Ножом в сердце - и повернуть на сто восемьдесят - NIKOLSKAYA

Бледный Праудфут с огромными синими мешками под глазами, в которых до сих пор плескалась ненависть с вкраплениями мерзкой обиды, кричал, брызжа слюной.

Минутами ранее Кингсли предъявил ему обвинения. Он обвинялся в покушении на жизнь служителя магического правопорядка, заговоре против Министерства Магии, сотрудничестве с чёрным рынком, пособничестве в бизнесе Лютного переулка, превышении полномочий и, наконец, в создании преднамеренной опасности для жителей магического Лондона.

Этот список раскалённым железом Кингсли приложил прямо к паху ублюдка.

— Нельзя добиться признания, Стэнли, таким мерзким путём. Ты отвратителен мне.

— Министр, не берите на себя слишком много. Вы отказались помочь мне добиться успеха, я нашёл способ сам. Ничего личного, — Праудфут хоть и был сейчас немощным, но яд сочился из его рта, как у самой гадкой змеи.

Кингсли перевёл взгляд на Поттера, который остановился у входа. Гарри прожигал дыру во лбу Праудфута.

— А ты? Хочешь тоже сказать мне что-то? — Праудфут наклонился над столом, смотря на Гарри в ответ. Но тот лишь вздохнул.

— Зал готов, Кингсли. Заседание начнётся через пятнадцать минут.

Министр поднялся, забирая все пергаменты со стола. Не потребовалось много времени, чтобы достать все доказательства и признания из Праудфута. Он был подонком, но не крепким орешком. Признания лились из него вместе с бурными эмоциями.

— И это всё? Засадишь меня пожизненно? Только обвинений для этого не хватит, — Праудфут злобно улыбнулся, но в глазах мелькал страх. Кингсли его проигнорировал, направляясь к двери.

— Ты обязан выдвинуть обвинения и девчонке, Бруствер! — Кингсли остановился, но не обернулся. Как и Гарри. — За это!

Не нужно было строить догадки, чтобы понять, о чём шла речь. Обеих конечностей его преднамеренно лишила Гермиона. Хотя тогда она вряд ли думала об этом.

Кингсли глубоко вдохнул, сильно распрямив плечи и схватившись за дверную ручку, громко произнёс:

— Вы оказывали сопротивление при задержании, мистер Праудфут, ни о каких дополнительных обвинениях речи быть не может, — и лишь выйдя за дверь, он добавил, — ничего личного.

И дверь снова хлопнула.

Двадцать девятого декабря в зале суда было принято решение по делу Стэнли Праудфута и Уэйна Хопкинса. Первого приговорили к пятнадцати годам строгого режима верхних этажей Азкабана. Там отбывали наказание убийцы, насильники, выжившие ПСы. Хопкинс был приговорён к семи годам нижних этажей за соучастие.

Праудфут мерзко оскалился Поттеру, когда его выводил надзиратель из зала суда.

Пятнадцать лет Азкабана он мог легко пережить, ведь за хорошее поведение его срок могли сократить, а одиночная камера могла бы обезопасить его от других заключённых, у которых он когда-либо проводил допрос. Но эта мерзкая ухмылка сменилась самым жутким ужасом, когда надзиратель привёл Праудфута в общую камеру, где в самом дальнем углу сидел Томас Крэгг. Дверь камеры захлопнулась, как перегородка в мышеловке.

* * *

Среди светлых стен больницы Святого Мунго, где в маленькой палате, полной цветов, сидел главный целитель Драко Малфой, наконец прозвучал громкий и глубокий вдох. Было достаточно лишь одной секунды, чтобы Драко подорвался с кресла и уже держал хрупкую руку в своей ладони.

Когда в лёгкие поступил такой желанный вкусный воздух, головной мозг взорвался самыми яркими красками. Всё вокруг было светлым, красивым. Мягкое тепло нежно обнимало за плечи. Гермиона медленно открыла глаза, привыкая к белому свету вокруг. В нос ударил приятный цветочный запах.

У неё получилось или она всё ещё в теплице с Нарциссой?

Ладонь мягко сжали, привлекая внимание Гермионы. Она не спеша поворачивала голову, боясь, что от лишнего движения её тело снова пронзит острой болью. Но этого не происходило. Боль, похоже, ушла.

Взгляд скользил по белым стенам, пока не остановился на серых радужках.

— Драко, — получилось сказать шёпотом. Пока сил вовсе не хватало, чтобы голос смог прорезаться.

В его глазах стояли слёзы. Он молчал, кажется, несколько секунд. После чего приложил к губам тыльную сторону её ладони, целуя костяшки, как делал это совсем недавно, вовсе не подозревая, что ждёт Гермиону впереди.

— Чёрт, Грейнджер, ты до смерти меня напугала, — он целовал её руки, не сводя глаз с её лица.

Гермиона смотрела на него и не верила, что всё происходит по-настоящему. Он здесь, рядом. И она жива. Она справилась?

Стоило немного напрячься и вдохнуть поглубже, чтобы воспоминания выстроились в нужном порядке. Она вспомнила Рона, боль, Праудфута, боль, домик в Альпах, боль, затем Гарри, и снова боль. Но теперь боли не было. Как и Гарри.

— Где… — она запнулась.

— Он в Министерстве. Сегодня суд над теми ублюдками, — Драко скривился.

Гермиона выдохнула. С ним всё в порядке. Как и с ней.

Как и с Драко, который сидел возе её кровати, целуя руки. В его глазах была лишь забота, в которой с радостью хотелось утонуть.

Гермиона достала свою руку из его крепкой хватки, проводя пальцами по волосам, а после по щекам.

— Иди ко мне, — она соскучилась. Прошло лишь…сколько прошло? Хотя это совсем неважно.

Драко наклонился над Гермионой, соприкасаясь с ней лбами.

— Прости, что заставила тебя волноваться.

Драко громко фыркнул.

— Это самое нелепое, что ты могла мне сказать после всего произошедшего.

Они улыбнулись. Гермионе больше нечего было сказать, а Драко не требовал. Он нежно поцеловал её в щёку, а после наколдовал диагностические чары, проверяя её состояние.

Внутреннее кровотечение было остановлено, органы постепенно приходили в норму. Хотя на коже ещё остались ссадины и кровоподтёки, Грейнджер чувствовала себя превосходно. Хотя бы потому, что снова смогла жить. И заслугой тому был Гарри.

Теперь он подарил ей не просто шанс. Он подарил ей возможность жить.

Дверь в палату тихо открылась, когда Гермиона с огромным удовольствием ела шоколадный пудинг. Гарри засмеялся, находясь ещё в дверном проёме. Но когда их взгляды встретились, он замолчал. Эта пауза была размером с огромный айсберг. И лишь шёпот Гермионы смог расколоть его на мелкие кусочки.

— Гарри…

Пудинг был отброшен в сторону, пачкая белые простыни, когда Поттер ринулся к Гермионе, заключая её в крепкие объятья. Они обнимались в тишине, кажется, несколько минут, прежде чем Гермиона решилась что-то ему сказать. Лицо обжигало горячими слезами, то ли от счастья, то ли от чувства вины.

— Гарри, спасибо, — она крепче прижалась к другу, упираясь ему в шею. — Я в таком долгу перед тобой, ты, Мерлин, — она путалась в словах, срываясь на тихий плач, шмыгая носом. — Ты сделал такое, хотя не должен был, я…

— Гермиона, — он мягко отодвинул её за плечи, чтобы посмотреть в заплаканные глаза. Чтобы вытереть мокрые