Барбара Картленд - Оттенки страсти

Корявые буквы, прыгающие в разные стороны, выписаны без всякого нажима, чернила в некоторых местах расплылись и подтекли. Общее впечатление полнейшей небрежности, переходящей в неряшливость.

Но Мона не успела толком поразмыслить над непонятными эскападами брата, поскольку в комнату вошел лакей. И принес записку от сэра Бернарда. Отец приглашал дочь к себе в кабинет, если та, конечно, не очень занята. Обрадованная Мона тотчас же помчалась в холл, откуда по длинному коридору проследовала в личные апартаменты отца. В этой половине дома находился его кабинет и гостиная, где он обычно отдыхал в полном одиночестве, отгородившись от остальных обитателей дома. Потревожить уединение отца всегда считалось верхом непослушания, приравнивалось едва ли не к смертному греху и каралось соответственно. Удобные кожаные кресла, обилие книг, массивный письменный стол, заваленный кипами бумаг: все свидетельствовало о том, что это сугубо мужская территория, куда женщинам вход категорически воспрещен.

Когда Мона вошла в кабинет, отец стоял у камина. Сэр Бернард был все еще очень красив. Вот только выражение лица стало иным. Беспечность и веселая жизнерадостность уступили место суровому и даже несколько угрюмому взгляду. У отца был усталый вид, он, как всегда, слишком много работал. К тому же по вечерам достойный член парламента довольно часто прикладывался к бренди, чтобы сохранить ясность ума, засиживаясь за бумагами допоздна, и это тоже начало сказываться на его наружности.

Сэр Бернард очень любил дочь, скучал по ней все годы разлуки, а потому искренне обрадовался тому, что она, наконец, вернулась домой. Пожалуй, он единственный из всех членов семьи встретил дочь с любовью и радушием. Она тоже бросилась к нему навстречу и обвила за шею руками. Как здорово, что у нее такой замечательный отец! Ей так много хочется с ним обсудить. Они тут же устроились в креслах у камина, и потекла беседа, непринужденная, по-домашнему доверительная, с веселыми шутками и подколами. Время летело незаметно, точнее, они вообще не замечали его.

Отец и дочь и вправду были очень похожи. Но красота отца была мужественной, свидетельствовала о силе его характера, а потому привлекала не только женские, но и мужские сердца. А Мона с ее утонченной хрупкостью и изысканностью казалась почти неземным созданием.

– Ну, как поживают твои избиратели? – поинтересовалась она у отца несколько шутливым тоном.

– Живут себе в мире и согласии, – серьезно ответил отец. – А вот страна, напротив, просто в ужасном положении. И самое обидное, что представители правящего класса пальцем о палец не ударили, чтобы изменить что-то в лучшую сторону. По правде говоря, мы просто на краю бездны и в любой момент можем рухнуть в пропасть. Но высшее общество категорически отказывается понимать реальность этой угрозы. Для людей света приемы, коктейль-пати и всякого рода сплетни и скандалы много важнее, чем благосостояние страны.

У Моны невольно всплыла перед глазами картина, которую она недавно наблюдала в гостиной матери. Все эти разодетые женщины и их туповатые молодые кавалеры. Есть от чего прийти в негодование. Горечь, звучавшая в словах отца, была ей вполне понятна. Но так всегда бывает с теми, кто хочет добра своим ближним. Нет пророка в своем отечестве. Так было и – увы! – так есть.

Часы пробили восемь, и Мона испуганно подхватилась со своего места.

– Ой, совсем забыла! Мы же приглашены на ужин в половине девятого. Мне надо бежать. До свидания, папочка!

Она запечатлела легкий, как дуновение ветерка, поцелуй на лбу отца и буквально выбежала из кабинета.

– Аннет! – крикнула она прямо с порога. – Скорей приготовь мне ванну. Я еду на танцевальный вечер. Правда, здорово?

