Александр Васильев - История Византийской империи. Т.1

[науч.ред.39]

У А.А. Васильева в русском тексте (с. 190) – идолы.

Из новых работ о жизни Мухаммеда и доисламской Мекке здесь хотелось бы отметить – О.Г. Большаков. История Халифата. I. Ислам в Аравии. М., 1989. В целом данная книга представляет собой детальный анализ жизни и деятельности Мухаммеда. Специально о Мекке VI—VII вв. см. с. 44—59.

О современном взгляде на причины арабских завоеваний и их успехов с позиций арабиста см.; О.Г. Большаков. История Халифата. II. Эпоха великих завоеваний. М., 1993, с. 13—15, 19. Взгляды О.Г. Большакова по данному вопросу близки позиции А.А. Васильева. Подчеркнув множественность причин завоеваний и их успехов, О.Г. Большаков в качестве основной выделяет ислам как политическую силу в аравийском обществе и благоприятную для завоеваний ситуацию в ближневосточных провинциях Византии.

История великих завоеваний с позиций арабиста обстоятельно изложена в отмеченном выше втором томе «Истории Халифата» О.Г. Большакова. Тот же материал с позиций византиниста подробно рассмотрен в третьем томе «Истории Византии» Ю.А. Кулаковского.

Несмотря на известную двусмысленность, по контексту все же ясно, что мы не располагаем точной информацией о содержании компромиссных решений, а не о самом факте компромисса.

В соответствующем месте русской версии (с. 215) есть несколько слов, не включенных А.А. Васильевым в последующие издания. Между тем они важны: «которая [науч.ред.т.е. военная власть] постепенно завладела и гражданскими функциями».

См. статьи Ю.А. Кулаковского по этому вопросу, опубликованные в третьем томе его «Истории Византии» (СПб., 1996, с. 334—380). См. также: L. Brehier. – Journal des Savants, n.s., vol. XV, 1917, p. 412, 505.

Мысль А.А. Васильева здесь не очень ясна, ибо между первой и второй фразой есть очевидное противоречие. Сперва автор говорит о том, что ни один из памятников искусства этого времени не существует в наши дни. Далее же автор заявляет, что небольшое количество памятников все же сохранилось. Вероятно, учитывая конец абзаца, автор хотел сказать, что единственные памятники византийского искусства VII века сохранились за пределами собственно империи, показывая влияние византийского искусства на соседние народы. Эта стилистически неудачная формулировка восходит к первому американскому изданию (vol. 1, р. 283) и повторена без изменений во французском варианте – 1. 1, р. 308.

Приводим здесь для сравнения формулировку значения битвы при Пуатье по русскому изданию 1917 года: «Через четырнадцать лет, а именно в 732 году, на западе Карл Мартелл оказал подобную же услугу Западной Европе поражением испанских арабов около Пуатье. Продвижение арабов в Западную Европу было в первой половине VIII века остановлено». Сопоставление здесь идет с поражением арабов при Константинополе. От себя хотелось бы добавить, что оба события представляются сопоставимыми по значению.

В соответствующем месте русской версии (с. 229) есть одна фраза, которая не была затем включена А.А. Васильевым в последующие издания: «Конечно, и последнее рассуждение не решает вопроса».

Уже после смерти А.А. Васильева лично Е.Э. Липшиц, или же при ее участии, было опубликовано несколько работ, в которых все вопросы, так или иначе связанные с Земледельческим законом и в целом с историко-правовым развитием Византии, получили дальнейшее развитие. См.: Е.Э. Липшиц. Право и суд в Византии в IV—VIII вв. Л., 1976; Законодательство и юриспруденция в Византии в IX—XI вв. Историко-юридические этюды. Л., 1981; Византийский Земледельческий закон. Текст, исследование, комментарий подготовили Е.Э. Липшиц, И.П. Медведев, Е.К. Пиотровская. Под ред. И.П. Медведева. Л., 1984. Со временем взгляды Е.Э. Липшиц изменились, и в 1976 г. она писала, что Земледельческий закон издан, скорее всего одновременно с Эклогой, то есть в двадцатых годах VIII века (Право и суд… с. 201—202). И.П. Медведев, подводя итоги изучения Земледельческого закона, писал о весьма вероятном южноиталийском происхождении закона (Византийский Земледельческий закон, с. 24—25). Е.Э. Липшиц в комментариях к изданию Земледельческого закона писала о том, что первоначальный текст памятника может восходить к середине VI в. (Византийский Земледельческий закон, с. 140—141). Сперва это была скорее всего компиляция, сделанная для нужд частного лица. Очевидная многослойность памятника и включение его текста в качестве приложения в рукописи Эклоги свидетельствуют, во-первых, о развитии памятника с течением времени и, во-вторых, об официальном признании Земледельческого закона в качестве общеимперского и придании его тексту окончательной редакции в начале VIII в. Таковы в настоящее время основные итоги изучения этого памятника.

