Вольная (СИ) - Ахметова Елена

При Малихе я точно ничьи одежды целовать не собиралась. Потом насмешек не оберешься!

— Мой господин, — окликнула я из спальни и поклонилась, вложив в обращение столько почтительности, что она прозвучала дурно замаскированной издевкой.

Рашед-тайфа неспешно обернулся, словно только сейчас заметил мое присутствие, хотя я была готова поклясться, что он вздрогнул, когда открывались двери; покосился на Малиха, но подниматься мне навстречу не стал. А вот сам Малих немедленно подорвался на ноги и разве что с объятиями не бросился, как к давно утерянной и счастливо найденной сестре.

— Аиза… — с облегчением выдохнул он и остановился, будто налетев на невидимую стену.

— Цела и невредима, — заверила я его на случай, если записку он все-таки читал не слишком внимательно или предпочел не принимать мои слова на веру.

Будь его воля, я бы и на пушечный выстрел к Сабиру-бею не приблизилась. Но с волей у Малиха как-то не складывалось.

Его родители были чистокровными саклаби, принадлежавшими еще моему приемному деду, и сын у них получился под стать: высокий и массивный, как вставший на дыбы белый тигр, светловолосый и голубоглазый, как большинство северян. Взрывной нрав он тоже унаследовал от них, и, если бы не рано обнаруженный талант к тонким и скрупулезным рисункам, живо оказался бы где-нибудь на черных работах. После них у саклаби обычно не оставалось сил демонстрировать свой темперамент. Но свиточникам полагалось беречь руки, чтобы как можно точнее переносить плетения на специальную зачарованную бумагу, и отчиму пришлось искать свой подход к малолетнему бунтарю.

«Подход» папа выкупил у караванщика. Я плохо помнила, как оказалась в караване, но за возможность если не стать магом, то хотя бы делать свитки с заклинаниями ухватилась с таким энтузиазмом, что его хватило на двоих.

Но все-таки оказалось недостаточно, чтобы получить еще одно гильдейское дозволение.

— Убедился? — как-то подозрительно по-доброму усмехнулся Рашед-тайфа, словно вел беседу со старым другом.

Малих кивнул, тщательно обшаривая меня взглядом. Можно было не сомневаться, что он заметил и полную смену гардероба, и многочасовые старания банщицы и калфы — и то, что шею я предпочла спрятать под непрозрачным шарфом.

— Благородство и дальновидность господина не знают границ, — ровным голосом изрек Малих, прикипев взглядом к шарфу.

Я непроизвольно потянулась его поправить и с трудом удержалась от гримасы. Мозоли сходили неохотно, несмотря на все усилия Лин, но я все-таки резко качнула головой. Малих упрямо сжал губы и поклонился — не тайфе и не мне, а какой-то ему одному ведомой точке где-то посредине.

— Тебя проводят к Нисалю-аге, — словно и не заметив этого безмолвного обмена знаками и показной непочтительности, изрек Рашед-тайфа и небрежно протянул Малиху свой клинок рукоятью вперед. — Скажи ему, что я позволил тебе задавать вопросы, и попробуйте вместе сделать двойное зачарование.

Малих проворно схватил рукоять и едва заметно двинул запястьем, оценивая баланс. Но все-таки благоразумно поклонился еще раз и, не выпрямляясь, попятился к выходу с террасы. Я проводила его взглядом, одними губами умоляя не делать глупостей.

Даже согнутый в раболепном поклоне, Малих умудрился придать лицу настолько скептическое выражение, что я с трудом удержалась от того, чтобы не запустить в него чем-нибудь тяжелым, и поспешила отвлечь внимание тайфы на себя:

— Двойное зачарование?

Рашед-тайфа рассеянно указал мне на ковер, и я послушно уселась, с удовольствием вытянув ноги. Дворцовые туфли требовали привычки, даже если их шили по точным меркам, — что уж говорить о моем случае, когда ни портнихи, ни сапожники ничего не успевали, одинаково огорошенные такой внезапной и всепоглощающей страстью их тайфы, который до сих пор слыл самым уравновешенным и спокойным человеком в городе?

