Мой любимый шотландец - Эви Данмор

– В Драммуире я говорила в порыве гнева.

– Ты была в своем праве, – заверил Люциан, желая забыть неприятный эпизод, и потянулся ее поцеловать.

Хэтти остановила его, прижав руку к груди.

– Что ты с ним сделаешь? – спросила она. – Я про Мэтьюса.

– Передам шерифу.

– Почему? – Она помедлила. – Его же могут повесить.

– Да, – кивнул Люциан, – шансы велики.

Он взял ее за подбородок и повернул, чтобы рассмотреть ссадину на скуле. Похоже, заживает неплохо.

– Разве сообщать властям обязательно?

Он удивился и отпустил ее.

– Что ты предлагаешь?

Хэтти пожала плечами.

– Он говорил и делал ужасные вещи, но мысль о том, что его повесят, кажется мне неправильной.

– Мэтьюс собирался тебя похитить. Он мог тебя убить и едва не застрелил меня, – напомнил Люциан и добавил, увидев, что скорбное выражение лица жены ничуть не изменилось: – Хотя он слишком жалок, чтобы воплотить свои планы в жизнь, они у него все-таки были.

Хэрриет пощипала невидимые ворсинки на одеяле.

– Знаю.

Люциан ушам поверить не мог. Он в своем праве и обязан передать преступника полиции! В то же время кровоточащая, изломанная часть его души, куда отправлялись умирать угрызения совести, изменилась. Зазубренные края сгладились, ямы исчезли. Посылать людей на смерть стало довольно утомительно. Хотя Мэтьюс старался изо всех сил, Люциан не испытывал ненависти к своему бывшему помощнику. Его заботила лишь жена.

– Если не передам его в руки закона, за ним придут вышибатели долгов из игорного притона, которому он задолжал. Расплачиваться за него я больше не намерен, – сообщил Люциан. – С ними шутки плохи.

Хэрриет склонила голову набок.

– Значит, отправив его на виселицу, ты проявишь доброту?

– Нет, однако я хочу знать, что тебе ничего не угрожает.

Она промолчала.

– Могу предложить ему чек и билет в один конец куда-нибудь подальше от Британии. Если вернется снова, его убью либо я, либо головорезы Ричи. По-твоему, это по совести?

В ответ жена поцеловала его в грудь и в губы, а потом заявила, что хочет позавтракать. Ему же хотелось снова заняться с ней любовью, заполнить ее без остатка и прогнать из глубины глаз то потаенное, озабоченное выражение, но Хэрриет выскользнула из его объятий и ушла.

* * *

На следующий день Хэрриет вышла из своей комнаты поздно, почти в полдень. Выглядела она отдохнувшей и была в хорошем настроении, потому что договорилась о встрече с подругами на Бредфорд-стрит, и Люциан решил посвятить день своим запущенным делам.

После обеда он то и дело возвращался мыслями к ней, а когда наступил вечер и она не появилась, пошел в ее спальню – просто постоять там, где ощущается ее присутствие. Его ждало разочарование: жена прожила в своих покоях слишком недолго, и это бросалось с глаза. Ни картин, ни подушек или ваз с любимыми цветами. Впрочем, возле туалетного столика витал ее запах. Люциан опустил веки, вдохнул сладкий, аппетитный аромат, и ему показалось, что он вдыхает солнечный свет. «Какое счастье, что я жив! – подумал он. – И до сих пор могу чувствовать запахи, видеть, трогать – трогать ее».

Собравшись уходить, Люциан заметил, что среди бумаг на столике что-то блеснуло. Он улыбнулся. Там лежала серебряная ложечка, которую он подарил Хэрриет, причем прикрепленная к прочной цепочке. Похоже, жена наконец решилась ее надеть.

Тепло в груди рассеялось, когда Люциан рассмотрел документ под кулоном – разрешение британского консула на выезд во Францию. Его пронзило ледяное предчувствие. Рядом обнаружился билет в Кале и список вещей в дорогу, написанный рукой Хэрриет. У Люциана скрутило живот. Он попятился от стола, словно увидел ядовитую змею.

Поздним вечером жена ворвалась в его спальню раскрасневшаяся и немного растрепанная, словно поднималась по лестнице бегом. Люциан остался сидеть в кресле, и она смутилась, перевела взгляд на давно погасший камин.

– Ты меня совсем заждался, да? – спросила она, тяжело дыша. – Нам было так хорошо, что я совсем забыла про время!

Он поднял билет во Францию.

– Собираешься отдыхать? – осведомился он. – Или решила меня бросить?

Хэрриет узнала билет и замерла, словно ее застигли на месте преступления.

– Все ясно, – холодно проговорил Люциан.

Он думал, что они помирились, но то была лишь краткая передышка. Хэрриет двинулась к нему навстречу с виноватым видом, и в ушах его зашумела кровь. Нет, она планировала не отдых. Люциан покачал головой.

– Изволь объяснить.

Она нервно сплела пальцы.

– Это правда, я должна уехать во Францию.

– Должна, говоришь, – в качестве кого?

Плечи ее поникли. Пульс Люциана бешено ускорился. Неумолчные шепотки в глубине сознания превратились в рев: справедливость всегда торжествует, обманутая селки всегда возвращается в море…

Люциан поднялся.

– Почему? – вспылил он. – Тебя не понять! То боишься меня потерять, то планируешь побег!

Голос его звучал резко, выдавая бушующие эмоции. Эгоистичная, собственническая сторона личности обязана взять верх, иначе он ее потеряет.

Хэрриет прижала пальцы к вискам, словно пытаясь выбросить его из головы.

– Никакой это не побег – я мечтала о Франции много лет, с самого детства, – призналась она. – Теперь у меня появились веские причины, чтобы уехать.

Ее причины его не волнуют – к черту доводы рассудка!

– Ты планировала и вчера, со мной в постели? – требовательно спросил Люциан. – В то время ты казалась вполне довольной.

Хэрриет вспыхнула.

– Это было очень приятно и необходимо нам обоим, – ответила она, – но лишь подтвердило, что я должна уехать.

– Ты совсем сбила меня с толку, Хэрриет.

Люциан удивился не сильно – отчасти шок был наигранным. Над бурей отрицания, взметнувшейся в его душе, парило ясное осознание: так и должно случиться. Страх ее потерять присутствовал всегда, таился на самом дне, под камнями.

Она провела рукой по лицу.

– Наша близость не в силах унять назойливый голос, который велит мне уехать. Игнорировать свое желание я не могу – оно не каприз, не внезапная прихоть. Я думаю об этом постоянно, с тех пор, как мы поженились, ведь начали мы с тобой совсем не с того. Есть и другие причины, с браком никак не связанные. Мое сердце…

– У твоего сердца, – перебил он, – долг передо мной!

Люциан поморщился, отчаянно желая взять свои слова обратно, потому что прозвучали они одновременно властно и навязчиво, а Хэрриет побледнела.

Ее взгляд задержался на его груди.

– Знаю, – прошептала она, – знаю.

– Неужели для тебя это больше не важно?

– Важно, – упавшим голосом произнесла она, – ведь ты готов был закрыть меня от пули.

– И тебе это не дает покоя? – недоверчиво спросил он. – Разве не ты говорила, что каждый из нас заслуживает любви, за