Кэтрин Уэбб - Полузабытая песня любви

Делфина и Элоди играли на песке. Делфина стояла, аккуратная и благопристойная, в желтом жакете на пуговицах, с волосами, заплетенными в косы, и словно обучала сестру какому-то дикому танцу. Элоди прыгала и крутилась, и ее следы на песке окружали Делфину. Длинные водоросли в руках у маленькой плясуньи развевались, как ленты серпантина. Ветер подул со стороны моря и донес их голоса. Элоди смеялась, громко и заливисто, а Делфина ее поучала, заботливо и терпеливо. Позволяя ей играть, оставаться ребенком. Всегда ведет себя как ребенок.Голос прозвучал у самого уха. Она повернулась и обнаружила, что Селеста стоит рядом с ней, глядя вниз на дочерей с горделивой и любящей улыбкой. Да, это была Селеста. Она смотрела на нее своими изумительными глазами, и сияние красоты исходило от нее, как свет, озаряющий все вокруг. Никакой дрожи в теле, никаких следов горя на лице. Водоросли в руках у Элоди трепетали и хлопали на ветру, словно вымпелы кораблей. Димити силилась вздохнуть. У нее закололо в боку, в области сердца. Сильней, чем она могла вытерпеть. Она хватала ртом воздух, словно рыба, оказавшаяся на суше, и прижимала руку к ребрам, к той ране, которая, как она чувствовала, раскрылась и пропускала внутрь холодный ветер. Ей хотелось остаться с Элоди и Делфиной, хотелось увидеть, как расцветают улыбками их лица. Детские лица девочек Обри – здоровых, любимых, беззаботных и счастливых. Ей хотелось увидеть, как развеваются черные волосы Элоди, когда она кружится в танце. Но вдруг все исчезли. Накатила волна и смыла с песка их следы. Делфина!Она пыталась позвать ее, но изо рта не вылетало ни звука. Селеста осталась на утесе и хмуро посмотрела вслед Димити, когда она повернулась и пошла обратно к «Дозору», медленно и пошатываясь.

В «Дозоре» было многолюдно – даже слишком многолюдно, потому что все перекочевали туда. Элоди лежала на диване, болтая ногами в воздухе, а Делфина сидела рядом с ней. Теперь они были другими. Перестали выглядеть счастливыми и превратились в тени. Они ждали. Селеста ходила большими кругами вокруг дома, пытаясь в него войти, а Валентина внимательно наблюдала прищуренными глазами за каждым ее движением. В их глазах Димити виделся обвинительный приговор, а еще в них сверкали отсветы таких тайн, которые даже она сама теперь плохо помнила. Тайн, которые она заставила себя забыть. Но дочери Обри ничего не забыли, и Селеста тоже, и Валентина. Димити в отчаянии оглядывалась по сторонам, боль в груди становилась сильней. Отсутствовал только Чарльз. Единственный, кого она хотела видеть, единственный, кого ждала. Он один исчез без следа. Димити доковыляла до лестницы и начала подниматься.

Через открытую дверь было видно, как его комнату освещают лучи вечернего солнца. Открытая дверь. Какая небрежность, какое легкомыслие. Эта дверь никогда не открывалась вот так, настежь, с тех самых пор, как Чарльз поселился в «Дозоре». Ему нравилось сидеть взаперти, в безопасности, в уединении. Когда Димити к нему заходила, он иногда бросал на нее быстрый взгляд, проверяя, точно ли это она. Мгновенный всплеск страха в глазах, который появлялся прежде, чем он ее узнавал, всякий раз заставлял ее сердце обливаться кровью. В других случаях он просто не замечал ее появления. Теперь Димити подошла к его кровати, той самой, на которой спала в детстве, и принялась смотреть на место, где обычно спал Чарльз, как будто он и теперь мог там лежать. Ее пальцы дрожали. Она почти чувствовала мягкий шелк его волос, жесткие выпуклости его ребер. «Старая дева», – презрительно шепнула Валентина ей на ухо. И она была права. Чарльз не выносил, когда она слишком близко подходила к нему. Казалось, ее прикосновения причиняют ему боль. Временами Димити пыталась лечь рядом с ним, но взгляд его глаз становился растерянным, в них читался панический ужас, и она тут же отказывалась от своего замысла. Иногда Димити украдкой целовала Чарльза, когда тот дремал, разрешая себе лишь самые невинные прикосновения губ к его рту, слишком легкие, чтобы разбудить любимого. Ей было стыдно за себя, но она ничего не могла с собой поделать, потому что в эти моменты она опять чувствовала себя шестнадцатилетней девушкой и они снова стояли в проулке в Фесе, где он ее обнял и поцеловал так страстно, что мир стал ярким, завершенным и удивительно прекрасным.

Это была комната Чарльза, единственное место, где она еще могла его найти. Димити положила руку на подушку, на вмятину, оставшуюся от его головы, и услышала, как сердце замерло в ответ на появившееся чувство узнавания. Она не стояла у кровати Чарльза с тех пор, как они с Ханной вынесли его тело, и теперь ей показалось, что та ночь наступила опять. Шесть лет прошли как один страшный, тревожный сон, но теперь настало время проснуться и последовать за ним. Собственно, ей давно следовало это сделать. Она прилегла на постель – осторожно, чтобы не смять простыни. Хотелось, чтобы все оставалось так, как при его жизни. Но в то же время хотелось прикоснуться всем телом к тому месту, которого касался он. Она опустила голову во вмятину на подушке и сложила руки на животе, совсем так, как они лежали у него. Димити теперь занимала то же пространство, которое некогда занимал Чарльз, и стремилась почувствовать его присутствие. Приди ко мне, мой любимый. Вернись и на сей раз забери с собой.Она дышала так медленно, так спокойно, как только могла. Она ждала. Ждала, когда он возьмет ее за руку и поведет за собой. И вскоре он появился. Она уловила его тихое дыхание и ахнула, когда это осознала. Только он и она, одни в маленькой комнатке, где Чарльз обитал в течение более чем шестидесяти лет, позволяя ей любить его, жить только для него. Остальные удалились сквозь стены – она чувствовала, как они уходят. Элоди, Делфина, Селеста, Валентина. Наконец они все оставят ее в покое. Оставят наедине с Чарльзом – о большем она не могла и мечтать. Биение сердца стало медленным и усталым, тело налилось тяжестью, его пронизал холод, и она подумала, что уже никогда не встанет с этой постели. Да ей этого и не хотелось. Ведь он был здесь. Она отчетливо его слышала, и радость, которую это ей доставляло, была сравнима лишь с наполнявшей ее жгучей болью, такой сладкой, такой острой. Мици, не двигайся. Она и не двигалась. Даже не дышала.

Я безгранично признательна моему редактору Саре О’Киф за ее ценные советы, прозорливость и поддержку. Я хотела бы также поблагодарить моего прекрасного агента, Никола Барр, за ее помощь, поддержку и компетентность. Благодарю Джейн Каллауэй с фермы Лэнгли Чейз за согласие встретиться со мной и познакомить меня с ее стадом, а также Ричарда Хитона – за то, что он поведал о том, как живет мир искусства. Любые неточности, касающиеся сферы искусства или экологического овцеводства, могли возникнуть исключительно по моей вине. Наконец, выражаю любовь и благодарность мама, папе, Чарли, Люку и всем друзьям, которые были, как всегда, щедры на поддержку и энтузиазм, когда я писала эту книгу.