Александр Васильев - История Византийской империи. Т.1

[науч.ред.57]

Буквально в английском тексте у А.А. Васильева сказано: in the cowl – т.е. «в рясе».

В соответствующем месте русской версии (с. 251) описание низложения Ирины гораздо подробнее. Детали этого описания, как видим, в последующие переиздания не попали: «Ирина благосклонно отнеслась к предложению Карла. Но в дело вмешался могущественный в то время патриций Аэций, который, низложив Ирину, отправил ее в ссылку. Планы Карла на брак с Ириной и на соединение под одной властью Запада и Востока не удались.

Может быть, Аэций тем, что воспрепятствовал браку между Карлом и Ириной, спас независимость Восточной империи от западного государя и избавил ее от возможности увидеть на византийском троне представителей фамилии Каролингов».

Это объясняет одну непоследовательность А.А. Васильева, которую внимательный читатель, возможно, уже заметил. В некоторых примечаниях А.А. Васильев, при ссылках на данную работу, добавляет указание vol. 3, в других примечаниях он этого добавления не делает.

В соответствующем месте исходной русской версии (с. 253) есть несколько слов, очень важных для истории науки. А.А. Васильев в 1917 году писал о выходе четвертого тома «Истории Византии» Ю.А. Кулаковского как о само собой разумеющемся событии: «Не вышедшие еще второй том истории Ф.И. Успенского и четвертый том Ю.А. Кулаковского должны будут начинаться именно с эпохи императоров-иконоборцев». Сопоставление в этой фразе вероятности появления очередного тома сочинения Ф.И. Успенского и Ю.А. Кулаковского может свидетельствовать, что Ю.А. Кулаковский не просто намеревался написать четвертый том своей истории, но и в какой-то мере пытался осуществить этот проект. Как известно, обобщающая работа Ю.А. Кулаковского в своем воплощенном варианте состоит из трех томов. В то же время известно, что первая половина второго тома «Истории Византийской империи» Ф.И. Успенского была в конце концов опубликована в 1927 году.

Приходится признать, что это, видимо, единственное свидетельство современника о научных планах и намерениях Ю.А. Кулаковского. К сожалению, проверить сообщение А.А. Васильева практически невозможно, ибо архив Ю.А. Кулаковского не обнаружен.

Этих слов в английском тексте нет. Вставка их, однако, представлялась необходимой для правильного построения русской фразы.

Здесь интересно отметить изменение взглядов А.А. Васильева. В соответствующем месте русской версии (с. 266) сказано: «и господства государства над церковью».

В соответствующем месте русской версии (с. 267) есть одно уточнение, не включенное А.А. Васильевым в последующие издания. Оно, между тем, важно: «Однако светская власть взяла верх».

Важно отметить, что до разделения церквей на восточную (православную) и западную (католическую) греческий термин кафолическая употреблялся в ином значении, обозначая вселенскую христианскую Церковь в целом.

Перед этой фразой в соответствующем месте русской версии (с. 268) есть одно уточнение, не включавшееся А.А. Васильевым в последующие издания. Это уточнение представляется важным: «если первый период [иконоборчества – науч.ред.] продолжался более пятидесяти лет».

В этом подведении итогов А.А. Васильев не формулирует итоги иконоборчества для государства в целом. В связи с этим здесь хотелось бы привести следующую формулировку: «К последней четверти VIII в. основные цели иконоборчества были решены: материальное положение оппозиционного духовенства было подорвано, его сокровища и часть земель конфискованы, иконы и мощи, служившие объектом поклонения, сопровождавшегося богатыми дарениями верующих, уничтожены, многие монастыри были закрыты, а главное – подверглись разгрому крупные центры сепаратизма. Решена была одновременно и вторая задача иконоборцев – фемная знать была всецело подчинена престолу» (Г.Г. Литаврин. Византийская империя во второй половине VII-XII в. – В кн.: Культура Византии. Вторая половина VII-XII вв. М., 1989, с. 23). Среди новых исследований, рассматривающих иконоборческую проблематику, хотелось бы отметить работы американской исследовательницы Дж. Херрин (J. Herrin). В её книге «The formation of Christendom» (Princeton, 1987) рассмотрена история иконоборчества как одного из эпизодов истории развития и становления христианского мира. Анализ автора сводится, правда, к выявлению предпосылок иконоборчества. Во всем остальном следует традиционное изложение фактов. Представляет интерес следующая мысль автора. Поводом для начала иконоборческого движения (и особенно в армии) послужило массовое разочарование византийских солдат и жителей Малой Азии в традиционных святых и их изображениях, не уберегших от поражений в борьбе с арабами (р. 338, 343). См. также ее статью об одном из аспектов возникновения иконопочитания: Женщины и иконопочитание в ранней церкви. – В кн.: Восточно-христианский храм. Литургия и искусство. Редактор-составитель А.М. Лидов. СПб., 1994, с. 81—106).

