Как нас обманывают органы чувств - Дональд Дэвид Хоффман

Сознательный реализм подходит к онтологии радикально отлично от физикализма, который доминирует в современной нейронауке и науке вообще. Радикально отлично, но не радикально по-новому. Многие ключевые идеи сознательного реализма и интерфейсной теории восприятия появлялись в ранних источниках, начиная с древнегреческих философов, таких как Парменид, Пифагор и Платон, и до более поздних немецких философов, таких как Лейбниц, Кант и Гегель, и от восточных религий, таких как буддизм и индуизм, до мистических направлений ислама, иудаизма и христианства. Британский философ и епископ Джордж Беркли четко обобщил некоторые ключевые идеи: «Ибо то, что говорится о безусловном существовании немыслящих вещей без какого-либо отношения к их воспринимаемости, для меня совершенно непонятно. Их esse есть percipi, и невозможно, чтобы они имели какое-либо существование вне духов или воспринимающих их мыслящих вещей»{306}.

Если агенты сознания и сознательный реализм и внесли что-то новое, так это собрали старые идеи из философии и религии в точную и экспериментально проверяемую теорию сознания. Это позволяет улучшить идеи под бдительным оком научного метода.

Наука, как философия и религиозные обряды, – человеческая деятельность. Они не непогрешимы. Каждая из многих попыток разграничить на чисто теоретической основе науку от псевдонауки остается в лучшем случае спорной{307}. Наука предлагает не золотой стандарт убеждений, а действенный метод отсеивания убеждений, который получает свою силу из способа, которым связан с человеческой природой. Мы вид, который спорит. Эксперименты показывают, а теория эволюции объясняет, что мы лучше аргументируем, когда отстаиваем идею, в которую уже верим, или против идеи другого, в которую не верим{308}. Мы развили нашу способность аргументировать не затем, чтобы стремиться к истине. Мы развили ее как инструмент социального убеждения. В результате наши рассуждения отравлены уязвимостями, такими как склонность к информации, которая подтверждает то, во что мы уже верим. Научный метод использует все это. Каждый ученый отстаивает свою идею и возражает противоположным идеям других ученых. В таких склонных к спорам обстоятельствах наш интеллект на пике формы: каждая идея получает лучшую аргументационную поддержку и доказательства, на которые способны ее сторонники, и каждая выдерживает лучшее нападение аргументов и доказательств, приводимых противниками. Добавьте к этому обострению интеллекта требование о том, что идеи должны быть точными – по возможности, математически точными – и феникс науки возродится из недостатков человеческой природы.

Наука – не теория реальности, а метод познания. