Th. Wagner - Общага

Облом!

Астафьев заболел. Хуже быть не может!

Вышел на порог корпуса, до пары еще четверть часа. Народу немерено. Парни, девушки… мои глаза, так за красавчиками и следят, на баб ноль внимания. Зажмурился.

«Надо думать о девушках. Надо думать о девушках. Они хорошенькие, сексуальные, милые, нежные… ггг… Черт! Сучные, злые, вредные, склочные, подлые, сволочные! Так жить нельзя! Хочу себе парня! Хочу, чтобы меня Вася обнял, хочу прижиматься к нему всем телом. Хочу…»

Что за долбанный тренинг он мне подкинул! Не могу я вот так! Не воспринимаю я их, как объекты сексуального влечения.

Мимо прошли Таня и Маша, те, что меня в туалете «порадовали» новостью о Сороковом. Да пусть, они будут последними бабами, а я последним мужиком на этой ненормальной планете, все равно не посмотрел на них, застрелился бы, а не лег с ними. По телу прошла гадостная волна отвращения.

И вот, с такими мыслями, я сейчас стою и смотрю на мир. Тяжело, наверное, тому же Васе, когда надо поменять мировоззрение, буквально, за один день или ночь.

Начались пары, на которых я только физически присутствовал. Мысли витали где-то далеко. Переходя из одного здания в другое, я столкнулся с компанией подвыпивших студентов-физкультурников. Есть у нашего института такая кафедра: «Менеджмент в спорте», куда собирались все спортсмены, дабы поддерживать славное имя ВУЗа на высоте, хотя бы на спортивных соревнованиях.

Мозгов у физкультурников, по сравнению с остальными студентами, было заметно меньше, зато эта нехватка, компенсировалась вспыльчивостью и желанием лезть в драку. Вели себя спортсмены, сравни, тем же хачикам или мелким, хищным жителям пустыни: держались группками и нападали исключительно на слабых. (Тоже мне, сраные санитары института!)

На этот раз, мне выпал джек-пот.

Мало того, что я был сонный после ночи, проведенной в самых разных и непонятных мыслях, мало того, что я был один из своего потока, так еще и по рассеянности, очутился в глухом переходе между зданиями. И какой, меня, черт туда понес — не знаю. Видимо, сработал принцип китайского почтальона: поиск оптимального пути.

Как оказалось, моя личность кому-то была знакома, как, собственно, и мои предпочтения. Об этом сразу было оглашено вслух, за чем, сразу, последовал мощный удар в район солнечного сплетения. Этого было достаточно, чтобы я, как подкошенный, осел на землю. Потом, еще пару ударов, от которых у меня начало темнеть в глазах.

Промелькнула мысль: «Пиздец котенку, больше срать не будет»

А затем все стихло. Не потому, что я сознание потерял, просто меня бить перестали. Спортсмены начали пятиться, потом молча развернулись и пошли восвояси, отшучиваясь обо мне. Лев, бля, пришел. Только, кто лев, я не видел.

Удар в челюсть обернулся плачевно. От боли и обиды выть хотелось.

— И что мы тут развалились? Отдыхаем? — голос я сразу не узнал. Такой бархатный, заботливый, добрый.

Аккуратные, классические, почти детские, темно-серые туфельки, с тупыми носками, стояли, как раз перед моим носом. Я поднял взгляд. Черные брюки на женской фигуре, одетой в черный длинный плащ.

Она присела передо мной на корточки, потом, опустившись на одно колено, протянула руки, помогая подняться. Сильные, и по-отечески заботливые, они уверенно потянули меня за подмышки.

— Давай, вставай, — Заяц, все еще, держала меня в своих объятиях. — Больно?

Говорить я не мог: челюсть не двигалась, на глаза наворачивались слезы. Кого-кого, а вот такого льва, я не ожидал. Тем временем, староста нашего потока, полезла в свою сумку, достала платочек, обернула им руку, и мягко выражаясь, дернула меня за челюсть. Я, чуть не обоссался, от невыносимой, острой боли. Что-то клацнуло, и моя многострадальная челюсть встала на место. Трындец. В школе у нас, пацана в больницу возили, чтобы челюсть вправить, а оно, вот так вот, все просто оказывается.

— Тшш, сейчас пройдет, — Заяц не выпускала меня, все так же, стояла передо мной, как рыцарь перед принцессой, и поглаживала мою щеку. — Ну что, работает?

— Угу, — промычал в ответ. Челюсть то двигается, но все тело болит, словно превратилось в отбивную.

— Ничего, все пройдет. Вставай!

В итоге, она подняла меня с земли, как котенка. Ни фига себе! А с виду не сказал, что она может обладать такой нечеловеческой силой. Интуитивно я обнял ее за шею, уткнувшись носом в плечо. А она, одной рукой поглаживая мою спину, второй поддерживая за талию, что-то нежное шептала на ушко.

