Лекарство для Кощея, или грифонья аптека (СИ) - Вельская Мария Шеллар Аэлрэ

— Ну всё, грымза селёдочная, устроим мы тебе тёмную! Попробуй только не выполнить условия пари!

Это обещание явственно читалось в глазах нашего университетского заводилы, Ивана Висловского. Был Ванька дальним родичем, по слухам, самим графам Разумовским, а потому нос задирал по поводу и без.

Я прогнулась в спине ещё сильнее и застонала.

— О-ох… Ещё, ещё чуть-чуть, миленький! Ну мне так на-адо! — Выдохнула сквозь зубы.

Колено хрустнуло. Сустав в плече закряхтел, застонало зимнее пальто, затрещали старые нитки. Стон мой против воли оказался ещё на несколько тонов громче, потому что второго зимнего пальто у меня просто не было.

— Да-а… Я смогу! — Выкрикнула.

Пальцы правой руки вцепились в зуб грифона. Мне показалось, что каменная статуя сейчас сомкнет челюсти — и просто откусит глупой студентке палец. Я быстро погладила грифона по голове, сотворила, поплевав через левое плечо, заветную распальцовку. И в этот момент пальцы левой руки уже добрались до желанного и самого важного! Я дотянулась самыми кончиками до неприметного серого камушка на бордюре.

Один из великих сфинксов Университетской набережной надменно, с громким скрежетом, повернул голову, всем видом выражая скуку. Огромная лапа лениво сжалась. Выпустила из мощных подушечек длинные когти.

Письмена на светлом камне набережной тускло полыхнули золотом, напоминая всем о том, как эти сфинксы вообще появились в нашем краю: «Сфинксъ из древних Фивъ в Египтѣ перевезён в градъ… в 1832»…

Надпись была, несмотря на прошедшее время, как новая. Колдовство работало на славу.

В висках закололо. Я ощутила дурноту от чужеродной волны силы. Древняя магия, в сфинксе заключённая, выражала крайнее недовольство тем, что её побеспокоил очередной жалкий человечишка. Благо, я успела зажмуриться и рухнула на снег. Уф. Гляди-ка, справилась! И пари выиграла, и нос господам утёрла, и удачу привлекла (что было рискованно), и с ума не сошла!

— Да-а, я смогла, смогла! — Шапка упала, волосы растрепались, щеки горели.

Я откинула голову на бордюр и блаженно зажмурилась, ощущая, как бешено колотится сердце.

— С каким страстным чувством вы изволили кричать… Даже не знаю, госпожа Горич, относятся ли эти вопли неприличные к каменной статуе, нарушению законодательства империи Российской, по которому запрещено провоцировать тварей каменных и иных существ выше пятого уровня опасности, или к группке студентов, которые за вами наблюдают? Кого именно вы желали впечатлить своими вокальными данными? — Холодный надменный голос похрустывал льдом и обрушился на меня, как снег на голову.

Я дернулась, едва не стукнулась затылком, зашипела от злости и подпрыгнула, зачем-то лихорадочно одёргивая пальто.

Передо мной стоял самый лютый кошмар Медицинского магического университета. Белокожий, высокий, худой, с короткими темными волосами и глубоко запавшими сейчас темными глазами, что прятались под густыми ресницами.

Пальто его было расстегнуто, шарф небрежно свисал с края плеча, а рука, облаченная в темную перчатку, с силой сжимала навершие трости.

— А вы что здесь делаете? — Выпалила прежде, чем сообразила, кому и что говорю.

— Слежу за твоим позором, — криво усмехнулся мне кошмар.

Или же господин Юлиан Кощеев, сын ректора Первого магического университета, студент, переведенный к нам в этом году.

— Я, господин Кощей, не позорюсь, а выполняю ответственное задание по привлечению удачи на будущий экзамен! — Ответила с достоинством.

И сдержанно склонила голову. Это в университете можно фамильярничать. А здесь он — сын герцога. А я — дочь обнищавших провинциальных дворян, сбежавшая из дома в столицу вопреки родительской воле. Особа весьма сомнительного поведения с почти утерянной репутацией.

— И дорого твои услуги стоят… по привлечению удачи? — Тонкая усмешка скривила губы. Раздулись ноздри. — Может, и мне стоит тебя нанять?