Пока Аннет хлопотала в ванной, Мона подошла к окну и бросила взгляд на городскую площадь, залитую вечерними огнями. Лицо ее снова стало серьезным и даже слегка печальным

«А ведь Сэлли права, – подумала она, стряхивая с себя наваждение невеселых мыслей, – надо самой строить свою жизнь, и так, как это хочется мне».

Как описать впечатления молоденькой девушки, которую впервые вывезли в свет? И что такое светская жизнь? Она так похожа на короткую жизнь бабочек, порхающих в золотом мареве солнечного света. Но стоит повеять ледяному ветру светского остракизма, и наши бабочки мгновенно складывают свои разноцветные ажурные крылышки и гибнут, не замеченные никем.

Первые недели, проведенные в Лондоне, запомнились Моне лишь отдельными фрагментами. Приемы, балы, пати и встречи сменяли друг друга с калейдоскопической быстротой, сливаясь в нескончаемый поток какого-то лихорадочного веселья и удовольствий. Кажется, ее дебют в свете наделал много шума, но Моне, смотревшей на происходящее как бы со стороны, казалось, что кто-то просто крутит перед ней кинопленку со сказочным фильмом. Однако кадры мелькают с такой быстротой, что она не успевает разобрать ни слова из того, что ей говорят, или запомнить выражение лиц тех, с кем она разговаривает.

Впрочем, какое вообще имеет значение отдельный человек во всех этих великосветских гостиных? Множество людей приходят и уходят незамеченными. Все вокруг заняты поисками острых ощущений, осязаемых удовольствий, словно пытаются остановить неумолимый ход времени. Как все это странно и как не похоже на ее прежнюю жизнь.

Но мало-помалу и вещи, и люди стали приобретать реальные очертания. Мона обвыклась в новом для себя окружении и уже более не приходила в ужас, сталкиваясь с откровенной ложью или возмутительной наглостью. Не то, чтобы она осуждала тех, кто лгал или вел себя недостойно, или ее шокировало чье-то откровенно вызывающее поведение. С ее-то чистой душой, исполненной любви ко всем и вся, она везде и всюду готова была видеть и замечать лишь прекрасное и доброе.

Первое приглашение на танец, первый поцелуй, маленькие триумфы и мелкие огорчения, все это проносилось мимо нее, словно облака, гонимые ветром. Глядь, а небесная лазурь снова уже безоблачно ясна. И все-таки Мона смутно догадывалась, что душа ее переполнена нерастраченными чувствами. Пока они спят, не разбуженные никем. Но в один прекрасный день, думалось ей, эти чувства выплеснутся наружу, и тогда обманчивое спокойствие, в котором якобы пребывает ее душа, окажется всего лишь кратким затишьем перед бурей.

Лондон влек к себе Мону не меньше, чем насыщенная светская жизнь, в которую она окунулась с головой. Шумный Сити с запруженными автомобилями улицами представлялся ей чем-то вроде большого мотора, приводившего в движение какую-то огромную невидимую фабрику. В конце концов, разве не здесь ковалось благосостояние обитателей Парк-Лейн или Белгрейв-сквер и создавалось все то, что необходимо для их сладкой жизни? А Бонд-стрит с бесконечной чередой шикарных магазинов, изобилием разнообразных товаров, способных свести с ума любую женщину? Ведь, как известно, женщины, особенно западные, никогда не бывают до конца удовлетворены тем, что имеют. Им всегда хочется чего-то новенького, свеженького, не такого, как у всех. Платья, наряды, украшения! Все новые, и новые, и новые. А потом в один прекрасный день оказывается, что только это и составляет истинный смысл их существования: платья, наряды, украшения. Их взгляд не скользнет выше новой шляпки на голове соседки. Шляпку-то они заметят, а вот солнечный лучик, скользящий по траве, или радугу, раскрасившую полнеба, – нет. Они безжалостно растопчут хрупкую фиалку, чтобы не ступить ненароком в грязь и не испачкать новые туфли. И с легкостью откажутся от радостей материнства, только бы не испортить фигуры. И примеры можно множить и множить.