Ножом в сердце - и повернуть на сто восемьдесят - NIKOLSKAYA

Колдунья снова оказалась слишком близко.

— Будь по-твоему.

Хлопок аппарации перенёс их в дом Грейнджер, где по спальне ходил разъярённый Драко Малфой.

— Малфой? Где Гермиона? — Гарри насторожился, подходя ближе к Малфою.

— Тот же вопрос, Поттер! Она пропала, мать твою! Просто исчезла! Сука!

Хуана стояла тихо, пробуя на вкус воздух этого дома. Улавливая нити энергии жизни хозяина. От него пахло деревом, горами и смертью. Она закрыла глаза, вдыхая воздух полной грудью.

Тихим строгим голосом она сказала:

— Там пахнет костром и деревом. Веет холодом снега и величием гор. Гермиона Грейнджер умирает там.

Догадка пронеслась электрическими импульсами по всему телу Драко. Он ринулся к прикроватной тумбочке, замечая отсутствие порт-ключа.

— Я конченный идиот! Грейнджер, только держись, умоляю, — добавил он шёпотом.

* * *

Глаза плотно закрыты. Она не шевелится. Не может.

Тело перестало подчиняться, испытывая бесконечную раздирающую боль. Она вырывается, ломая кости, скручивая мышцы. Но Грейнджер даже не реагирует. Сил не осталось совсем. Дерево холодит кожу сквозь тонкую шёлковую ткань, влажную от кровяного пота.

Гермиона считает про себя.

Сто семьдесят три, сто семьдесят четыре, сто семьдесят пять…

Считает, предполагая, сколько ещё понадобится счётов, прежде чем эта боль закончится. Прежде, чем унесутся прочь все её страдания. Сожаления.

Сейчас Гермиона сожалеет только об одном: что не смогла попрощаться как следует. Это причиняло новую тупую боль. Боль. Как много этой боли. Так много, что Грейнджер уже не понимает, действительно ли всё болит. Действительно ли ей больно так, как кажется.

Сто семьдесят шесть, сто семьдесят семь, сто семьдесят восемь…

Кажется, ещё немного… Совсем чуть-чуть.

Сто семьдесят девять, сто восемьдесят…

Последний вдох и глухой хлопок где-то рядом.

В предсмертных галлюцинациях Гермиона слышит крик Драко… и Гарри. На губах появляется измученная улыбка. Они рядом?

With you til the end — Tommy Profitt&Sam Tinnesz

Кто-то шепчет где-то рядом. Гермиона улавливает обрывочные короткие фразы.

Руку крепко сжимает чужая горячая ладонь. Гарри. Он здесь. Он рядом. Он действительно рядом.

Слёзы беспомощно скатываются, оставляя размытые дорожки на покрытых кровью и смолой щеках.

Сегодня он заберёт часть её Тьмы, поселит внутри себя. Может ли она ему это позволить? Ведь никогда не позволяла. Столько лет. А он всё спрашивал и спрашивал. Каждый раз, будто надеясь, наконец, услышать тихое согласие.

— Гарри, не делай этого…

Ей больно. Теперь боль не только в теле. Она в остатках её измученной души.

Он рядом. Она ему это позволила. И ей теперь не страшно.

— Гермиона, всё будет хорошо. Обещаю.

Она его чувствует. Их невидимую связь, которая тонкой золотой нитью прошла через столько лет, через столько испытаний, новых смертей и новых жизней.

Эта связь крепче самых грозных скал и могущественнее самого бескрайнего космоса.

Остатки сознания подкидывают далёкие родные воспоминания. Вот они сидят в Большом зале, смеются над шутками Фреда и Джорджа, радуются, что впереди целая жизнь. Вот его первый квиддичный матч, и она сидит на трибуне, выкрикивая его имя, радуясь победе лучшего друга. Теперь они в гостиной. Похоже, это Рождество. То самое, когда они впервые остались все вместе в Хогвартсе.

