Екатерина Мурашова - Глаз бури

– А причем тут Ксения и стихи? – уточнила Ирен.

– Еще до сеанса Ксения уже понимала, что сапфир украл Мишка, который когда-то развлекал ее гостей. И во взрослом Туманове она его признала, ведь в отличие от старших Мещерских она-то с ним зналась накоротке, только в сознание эта весть не выходила… Понадобилось то самое потрясение на сеансе, чтобы все всплыло. Может быть, Ефим, устраивая этот спектакль и зная Ксенину чувствительность, на что-то подобное и рассчитывал…

– Ах во-от как! – протянула Аннет. – Интере-есно!

– А у меня в детстве кучер арап был! – заявила Мария Симеоновна, явно прикидывая свои возможности когда-нибудь заговорить по-арапски.

Все тщательно задумались над сложным взаимодействием сознания и подсознания, по виду совершенно позабыв об Ирен и ее прозрениях.

«Либо они ничего не заметили, и тогда они все просто круглые идиоты, – смятенно размышлял Кусмауль. – Либо… либо они уже просто привыкли к ней, и тогда эта девочка… черт знает, что она такое! Кажется, я просто не хочу об этом думать…»

– Ладно! – встряхнулась наконец Мария Симеоновна. – Стало быть, Ефим знает, Ксения знает, а вы, голубчик, с вашей ненаглядной госпожой N – еще нет? Так получилось?

– Именно так, – Густав Карлович кивком поблагодарил женщину и огляделся, тщательно обегая взглядом стул, на котором, аккуратно сложив большие ладони, примостилась Ирен. – Но так продолжалось недолго, ибо вскоре в одном… гм… в одном салоне я познакомился с молодым человеком по имени Иосиф. Будучи значительно моложе, он, тем не менее, отличался философическим складом ума и проявлял ко мне… гм… ко мне и моей работе интерес интеллектуального свойства. Мы с ним сошлись, стали… гм… встречаться, и однажды я в разговоре упомянул: вот, по одному делу надо бы разыскать человека – феноменального счетчика.

– Я знаю одного такого, – сказал Иосиф. – Умножает, делит в уме, и, представьте, никогда не ошибается.

– А как имя вашего знакомого? – как мог более равнодушно поинтересовался я. – Мою потерю зовут Иваном Подушкиным.

– Не тот, – улыбнулся мой собеседник. – Моего звать Михаилом.

Сами понимаете, как я отреагировал на подобное заявление. Иосифа я далее расспрашивать не стал, чтобы не насторожить его друга, но косвенных сведений, полученных мною, оказалось более, чем достаточно. Короткое исследование вывело меня на Михаила Туманова.

Теперь прошу моих терпеливых слушателей отметить вот что. За время, пока я следил судьбу выброшенного на помойку младенца, во мне, на основе уже помянутой немецкой сентиментальности, сформировалось что-то вроде сродства и даже уважения к нему. Начав так трагически и печально, он сумел не погибнуть, и даже вроде бы успешно сразился и победил в схватке с миром, который так презрительно отверг его с самого порога. Он был безнравственен? Что ж! А откуда ему было научиться быть нравственным? В доме терпимости, где прошли его первые, самые нежные годы?… Так же или приблизительно так я оправдывал для себя и прочие его грехи и преступления божеских и человеческих законов. И при этом все время отдавал себе отчет, что где-то в этом же ключе можно найти оправдания и объяснения почти любому из обыкновенно расследуемых мною по службе злодеяний. Сложившаяся апория не давала мне покоя.

В это же время при очередной встрече я задал госпоже N прямой вопрос: «Вот предположим, я отыщу для вас вашего пропавшего сына. Что вы станете делать с этой находкой?»

– Вначале погляжу, кем он окажется, – рассудительно заметила госпожа N.

– Представим невозможное, – я шел дальше. – Он успешен и даже богат. Следовательно, в ваших милостях не нуждается. Что тогда?

– ВЫ уже нашли его, – глядя мне прямо в душу, тихо сказала госпожа N. – И теперь прикидываете, кому из нас можно выгоднее продать тайну, которой вы владеете.

Признаюсь, временами от ее проницательности у меня просто мурашки бежали по коже.

– Не совсем так, – не согласился я. – Но вы не ответили на мой вопрос.

– Если он богат и успешен, – четко, как о чем-то давно продуманном и решенном, сказала госпожа N. – Я выделю долю Ефиму, и отдам найденышу управление всеми остальными делами и капиталами. Разумеется, это ничего ему не компенсирует, но я и не рассчитываю на его любовь или уважение. Я буду просто платить по счетам. Я введу его в самое лучшее общество, найду ему подходящую жену, если он еще не женат. Если же он уже имеет семью, постараюсь дать свое имя и все возможное внукам.

Это был чертовски глупый план. Воссоединение пропавшего сына с раскаявшейся матерью – сюжет для очень пошлых романов. Особенно, если вспомнить про помойку. Я хотел сказать ей об этом, но промолчал. Вместо этого спросил: может ли она пообещать, что не станет торопиться. Она поклялась всеми клятвами, которые смогла придумать в столь волнительную минуту. У меня у самого сжимало горло от переживаний. Я назвал имя…

– И получили деньги? – спросил Модест Алексеевич и лукаво подмигнул Густаву Карловичу. Понимаем, мол, как у вас, немцев, горло сжимает от переживаний… А кошелек-то, небось, подставить не забыл…

– Да, деньги, которые обещала мне госпожа N, я получил сполна. Но покой ко мне не вернулся. Всем чутьем полицейского следователя я чувствовал, что это дело еще не закончилось, но никак не мог сообразить, откуда наползает тревога.

Ефим тем временем продолжал мастерски разыгрывать свою партию. Узнав имя брата и соперника, он повел против него настоящую позиционную войну. Добившись под каким-то смехотворным предлогом увольнения преданной ему горничной, он устроил ее прислугой к Зинаиде, графине К., которая помимо присутствия на том давнем сеансе, была связана с происходящим и еще одной, относительно недавней ниточкой. Она была брошенной любовницей Туманова и все еще надеялась его вернуть. Новая горничная шпионила для хозяйки и по указке Ефима всячески разжигала в Зинаиде злобу против коварного обольстителя, в подробностях рассказывая той о новых победах бывшего любовника, и о тех гадостях, которые он будто бы везде рассказывает о брошенной им Зинаиде.

Все кончилось тем, что доведенная до отчаяния графиня К. наняла в Чухонской слободе трех головорезов, которые должны были если не убить, то хотя бы покалечить Туманова.

И здесь на сцену выходит новая героиня, всем вам хорошо знакомая – барышня Софья Павловна Домогатская. Случайно оказавшись в слободе в это же время (Господи! Что она там делала?! – воскликнула Наталья Андреевна.), она стреляет в одного из нападавших из бывшего при ней пистолета и смертельно ранит его (Ах! – сказала Аннет и возбужденно вцепилась в загривок недовольно зашипевшей кошки.)… Остальные оборванцы в страхе убежали. Спасенного ею, истекающего кровью Туманова она ночью доставляет в игорный дом на Аптекарском острове, владельцем которого он является.