли. Манечка, пригорюнившись, стояла у стола и перекладывала книги из одной стопки в другую.

-Понимаешь, я бы хотела, чтобы он жил с нами. Дружил с папой, научил его стоять на голове. Он бы спал в дальней комнате, а я по вечерам играла бы ему на скрипке.

-А Ба?- испугалась я.

Маня посуровела лицом.

-Дааааа, с Ба договориться не получится. Она Олега мигом выставит за дверь,- Манюня чуть помолчала, а потом добавила мечтательно,- вот если бы у него была шапка-невидимка!!!

Перед моим внутренним взором развернулась дивная картина – дядя Миша стоит на голове, Маня играет на скрипке, Олег сидит в шапке-невидимке, а за его спиной стоит Ба и целится в него из папиного охотничьего ружья. Я прыснула.

-Нет, боюсь, при Ба все волшебные предметы будут терять свои свойства!

Манька покатилась со смеху.

-Это даааа,- простонала она сквозь смех,- у Ба даже волшебные предметы не забалуют.

Потом мы какое-то время развлекались тем, что выглядывали в окно. С улицы доносились радостные голоса играющей в прятки детворы. «Акали – бакали – чаварда - какали»,- выкрикивала грузинскую считалочку моя сестра Каринка. Потом водящий стал громко отсчитывать, и мимо окна пулей пролетел маленький Артёмка – он уже подружился со всеми детьми и с удовольствием носился с ними по всему дачному посёлку. Мы проводили его долгим тоскливым взглядом – очень сложно сидеть дома взаперти, когда на улице светит солнышко и раздаются радостные голоса детворы!

-Придумала! Я знаю, что надо делать,- подпрыгнула вдруг Маня,- твоя мама сказала, что дарить нужно самое дорогое, что у человека есть, правильно? А самое дорогое, что у меня есть - это мой амулет,- Маня хлопнула себя по груди,- вот его я Олегу и подарю.

-Ты с ума сошла?- испугалась я,- ты хоть соображаешь, что Ба с тобой сделает, если узнает, что ты отдала свой амулет кому-то другому?

Я не зря беспокоилась. Амулет был единственной памятью Ба о её родителях. Он представлял собой кулон в виде маленькой червонной ладошки с небольшим топазовым глазом по центру. Ба рассказывала, что он называется «Рука Марьям», и что Маню назвали в честь этой таинственной Марьям. И что когда родилась Манюня, Ба сняла цепочку с ладошкой со своей шеи и повесила в изголовье Маниной кроватки. А когда моя подруга подросла, она стала носить его на шее. Амулет был старинным и очень дорогим. В восемь папиных зарплат, грозно предупредила Ба. Мне даже представить было страшно, что сделает она с Манюней, если та подарит амулет чужому человеку.

-Ты совсем спятила,- пыталась я воззвать к совести своей подруги,- ты вообще подумай своей головой, что творишь!

-Ничего я не буду думать,- затопала Маня ногами,- подарю и всё. Я так решила!

Она сняла с шеи цепочку с кулоном, распахнула окно и полезла на подоконник.

-Мань, если мама обнаружит, что ты её ослушались – она прибьёт и тебя, и меня.

-Да я быстро! Бегом туда и обратно, управлюсь за несколько минут. Она и не заметит. А ты пока шуми в комнате, чтобы тётьнадя подумала, что мы здесь играем.

-Нет уж, одну я тебя не отпущу!- я полезла следом за Манечкой – не оставлять же невменяемую из-за большой любви подругу один на один со своей бедой!

Мы легко спрыгнули с подоконника и прислушались – кругом царила тишина. Детвора умчалась в другой конец улицы – оттуда раздавался дружный хохот, прерываемый грозным улюлюканьем Артёмки – я вождь, вы все должны меня бояяяяяяться!!!

Дорога была свободна. Мы прокрались вдоль забора и юркнули в калитку.

-Одна нога там – другая тут,- скомандовала я. Добежали до тётисветыного дома мы в считанные минуты. Шумно ворвались во двор – не до конспирации было. И сразу же наткнулись на Олега и Асю - они стояли возле веранды и о чём-то оживлённо разговаривали.

При виде нас Ася поморщилась, словно у неё резко разболелся зуб. Зато Олег расплылся в широкой улыбке.

-Бааарышни, здравствуйте,- шагнул он нам навстречу.

-Здрасьте,- шмыгнула носом Маня,- мы тут по делу, то есть я. У нас совсем мало времени.

Она шагнула к Олегу и протянула ему амулет: «Вот,- шепнула,- это вам, самое дорогое, что у меня есть».

И улыбнулась.

Вы можете мне не поверить, но в тот миг Манюня была самой красивой девочкой на свете. Она стояла с гордо выпрямленной спинкой, и казалась уже совсем большой, и только лёгкая дрожь в сложенных лодочкой ладошках выдавала её волнение.

Олег растерялся.

-Зачем ты это делаешь, девочка?- только и смог выговорить он.

И тут случилось непредвиденное - Ася наклонилась, якобы присмотреться к амулету и неожиданно шлёпнула Маню по ладошкам. Манечка испуганно дёрнула руками, и амулет улетел куда-то в кусты.

-Ася, что ты делаешь?- Олег схватил жену за локоть.

И тогда мы услышали слово, которое обожгло нас до самого до нашего сердца и вывернуло наизнанку наши души. Мы были совершенно не готовы к этому, мы и думать не могли, что ТАК могут назвать Манюню.

-Малолетняя потаскушка!- зло выплюнула Ася.

А дальше случилось ужасное.

Маню вывернуло. Посреди тётисветыного двора, прямо возле кустов смородины.

Была у Манечки особенность, о которой знал только очень узкий круг близких – в минуты крайнего напряжения Маню выворачивало наизнанку. Резко, до последней капли содержимого желудка. При том случалось это тогда, когда Маню кто-то незаслуженно оскорблял или унижал. Мой папа говорил, что Манюня настоящая белая акула – учуяв в себе чужеродный крючок, моментально выплёвывает все свои внутренности – предпочитает умереть, чем проглотить обиду.

Меня словно контузило. В ушах стоял пронзительный звон и ничего, кроме этого звона, я не слышала. Я видела, как Маню выворачивало, как она, чтобы не упасть, согнулась пополам и упёрлась руками в колени, как ходило ходуном её тело. Помню, что сняла с головы свою панаму и протёрла ею Манины губы. Помню, как Маня доверчиво подставила мне своё личико.