Без права на развод (СИ) - Шагаева Наталья

— Мама! Мам! — кричу, слегка ударяю по щекам, но мать не приходит в себя.

— Мужчина, успокойтесь! Вы меня слышите?! — кричит мне в трубку оператор. — Скорая выехала. Поставьте телефон на громкую связь, я буду говорить, что делать, как оказать первую помощь.

И потом она много чего говорила, подсказывала, вплоть до искусственного дыхания и массажа сердца. Но все было бесполезно… Как оказалось, мать умерла еще до того, как я вбежал в комнату с лекарством. Мне просто отчаянно не хотелось в это верить. Мне казалось, что я чувствую ее пульс и дыхание…

Я убил мать.

Артур

Похороны завтра. Не трудно все организовать, когда у тебя достаточно денег и власти. Пара звонков, и все пройдет на высшем уровне, как и заслуживает моя мать. Я на работе, в своем кабинете. Нет, я не работаю, мне просто некуда идти, да и незачем. Мой дом теперь не просто пуст, он стал свидетелем моего убийства. Моя мать умерла на нашей с Лерой кровати. Умерла, не выдержав моей злобы, которую я на нее выплеснул.

Сжимаю голову руками и глотаю уже чистую ледяную текилу, прямо из бутылки. Мне плевать, как выгляжу и в каком состоянии буду завтра. По-моему я даже не переодевался и ничего не ел сегодня. Алкоголь мне заменяет все. Он обжигает глотку, внутренности и дает иллюзию полета. Он помогает мне окончательно не свихнуться и не пустить себе пулю в лоб. Делаю еще один глоток текилы и оскаливаюсь, чувствуя, как немеют губы. А хочется расщепиться на атомы, разлететься на все четыре стороны и больше не чувствовать этой скручивающей боли и чувства вины.

Встаю с места, подхожу к сейфу, открываю его, достаю револьвер, заряжаю одной пулей, прокручиваю барабан и сажусь на место. Откидываюсь на кресле, запрокидываю голову и смотрю в потолок, в одну точку, играя с барабаном револьвера, постоянно прокручивая его. Говорят, смерть матери была очень быстрой, почти мгновенной, и никто не виноват, так бывает — сердце не выдержало. Но я-то знаю, что к смерти привел ее я. И груз дикой вины давит на меня, сжимая грудную клетку. Кажется, еще немного, и мне раздробит кости. Закрываю глаза и тону в черной бездне. Она поглощает меня все глубже и глубже, засасывая. Еще немного, и захлебнусь. Стоит открыть глаза, и я вынырну в реальность, возвращаться не хочется. Где-то там, на дне этой бездны, я слышу противный раздражающий смех суки-судьбы. Она смеётся над тем, как я похерил всю свою жизнь. Сам лишил себя семьи, счастья, опоры, любви, веры, нежности и обожания жены. А потом несколькими ядовитыми словами убил собственную мать. Что за тварь-то я такая, которая безжалостно уничтожает все на своем пути?!

И вот когда я уже почти захлебываюсь в этой бездне, двери моего кабинета резко распахиваются.

— Пошли вон! — рычу, так и не отрыв глаза. Но кто-то очень бесстрашный захлопывает дверь и проходит внутрь, вынуждая меня окончательно вынырнуть из бездны. Открываю глаза, поднимаю голову и вижу Тимура. Он снимает пальто, швыряет его в кресло, берет стул и садится на него верхом, опираясь на спинку руками. Кидаю револьвер на стол, беру бутылку, отпиваю текилы, с грохотом ставлю и толкаю ее в сторону Тимура. Он спокойно подхватывает бутылку и делает пару глотков, даже не морщась.

— Извини, только узнал. Соболезную. Чем я могу тебе помочь? — серьезно спрашивает он, берет из моей пачки сигарету, прикуривает, слегка запрокидывает голову, выпуская дым в потолок.

— В жалости не нуждаюсь, помощь не нужна и собутыльник — тоже, — отвечаю без злобы. Просто никого не хочу видеть. — Похороны завтра в полдень.

— Я обязательно буду, — кивает он, берет бутылку, глотает текилы и затягивается сигаретой.

— Хорошо, а сейчас вали к молодой иностранной жене, трахни ее пару раз в угоду своим амбициям, — сам не понимаю, зачем это несу, из меня льется желчь.

— Давно ли ты престал трахать все, что движется, в угоду своим алчным и грязным потребностям? — также жалит меня в ответ Тимур, оскаливаясь в мою сторону. Хитрый волчара, палец ему в рот не клади — откусит по локоть. Этим он мне и нравится, и поэтому мы до сих пор дружим, а не перегрызли друг другу глотки из-за больших денег.

— Один-один, — отвечаю я. Беру бутылку, отпиваю еще алкоголя и откидываюсь в кресле, закрывая глаза. Задушевные разговоры мне не нужны. Хочет смотреть на мое падение — пусть смотрит.

— Ты бы лучше к жене и дочери поехал, провел это время с ними. Любовь женщины и теплота ребенка лучше всяких лекарств.

— Я бы поехал, но… — не договариваю, потому что и сказать-то нечего. Не хочу приползать к Лере побитой собакой и скулить у нее в ногах. Я обещал дать ей время.

— Знаешь… — Тимур делает паузу на несколько глотков алкоголя. — Когда я был женат на той твари… — После развода друг никогда не называл имя жены, теперь в его подсознании ее зовут «тварь». Раньше я не понимал, почему он настолько жесток с ней, почему его кидает из лютой ярости в дикое отчаяние и обратно. Выкинул из жизни тварь, отряхнулся и пошел дальше. А теперь, бл*дь, когда полюбил, очень хорошо понимаю его состояние. Самую сильную боль причиняют только самые близкие и любимые люди. — Я всегда бежал к ней за подпиткой энергии. Хреново идут дела — беру жену и уезжаю за город, окунаюсь в нашу близость. Хреновое настроение — бросаю все и веду ее по магазинам, глядя, как она радостно смеется, хватаясь за обновки. На душе неспокойно — звоню только ей и разговариваю, неважно о чем, главное — слышать ее голос и понимать, что все вокруг не имеет значения, главное — в моей жизни есть женщина, которая дает мне жизненные силы, — его голос немного срывается, там появляется горечь. Я знаю всю его историю, и нет, не жалею, я рад что он смог взять себя в руки, переболеть этой тварью, которая раньше звалась его женой. — И когда я потерял эту возможность, когда хреново и больно сделала мне именно та, в которой я нуждался и искал утешение, то понял, что никогда уже не стану прежним. Все бабы — ползучие твари, скрывающиеся за красивыми обертками. Их можно только драть, по-животному удовлетворяя свои потребности, а не искать в них смысл жизни, — со злобой сквозь зубы цедит он.

— Лера не такая! — рычу ему в ответ, не понимая, к чему он ведет. — Тварь здесь я! — Допиваю бутылку текилы и иду в бар за новой.

— А когда увидел Валерию, понял: чудеса бывают, существуют еще такие бескорыстные девочки. Она смотрела на тебя как на Бога, восхищенными глазами. И такая женщина, каких одна на миллионы, досталась тебе. Тебе, сукиному сыну! — он встает со стула и идет ко мне. — И так легко тебе все в жизни давалось: смазливая внешность, деньги, статус, власть, компания, жена, ребенок, — он неожиданно резко хватает меня за грудки и встряхивает, на секунды выхватывая из алкогольного марева. — Но ты настолько слеп и эгоистичен, что умудрился все потерять. А теперь сидишь здесь, жалеешь себя и заливаешься пойлом. Поверь, алкоголь не решит проблем, а только усугубит! Я знаю — сам уходил в жесткие запои, — агрессивно рычит он мне, еще раз встряхивая. Хватаю револьвер и приставляю дуло к его виску.

— Руки от меня убери! — спокойно, но холодно прошу его я. А он скалится как волк и ухмыляется.

— Думаешь, я боюсь пули в лоб? Нет! Нажимай на курок, мне похрен. Уйду из жизни молодым, на пике и красиво, от пули друга. И еще после смерти буду какое-то время сенсацией.

— Да какой ты бесстрашный. Учишь меня, как жить, а сам жизнь ни во что не ставишь! — ухмыляюсь, отталкиваюсь ногой от стола и резко отъезжаю в кресле назад, вырываясь из его захвата. — Сыграем? — прищуриваю глаза, прокручивая барабан револьвера. Да, я провоцирую и беру его на «слабо». Я неадекватен и даже не скрываю этого.

— Я играю с судьбой в затяжную шахматную партию, и пока у нас ничья, — он вырывает у меня револьвер, открывает барабан, убеждается, что там одна пуля, и сам прокручивает его. Тимур хватает текилу, отпивает жадными глотками, стирает капли алкоголя с губ тыльной стороной ладони, приставляет ствол к своему виску и улыбается. И ведь выстрелит же, сукин сын. Не хватало еще одной смерти на мою поганую душу.