Моя панацея (СИ) - Манило Лина

— Мы уже долго их пасли, — сообщает один из оперативников. — Но хитрые гады, всё схвачено было. Но спасибо вам, теперь им не отвертеться.

— Пожалуйста, — киваю и, после недолгих процедур, мы грузимся в машину и едем прочь.

Вот теперь полный порядок. Теперь можно отдыхать.

О задержании Реутовых я узнала из выпуска новостей. Короткий сюжет на сорок две секунды — да-да, после я нашла ролик в интернете и пересмотрела его, наверное, сотню раз. Не могла насмотреться, жадно впитывала каждый жест, поворот головы, смотрела в экран до мурашек перед глазами. Не могла поверить.

Неужели?

Столько лет я ненавидела этих людей, но мне, забитой и зашуганной, даже в голову не приходило искать справедливости. Лишь радовалась, что вырвалась и жизнь моя пошла иным маршрутом. А тут возмездие настигло их и стало как-то… легче. Да что там! Стало просто здорово.

— Они меня, наверное, всё-таки испортили, но я радуюсь, что они попадут за решётку, — сказала Максиму и спряталась, счастливая, на его груди.

Вечером у нас самолёт. Представляете, целая неделя на берегу океана! На Мальдивах! Что-то немыслимое. Пока Максим принимал душ, я быстренько погуглила информацию об отеле и потеряла дар речи. Это же столько деньжищ! Я даже возмутиться хотела, убедить Макса, что можно немножечко скромнее, но вдруг такой смех разобрал. Честное слово, ну нельзя же так.

Мысленно отхлестала себя по щекам. Не потому, что во мне есть уверенность: Максим обязан тратить такие деньги, чтобы свозить нас на отдых. Боже упаси, нет. А хотя бы потому, что тех денег, которые вернулись ко мне на счёт, мне бы хватило даже на месяц такого путешествия. И это придало сил и уверенности.

А ещё я очень скоро снова пойду работать, потому что не хочу превратиться однажды в одну из тех женщин, которые видят весь смысл жизни в ожидании мужа с работы, вытирании сопливых носов и нервных скандалах. И не то чтобы я была против ведения домашнего хозяйства — ни в коем случае, но реализоваться мне хочется тоже. Хоть немножечко.

Жизнь налаживается, да?

Значит, отдыху на райских островах в шикарном отеле быть.

Будем нежиться в СПА, засыпать на массажном столе, нырять в океан, плескаться в лазурном бассейне, есть до отвала приготовленную кем-то экзотическую еду, радоваться солнцу, солёным брызгам и ловить руками белоснежных пенных барашков.

На мгновение закрываю глаза, представляя себя лежащей в шезлонге, под пальмой. Рядом Максим, чуть поодаль строит песчаные замки Ярик, я держу в руках ярко-оранжевый коктейль из маракуйи и ананасового сока, и ноги припекает яркое солнце.

Интересно, маракуйя хоть вкусная?

***

До самолёта всего несколько часов, но я уже собрала чемоданы. Умыла Ярика, поговорила с Максимом, и сейчас выхожу из машины напротив здания больницы.

В ней лежит девочка. Та самая, которую нашли в доме Реутовых. Я не знаю, кто она, но очень хорошо понимаю, через что она могла пройти.

Девочка. Её вынес из подвала на руках Сергей. Большой и надёжный, он побеспокоился о ней, и за это я очень ему благодарна.

Пусть и злилась сначала на Макса, что впутался в это дело, выпачкался о Реутовых, но очень быстро поняла: он сделал то, что было не под силу другом. Сломал хребет их ужасной общине, запустил механизм, помог десяткам людей избавиться от морока.

Пустят ли меня к девочке? Не уверена, но я попытаюсь.

В большом фойе многолюдно — самое время посещений. Я нахожу медсестру, объявляю себя родственницей и она, особенно ни о чём не спрашивая, называет номер палаты.

Девочку зовут Аглаей, ей всего девятнадцать и она сирота — всё это я узнала от Максима. Я хочу с ней увидеться, хочу извиниться за Реутовых, потому что знаю: она не очень скоро избавится от памяти об их бесчинствах.

Палата находится на втором этаже, самая последняя по коридору. Цепляюсь пальцами в ворот халата, кутаюсь в него и осторожно тяну на себя дверь. Врач сказал, что Аглая не спит, но вдруг я ей помешаю?