Имеется в виду Лев III. – Науч. ред.

Нельзя, однако, сказать, что это совершенно невозможно. См.: G.B. Ladner. The Concept of the Image in the Greek Fathers and the Byzantine Iconoclastic Controversy. – Dumbarton Oaks Papers, vol. 7, 1953; M.V. Anastos. The Ethical Theory of Images Formulated by the Iconoclasts in 754 and 815. – Dumbarton Oaks Papers, vol. 8, 1954. Ср. также: М.Я. Сюзюмов. Первый период иконоборчества. – В кн.: История Византии. М., 1967, т. 2, с. 55. О трактовке иконоборчества в отечественной историографии советского периода см. также: З.В. Удальцова. Советское византиноведение за 50 лет. М., 1969, с. 87—88. Данная книга, являясь весьма подробным обзором всех направлений советского византиноведения, хорошо показывает, что иконоборчество оставалось почти полностью за рамками внимания исследователей.

Вопрос об авторстве Иоанна Дамаскина продолжал обсуждаться и в последующие годы. Атрибуция авторства «Варлаама и Иоасафа» именно Иоанну Дамаскину не бесспорна, В преамбуле текста упоминается почтенный монах Иоанн монастыря св. Саввы, который принес эту историю в Иерусалим. Здесь есть одно (но единственное) совпадение с биографией Иоанна Дамаскина. Последний был монахом монастыря св. Саввы. Однако в некоторых латинских рукописях сообщается о том, что история эта была переведена с «индийского» на греческий монахом Евфимием, уроженцем Грузии. Греческие рукописи романа датируются временем не ранее XI века, а до этого времени о произведении упоминаний нет, что же касается грузинских рукописей этого сочинения, то они на несколько столетий древнее. Поэтому весьма вероятно, что прототипом всех христианских версий романа была грузинская версия «Варлаама и Иоасафа», восходящая, в свою очередь, к арабской версии, и далее на восток. Греческий текст, по-видимому, является переводом с грузинского и связь его с Иоанном Дамаскиным является надуманной, даже если просто взять во внимание даты рукописных версий сочинения. См.: [науч.ред. St. John Damascene]. Barlaam and loasaph. With an English Translation by G.R. Woodward and H. Mattingly. Introduction by D.M. Lang. Cambridge, Mass.; London, 1983, pp. XV-XXXII; см. также; И.С. Чичуров. Литература VIII-Х вв. – Культура Византии. Вторая половина VII—XII вв. М., 1989, с. 130—131.

Во втором американском издании (с. 299) цитата из Ш. Диля сокращена. Перевод текста Ш. Диля в данном случае сделан с французского издания (т. 1, с. 394).

В английском тексте этого слова нет. Оно добавлено для правильного построения русской фразы.

Текст цитируется по следующему изданию: Лев Диакон. История. Перевод М.М. Копыленко, статья М.Я. Сюзюмова, комментарий М.Я. Сюзюмова, С.А. Иванова. Ответственный редактор – Г.Г. Литаврин. М., 1988, с. 57 (VI, 10). А.А. Васильев неоправданно, как представляется, сократил цитату.

Курсив принадлежит в данном случае А.А. Васильеву.

У А.А. Васильева здесь произошла подмена понятий. Дело вовсе не в том, что народ ничего не имел против латинской церкви и ее учения. В древности и в средние века количество активных участников исторического процесса, тех, кто реально мог повлиять на ход исторических событий, всегда и повсеместно ограничивалось господствующим классом и его непосредственным окружением. Влияние же широких народных масс на исторические события проявлялось, по сравнению с нашим временем, гораздо меньше. Вот почему в данном случае представляется более правильным говорить об отсутствии у народа знания и интереса к проблемам взаимоотношений Рима и Константинополя, тем более, что на повседневной жизни русского крестьянина, ремесленника или торговца все это никак не сказывалось. Что же касается русского князя, обратившегося за помощью к папе, то здесь, вероятнее всего, был жест отчаяния в борьбе за власть в сочетании с незнанием и непониманием, насколько Италия, Рим и папа во всех смыслах слова далеки от Руси.