Я тихо заплакал. Ну почему, этот Заяц — девчонка? Найди я себе такого мужика, я был бы самым счастливым, я бы его никому не отдал.

Внезапно меня осенило. А ведь ищу! Именно женщину!

— Заяц…

— М?

— А как тебя зовут?

Чтобы, кто-то так ржал от банального вопроса, то я этого еще не видел. У нее была истерика. Со слезами и до икоты. Она даже отпустила меня, из своих крепких и теплых рук, от чего я, моментально, почувствовал пустоту.

— Владя, мы с тобой три года на потоке, а ты не знаешь? — выдавила она сквозь смех и слезы. — Света. Меня зовут Светлана.

Глядя на нее я улыбнулся, так же тепло и искренне, как и она мне.

— Ну, наконец-то, — Саня обнял Сергея, вкладывая в объятия всю свою двухмесячную тоску и страстную любовь. — Я так по тебе соскучился, ты даже не можешь представить!

Он долго целовал любимые и столь родные губы, прикасаясь к ним нежно, словно заново открывая миллиметр за миллиметром. Секунды превращались в вечность, наполненную лишь теплом одного единственного человека.

— Проходи давай, — оторвавшись от губ любимого, едва слышно, пробубнил покрасневший Просковин.

Сергей взял за руку Сашку и потянул в комнату, предварительно умудрившись щелкнуть замком на входной двери, спиной к которой, только что стоял Жаров.

Прошло два месяца, как Саша уехал к себе, в родной поселок, на летние каникулы. И, как назло, в этом районе, мобильная связь ловила просто отвратно. Приходилось выходить на холм, и только оттуда, можно было по-человечески поговорить. Дом Жаровых стоял далеко от холма, и Саня, тайком, сбегал по вечерам, чтобы хоть пару минут поболтать с любимым. Да и то, не каждый день, можно было провернуть такой финт. Часто, работа по хозяйству отбирала все силы, и после вечернего полива единственное, что оставалось, как-то доплестись до чана, с нагретой солнцем, водой, и облившись, свалиться в кровать.

Как только Сашка приехал в общагу, его обрадовали новостью: теперь его место в комнате с Просковиным. Соседи, одного и второго, в этом году отказались от поселения, а первогодок решили селить вместе. Радости Жарова не было предела. Ясно, благодаря кому это все стало реальностью. И эту благодарность так просто было дарить любимому человеку. Серега ничего не сказал о новой рокировке Сашке, желая сделать сюрприз. И сюрприз действительно удался. Жаров на крыльях любви, с тремя огромными сумками, залетел на четвертый, последний этаж общежития и помчался в комнату, в дальнем конце коридора.

— Я так по тебе скучал… — повторил эхом Серега, швыряя Саньку на кровать и усаживаясь верхом на его колени. — Ты даже не представляешь, что тут летом творилось!

Жаров, усадив любимого на коленях поудобнее, лицом к себе, обхватил за поясницу и наклонился к нему, упираясь лбом в лоб.

— Сначала поцелуй, а потом рассказывай! — требовательно заявил властный Сашка.

Еще до того, как он дотронулся до двери своей новой комнаты, его сердце замирало от томительного желания. Разговоры по телефону — это одно, а вот коснуться, обнять и поцеловать Серегу — совсем другое дело. Саша едва сдержался, чтобы в первый же момент, как только отворилась дверь, не прижать к себе, родного и желанного, Просковина.

Лежа дома, глядя ночью в беленый потолок над своей кроватью, Жаров задавался вопросом: «Как же так? Как получилось, что за короткое время все настолько перемешалось в его жизни? Всего-то: одно КЗ — и произошло такое ЧП. А может, все началось давно, а он, из-за своей природной непонятливости, ничего не замечал, пока события не стали перед ним в позе: „Нарисуешь — хер сотрешь?“. Все может быть». Не найдя ответа на эти вопросы, Саша принял все, как есть. Любовь для него, оказалась, намного важнее сомнений и самоедства.

— Ты ни капли не изменился, Жаров! Ты единственный, кто ставит мне условия, зная, что я тебе не откажу! — с этими словами, Сережка нежно обнял за шею Саньку и провел, едва касаясь губами, по его приоткрытому рту.

Для Просковина, последние две недели были адом. Должность старосты крыла, предполагала, массу работы по обустройству общежития, административной волокиты и нервотрепки, с вновь заселенными первокурсниками. Когда поднялся вопрос, о подселении к нему и Жарову новичков, Серега стал в позу, и заявил, что неплохо было бы поменять местами Жарова, как студента 4-го курса и отличника, с каким-то потенциальным соседом Просковина. Ведь студент Жаров, был достоин большего, чем задрипанная комната-душегубка на четыре персоны. К мнению, авторитетного и весьма грозного старосты, прониклись. Ну как к нему не прислушаешься — вини-пуховский Кролик был непреклонен!