— Привет, — говорю и улыбаюсь, делаю шаг вперёд. Аглая смотрит на меня огромными испуганными глазами, а я потрясаю в воздухе большим пакетом. — Меня зовут Инга, я пришла тебя проведать.

Аглая испуганно икает, но ничего не говорит. То ли боится меня, то ли вообще всего на свете боится.

Она совсем худенькая, выглядит лет на пятнадцать, бледная, с разметавшимися по подушке русыми волосами. Совсем ребёнок, и я столбенею от навалившихся на меня воспоминаний.

Я очень долго хоронила в себе память. Долго представляла, что всё это случилось не со мной — даже поверила в это. Иногда всё даже сном казалось, и шрамы совсем не замечала. Просто не видела их! Мозг успешно заблокировал эти участки, заменил воспоминания чем-то более лёгким, сглаженным, лайтовым. Психолог объяснила мне, что так бывает — такое случается с людьми, когда они очень хотят что-то забыть.

Я хотела.

Потому забыла.

Аглая безуспешно пытается понять, кто я такая. Зачем пришла, и я говорю:

— Я Инга Корнилова, — сообщаю, пока пытливый испуганный взгляд блуждает по моему лицу. — Ты слышала обо мне?

Почему-то уверена: Корниловы нет-нет, да и вспоминали меня. И по взгляду Аглаи понимаю: так и есть.

— Инга… привет, — Аглая улыбается, и я вдруг понимаю, насколько она сильная. Её психика гибче моей.

Правда, я-то в глубоком детстве попала в это змеиное логово. У меня не было выбора, я не знала ничего иного долгие годы. Верила, что именно так живут все дети.

Впрочем, себя не оправдываю и свою слабость тоже.

Я ставлю пакет с гостинцами на тумбочку возле кровати Аглаи, достаю из него апельсины, йогурты, творожки, сметану. Всего по чуть-чуть, но девочке хватит.

— Тебе больно? — спрашиваю, присаживаясь на стул рядом.

Я не спрашиваю только о физических ранах, больше о душевных. И Аглая, умница, понимает меня.

— Мне легче, — вздыхает и ёжится, словно внезапно в комнате температура упала до критической отметки. Кутается в тонкий плед, ёрзает, нервничает. — Тут хорошие врачи, а полицейские обещали, что мне больше ничего не угрожает.

— Всё закончилось. Теперь всё закончилось.

— Инга, ты… герой, — говорит вдруг и вытягивает тонкую бледную руку. Я протягиваю в ответ свою, и Аглая крепко за неё хватается. Смотрит прямо в глаза, и её огромные прямо в душу заглядывают. — Правда! Ты смогла от них удрать.

Вздыхаю, вспоминая свой тернистый путь. Чего мне это стоило.

— Я не герой, я обычная трусиха, — вздыхаю и смотрю на тонкие пальцы Аглаи с обломанными короткими ногтями. На тыльной стороне ладони ссадины, на запястьях фиолетовые полосы. — Просто мне помогли сбежать.

— А мне не помогли, — горестно вздыхает и отворачивается к окну, но вдруг оживляется и на губах расцветает улыбка, делает её настоящей красавицей. — Вернее, помогли…

Голос становится задумчивым, а я улыбаюсь про себя.

— Ты о Сергее?

— Его Сергей зовут? — улыбается и внезапно краснеет. — Он меня спас…

— Он такой, да. Хороший.

Мы молчим, и я провожу в палате Аглаи ещё около часа. Мне надо торопиться — скоро у нас самолёт, — но и бросить её одну тут не могу. Но вдруг Аглая сама понимает, что мы засиделись: ласково улыбается мне, сжимает крепче руку и отпускает.

— Спасибо тебе, Инга, что навестила меня. Ты всё-таки герой и очень добрая.

— Поверю на слово, — смеюсь и, наклонившись, целую Аглаю в лоб.

Перед тем как уйти, я оставляю на тумбочке свой номер телефона. Пусть звонит, я хочу знать, что с ней всё будет хорошо. Мы, вроде как, сёстры по несчастью, и мне боязно бросать её одну в этом мире.

Больница остаётся за спиной, я ныряю в салон автомобиля, Егор улыбается мне через зеркало дальнего вида, но краем глаза вдруг замечаю какое-то движение.

Машина. Знакомая очень и фигура, из неё выходящая, знакома мне тоже.

Сергей!

Знаками показываю Егору, что нужно ехать и, когда машина трогается с места, снова оборачиваюсь. Сергей исчезает в дверях больницы, а я улыбаюсь.