Отмеченное выше, в прим. 49, новое критическое издание Земледельческого закона содержит не только греческий текст, но и критическое издание славяно-русской версии закона (Византийский Земледельческий закон… с. 190—269) с историей изучения (с. 190—197), анализом рукописной традиции (с. 198—232), текстом с параллельным переводом (с. 233—264) и указателем слов древнерусской редакции (с. 265—269).

В соответствующем месте русской версии (с. 232) есть уточнение о роли дисциплины в армии Льва III, не включенное А.А. Васильевым в последующие издания: «и отчасти благодаря которой он смог с честью выйти из тяжелых условий, создавшихся в империи в момент вступления его на престол».

Гораздо более взвешенный взгляд современных русских исследователей о Земледельческом законе и его эволюции отмечен выше (прим. 49). См. также: В.В. Кучма. νομος στρατιωτικος. К вопросу о связи трех памятников византийского военного права. – ВВ, т. 32, 1971, с. 276—285. Данная статья содержит также перевод на русский язык Военного закона.

В соответствующем месте русской версии (с. 233) есть целый абзац, не включенный А.А. Васильевым в последующие издания: «Из вышеизложенного видно, что достоверными внутренними делами Льва III могут быть признаны Эклога, введение некоторых податей и исправление столичных стен. Что же касается до остальных трех законов, земледельческого, морского и военного, а также до завершения фемной организации, то эти явления внутренней жизни империи могут лишь с некоторым вероятием быть отнесены ко времени Льва III или вообще к VIII веку. Дальнейшая разработка этих вопросов заставит, может быть, отказаться, по крайней мере по отношению к некоторым из них, и от этой вероятности».

Ввиду того, что для понятий «иконоборец», «иконопочитатель» в английском употребляются слова греческого происхождения, не очевидные по значению в первый момент для англоязычного читателя, А.А. Васильев в соответствующем примечании в английском тексте объясняет, какое из слов означает «иконоборец», а какое «иконопочитатель».

Та же мысль, но в несколько иных словах, повторена К.Н. Успенским на с. 237. Из этого, второго изложения, хотелось бы отметить интересное определение иконоборчества, не приводимое А.А. Васильевым: «В своей сущности это была не борьба по вопросу об отношении к иконам, а давно подготовлявшееся столкновение между императорским правительством и монастырским феодализмом. „Иконный“ вопрос является в действительности одной из второстепенных линий в этом конфликте». – См. также: Iorga. Sur l'origine de l'iconoclasme. – Bulletin de la section historique de l'Academie roumaine, vol. XII, 1924, pp. 147—148. Г. Острогорский решительно отвергает теорию К.Н. Успенского: Byzantinische Zeitschrift, Bd. XXX, 1929—1930, S. 399, Anm. 2.

Здесь представляется важным отметить следующее обстоятельство. А.А. Васильев, рассказывая о причинах иконоборчества, показал лишь одну группу причин этого явления – идеологическую. Между тем, представляется возможным сказать, что причины иконоборчества существовали как бы на двух уровнях – идейном и приземленно-материалистическом, земном. За политикой исаврийских императоров по отношению к церкви четко видна борьба за власть и влияние в обществе. Императоры стремились к упрочению собственной власти и к подчинению церкви своей власти, к уменьшению экономической роли церкви в обществе. В этом отношении во многом прав К.Н. Успенский, несмотря на свое очевидное преувеличение роли монастырского феодализма в истории Византии. Об исследовании иконоборчества уже после смерти А.А. Васильева см.: М.Я. Сюзюмов. Основные направления историографии истории Византии иконоборческого периода. – ВВ, т. 23, 1963, с. 199—226; М.Я. Сюзюмов. Первый период иконоборчества. – В кн.: История Византии, т. 2. М., 1967, с. 49—64, 427.