Красный кадиллак желаний (СИ) - Плума Мария

Вечерний дождь застилал глаза, скрывая слезы от посторонних прохожих. Нещадно хлестал по лицу ледяными каплями, давая пощечины, словно выполнял работу за Эйрана Кристанти — моего единственного и любимого на всю жизнь. Ветер пронзал тело, тысячами уколов подобных тем, что я испытываю в душе. Еще вчера я была невестой и ожидала завтрашний праздничный рождественский ужин, когда мы объявим о помолвке. А сегодня я стою возле стены своего дома и задыхаюсь от предательства любимого человека. Я не знаю, есть ли у него другая женщина, но точно есть другая жизнь, в которой нет места моей.

Не решаюсь подойти, просто наблюдаю, как он передает отцу злосчастную синюю папку с документами. Дождь не щадит и их, но капли отскакивают от раскрытого зонта, как и моя любовь — она просто оказалась не нужна ему, все обещания были пустыми. Не могу понять зачем он так сделал.

Отец забрал папку и поспешил в дом. А я так больше не могу:

― Эйран! — пока он не сел в машину я все еще надеюсь, что это дурной сон. Подбегаю к нему: ― Эйран, подожди!

Он смотрит на меня холодным и отчужденным взглядом. Это не мой Эйран, которому я отдала сердце, хотя голос и принадлежит ему:

― Извини, я должен ехать.

― Не уезжай, давай поговорим, — прохожу за ним вокруг автомобиля и цепляюсь за дверь, чтобы он не смог ее закрыть.

― Мириам, отойди с дороги.

― Нет, давай поговорим.

― Твое право, — вырывает из рук дверь, садится и наглухо закрывает ее. А через секунды обдает грязью из-под колес своего красного кадиллака, что окончательно отрезвляет меня от несбыточных желаний.

А если бы в нашу первую встречу я сделала все по-другому? Если бы я принимала решения, противоположные тем, которые уже приняла? Мысли одолевали меня одна за другой и не давали покоя — ночь будет тяжелой. Завтра в доме соберутся родственники и только отец, который настойчиво предлагает мне горячий какао, знает, как мне тяжело сейчас:

― Папа, и что я должна им всем сказать: что ни помолвки, ни свадьбы не будет? Что Эйран бросил меня?

― Нет, милая. Утром я всех обзвоню и скажу, что ужин не состоится.

― Но мама должна была приехать.

― Мама может приехать и так, — вздохнул…

Знаю, что ему сложно говорить о ней. Наверное, это у нас семейное переживать предательство любимого человека. Мама предпочла другого мужчину, другую работу и другой город.

― Я пойду спать, хорошо?! Завтра нужно улыбаться людям, которые придут на концерт, а мне еще петь… и силы для этого.

― Иди, милая.

Поцеловала отца и поднялась в свою комнату. Завела будильник на 8 утра 25 декабря. Нужно позвонить своей подруге Шейлин, чтобы она забрала платье для помолвки, я за ним не поеду. Единственный раз, когда мне было больно, как сейчас — это когда мама объявила об отъезде и новом мужчине. Я украдкой взглянула на себя в зеркало: растекшаяся тушь обрамляла зеленые глаза, а темные мокрые волосы, некогда счастливое лицо. И совершенно, ничего не напоминало о моем двадцати одном дне счастья. Двадцать один — на единицу меньше, чем мой возраст. Двадцать третий уже будет без него…

Всю ночь я прорыдала, не понимая, что сделала не так, отчего он просто взял и оставил меня: поспешно закончил дела по строительству нового здания для театральной школы и уехал в другую страну, навсегда. Заснуть удалось ближе к утру и все это время я думала, что было бы если я делала то, что хотелось, а не то, что нужно и принято. Что было бы если…

Проснулась я от оглушающей мелодии звонка, которую дней десять, как сменила по настоянию нашего художественного руководителя — Томаса Олдриджа. Терпеть его не могу. Видите ли, эта музыка «корябает его нежный музыкальный слух». Кто же звонит в такую рань? Взяла телефон и увидела цифры 10:36 — боже мой, проспала!

― Да, алло!

― Мири, привет! Тут такое дело, в общем, нужно чтобы ты приехала в школу. Вот прям вставай и приезжай. Только надень то зеленое платье, которое мы на прошлых выхах купили. Жду тебя. Это срочно.