Воспоминания, как кинолента. Сменяли друг друга.

Гермиона видит, как успокаивает Гарри, когда тот узнал про крёстного, а вот они уже летят его спасать.

Турнир трёх волшебников и бесконечный страх за друга, когда тот оказывается в опасной близости от дракона. Ни секунды раздумий, когда Гарри решает отправиться в Министерство за Сириусом. Крепкие объятия, горячие слёзы и горькая скорбь после потери. Одна на двоих.

Доверие. Забота. Поддержка. Это всё о них. Каждый раз, когда жизнь подбрасывала испытания, они были вместе. Шли через тернии рука об руку к самым дальним звёздам.

Он рядом. Сжимая её руку, шепча на ухо важные для него слова: «Прости», «не уберёг», «моя вина», «помогу тебе», «только живи».

И она живёт. Ради него, ради Драко, ради себя.

Ей нужно жить. Ей нужно заставить кровь снова потеплеть и горячими дорожками добраться до изнемождённого сердца. Заставить его биться быстрее, пробудить жизнь.

Она обязана! Сделать глубокий вдох, раскрыть лёгкие. Впустить свет, чтобы начать бороться. Снова бороться за то, что так ценно.

Она знает, Гарри страдает. Он чувствовал за неё слишком сильную ответственность, что не смог тогда предотвратить кошмар, за который она сейчас расплачивается.

— Гермиона, — больным шёпотом у самого уха, — только держись.

Лбом ко лбу. Тёплый. Её Гарри.

— Всё, что я хочу — это забрать твою боль. Я не брошу тебя, слышишь? Мы справимся. Только верь мне. Верь, слышишь?

По щекам с новой силой градом стекают слёзы, обжигая кожу. Его, её — слёзы одни на двоих. Это боль одна на двоих. Это жизнь одна на двоих.

С этого момента и навсегда.

Колдунья заканчивает ритуал, проводя острым лезвием по предплечью Гермионы, на котором виднелась кровавая надпись — напоминание некогда пережитой страшной пытки.

И она вздыхает. Чувство, будто это последний вздох в её жизни. Реальность ускользает слишком быстро, оставляя ей только мрак, черноту и боль.

— Только не уходи! Не бросай меня, слышишь?!

Гарри треплет её мокрой рукой по щеке, проводит по волосам, заглядывая в глаза, в которых постепенно угасает жизнь.

Следом колдунья режет предплечье Гарри, и тот кричит. Самым что ни на есть животным криком.

Гермиона поднимает руку с огромным трудом — та будто налилась свинцом, настолько тяжёлая.

Легко, почти невесомо проводит подушечками пальцев по его щеке.

— Гарри, — вымученная улыбка трогает изодранные губы, — я всегда буду рядом. Вот здесь, — рука плавно опускается на грудь, туда, где колотится испуганное сердце. — Обещаю.

Изо рта стекает тонкая струйка крови. На мгновение становится так легко. Чернь отступила. Боль прошла.

Тело становится таким лёгким. Что, кажется, дуновение ветра способно поднять её в воздух и унести далеко-далеко.

Это могло бы случиться, если бы её не держали крепкие руки её самого родного человека.

— Нет, нет, нет! Гермиона, не закрывай глаза! Смотри на меня! Слышишь?! Открой чёртовы глаза!

Но она не хочет. Когда глаза закрыты становится ещё легче. Становится хорошо. Его крик всё тише, дальше; отпускает её.

И она уходит. Туда, где ей точно будет хорошо.

Тук-тук…тук-тук…тук-тук

Всё, что осталось — монотонные удары сердца. Чёрный вакуум поглотил всё целиком. Пустота.

Нет мыслей, чувств — страха. Телу не холодно и не жарко. Оно не чувствует ничего. Невесомость. Внутри и снаружи.

Спокойствие? Нет,