Чего уж там, я сама не могла понять, что ему от меня понадобилось, — уже хотя бы потому, что он охотно подхватил тему, однозначно не подходящую для обсуждения с «наложницей»:

— Нисаль-ага сумел разобраться с той частью заклинания, которую тебе удалось сохранить, и понять, каким образом оно соединялось со второй половиной, — отозвался Рашед-тайфа. — К сожалению, этого недостаточно, чтобы точно назвать школу чародея-изобретателя. Но нам удалось сузить круг поисков. Кроме того, Нисаль-ага утверждает, что сможет воспроизвести плетение-связку с другими чарами. Тогда можно будет создавать артефакты не с одним магическим эффектом, как это делалось до сих пор, а сразу двумя. Мечи, например, традиционно зачаровывают либо на постоянную остроту лезвия, либо на то, чтобы они никогда не вылетали из руки, которая впервые пролила кровь с их помощью. А на том клинке, что я отдал твоему рабу, поставят эксперимент: попробуют наложить и те, и другие чары.

Что ж, по крайней мере, он собирался экспериментировать на мече. Я здорово сомневалась, что тот, кто вывел плетение и мелодию «черного забвения» был столь же осмотрителен и бережлив.

— Если получится, твой Малих будет первым, кто переведет формулу зачарования на свиток, — посулил Рашед-тайфа. — Может быть, даже назовет его в твою честь и поставит на поток.

Каким-то чудом мне удалось не хмыкнуть и даже не улыбнуться.

Если бы Малиху дали такую возможность, он, несомненно, назвал бы свиток в честь самого себя. Но Нисаль-ага наверняка проследит, чтобы излишне своевольный раб сделал «правильный» выбор (то есть в пользу своего нового учителя), и лично меня это всецело устраивало: в такой славе я была заинтересована меньше всего.

— Значит, господина не смущает то, что для его меча используют плетение за авторством контрабандиста? — все-таки поддела я, не удержавшись.

— А мы никому не скажем, — смертельно серьезным тоном сообщил Рашед-тайфа и лениво откинулся назад, на локти. Расслабленно выпрямившиеся ноги почти коснулись моего бедра, но я не стала отодвигаться, а он — и подавно. — Кроме того, это всего лишь плетение. Оно не доброе и не злое. Как его будут использовать, всецело зависит от людей. А злых людей гораздо меньше, чем добрых.

Это уверенное заявление я встретила растерянным смешком, и тайфа улыбнулся, не открывая глаз.

— Не веришь? Я каждый день имею дело с огромным количеством людей: с советниками и янычарами, со слугами и рабами, с торговцами и магами — и откровенно злых встречаю куда меньше, чем можно ожидать. Среди них гораздо больше безответственных и незнающих. А вот по безответственности и незнанию они такое могут натворить… — он так горестно вздохнул, словно всей душой болел если не за каждого несознательного горожанина, то, по крайней мере, за последствия его поступков, но я все-таки не сдержала усмешку:

— А моему господину, несомненно, лень разбираться.

Рашед-тайфа все-таки открыл глаза и внимательно уставился на меня. Глаза оказались зеленовато-коричневыми, как шкурка спелого грецкого ореха, а взгляд — твердым, как его скорлупа.

Я наконец-то вспомнила про наставления касательно поведения в присутствии господина и хозяина, но прикусывать язык, кажется, было поздно.

— Берегись, — безо всякого выражения изрек тайфа, — еще пара-тройка таких удачных догадок, и я решу, что еще ни одна женщина не понимала меня так хорошо. Сделаю тебя настоящей наложницей и никуда не отпущу.

Прозвучало настолько спокойно и убедительно, что я все-таки отодвинулась и даже подол коротковатого платья подобрала, с запоздалой целомудренностью прикрыв щиколотки.

Увы, прикрыть длинный язык было куда сложнее, а когда я нервничала, то начинала болтать — как будто до сих пор сказано было недостаточно.

— Что ж, в таком случае, хорошо, что остальные наложницы в гареме не задержатся, — брякнула я и тут же заинтересовалась: — Почему, кстати? С ними мой господин не достиг, гм, взаимопонимания?

— Откуда ты знаешь про Сааду и Тазид? — насторожился Рашед-тайфа и даже сел прямо — так его задел этот вопрос.