Конечно, срочно! Через полтора часа главная репетиция перед концертом, хорошо, что школа в десяти минутах ходьбы. И о каком зеленом платье Шели твердит, сейчас не до него — оно уже сыграло решающую роль. Томас мне все уши проест, что я для будущей примы не гожусь, ведь «зрители не ждут, а он вынужден». Естественно, вынужден — наши отцы партнеры.

Я наскоро умылась, натянула на себя синий свитер с джинсами, и выбежала на улицу, ругаясь на вечно хандрящую технику — телефон показывает 3 декабря. Ах, если бы оно было так…

Сердце замерло, когда я у школы увидела такой же красный кадиллак. Какая жестокая насмешка судьбы. У входа меня встречала Шели:

― Мириам, ты срочно должна это увидеть. И где твое зеленое платье? Ну да ладно, так тоже сойдет.

― Куда ты меня тащишь? Репетиция будет в зале. — мы практически бегом пересекли большой холл.

― Она будет позже. А сейчас… Хм, пропал. Это все из-за того, что ты слишком долго шла.

― Кто пропал?

― Очень красивый шатен.

― Шели, мне не до этого. Сама знаешь, что вчера случилось.

― Брось, он какой был нудной кочерыжкой, такой и останется.

― Раньше ты его так не называла.

― По мне так как только увидела. Ну ладно, подруга. Иди в зал украшай стены. Может, появится еще.

― Мы же все подготовили. А как же репетиция?

― Ну, Томас, как всегда, недоволен. Иди.

Я побрела в зал, где сегодня состоится большой рождественский концерт. Очень надеюсь, что мне станет лучше и я забудусь. Надо отключить телефон, иначе не отобьюсь от «заботливых» тетушек и сестриц по поводу несостоявшейся помолвки. Все догадывались, что мы созываем гостей на ужин именно за этим. А отец, наверняка им скоро позвонит. И нужно менять телефон — опять третье число. Словно кто-то смеется надо мной.

Я прошла в зал и взяла рождественские украшения. Зачем же их сняли? Наверняка Томас в последний день решил, что они «корябают его нежные глаза». Ну хорошо, нужно спешить, до репетиции осталось совсем чуть-чуть. И почему школа почти пустая, где все?

Я поставила около себя стол с коробкой игрушек, и сама забралась на него, чтобы достать до люстры. Но мне не удалось, поэтому, как и в тот раз мне надо ставить стул сверху. Тогда меня подхватил он, значит, сейчас мне нужно быть осторожнее. Я забралась и у меня почти получилось, но отвлеклась на шум позади себя, не рассчитала шаг и потеряла равновесие. Уже представляла, как больно я ударюсь и задавалась вопросом, как же смогу петь в таком состоянии, но почувствовала крепкие мужские руки, подхватившие меня в полете:

― Эйран?!..

― Ты вернулся?! Эйран!

Я обнимала его за шею, все еще находясь на руках. Да, я обижена и мне было вчера очень больно, но я его люблю. Не хотелось вообще выпускать его из объятий, но я чувствовала, что он не проявляет никаких эмоций. Почему? Я ничего такого не делала, чтобы он вел себя так… ну, почти ничего… Взглянула ему в лицо: улыбается, смотрит на меня заинтересовано, но будто видит впервые:

― Мы знакомы?

― Что значит знакомы? Эрн ты чего?

Заерзала на руках, пытаясь выбраться, чтобы встать на ноги, а он держит и не отпускает:

― Снежинка свалится прямо в руки. Увлекательно. И часто вы падаете?

― Нет… Ты будто не помнишь меня. Что с тобой случилось? Это игра какая-то?

― Сам удивляюсь. Они сказали про снежинку и больше ничего. Черт бы побрал этих маленьких проныр.

― Опусти меня уже.

― А вы и правда легкая, как снежинка.

― Спасибо, но… — а Шели говорила, что моя диета на печенье и молоке плохая идея, а она вполне себе новогодняя. ― Лучше меня отпустить.

Улыбнулся. Боже, какая у него красивая улыбка. И поставил меня на пол, так аккуратно. Стоп!

― Эйран, почему ты вчера так поспешно уехал и даже не поговорил? Почему так поступил со мной?