Снег прыснул от ощущения давящей силы.

Я не сразу поняла скрытую издёвку. Да что там, благовоспитанной девице и понимать такого не следовало. Но с тех пор, как я всё-таки вырвала зубами право на учёбу и поселилась в общежитии, узнать мне пришлось слишком многое.

И всё-таки что-то сжалось в груди. Никто не позволял себе такого тона. Таких слов. Даже Ванька.

Мы дворяне. Мы гордость, кровь и честь Российской империи. А этот…

В голове зашумело.

— Да у вас нет столько злата, господин Кощеев, — голос мой прозвучал тускло, почти тихо.

Магией меня судьба обделила, крови нелюдской во мне тоже не было.

Губы Кощеева искривились в странной улыбке.

— А я́ге и берендеям ты, говорят, совершенно безвозмездно в лечебнице помогала. — Холодный голос цедил слова.

Я резко вскинула голову. Так вот оно что! Нам частенько организовывали практику в университетской больнице, пациенты попадались разные — недаром мы на нечисти и иных расах специализировались. И если яги́нь и я́гов кощеево племя ещё как-то терпело, то с берендеями, по слухам, последний десяток лет у них была вражда лютая. А я, значит, сейчас просто под горячую руку сиятельного недовольства попала.

Случайные прохожие оживлённо смеялись, тащили домой свёртки с подарками. Вот целая толпа на салазках ёлку мимо протащила — к Новому году.

Глаза Кащеева были темными, страшными, совсем близко. Они ударили под дых. Что-то мелко задрожало в груди. Словно Навь сама из него смотрела, протягивала острые худые пальцы.

Моя рука взметнулась сама собой — и ударила. Звук вышел звонкий, на загляденье. Кто-то охнул, обернулся.

Рука гудела. На белой щеке ярко алел след моей ладони. Ужас мешался с гневом.

Я попятилась, упёрлась спиной в бордюр — дальше только Нева, скованная льдом. Впереди перекрывал дорогу Кощеев.

Вот он замер. Рука взметнулась вверх. Коснулась щеки, как будто не веря.

— Вы не имели право произносить подобных слов, господин Юлиан! Вам бы рот вымыть, с мылом! — Прошипела я, усугубляя своё незавидное положение.

Голос зазвенел. Пальцы сжались в кулаки. Опозорилась так опозорилась. Вот только это уже не имело значения. Всё звенело в груди от чужих обидных слов.

Грудь стиснуло, Меншиковский дворец, его жёлтые стены и светло-зелёные крыши расплылись в одно овальное пятно.

— Ты меня ударила, Искорка? — Тихий голос был у младшего Кащея. Некрасивый, блеклый, жуткий.

Он шагнул вперёд, надвинулся, навис надо мной.

— Да я бы вас и хворостиной приласкала за ту чушь, что вы наговорили! — Рявкнула.

Не позволяй себя унизить, Искра. Да, ты не утонченная барышня Высшего света и на балах не танцуешь, а учишься жизни спасать. Но ты не хуже его. Не убьёт же при всех, правда же? И не те времена, и не барин он мне.

— Сколько экспрессии… — зашуршала тьма.

Шаг. Мне было некуда отступать — и я с упорством барана шагнула вперёд, на него. Руки напряжены. Микаш, мой старший брат, учил меня драться. В нашем диком краю без этого нельзя.

Надвинулся, выше меня на две головы. Я коротышка. Снег скрипел. Мороз обжигал щёки.

— Ты ведь ударила наследника герцога, дикарка. Не боишься? — Бледное лицо Кощеева было удивительно спокойным.

Почти зловещим. Правда ли они там все упыри? Кощеи Бессмертные?

— Боюсь, — ответила честно.

Между нами — три шага. А то и меньше. Я вижу, как бьётся жилка на его виске, как кошачий зрачок медленно вытягивается в темных глазах.

— Но честь мою задевать не смей, Кощеев сын. Я тебе не девка-приживалка. Может, ты привык именно с такими дело иметь. Может, наскучили барышни томные и лёгкие победы. Поиграть захотелось? — Я щёлкнула зубами и надвинулась на него.

Так близко, что ноздри уловили тонкий запах. Едва заметный — я всегда была к ним чувствительна. Тлена. Сухой земли. Дурной запах. И не родной его.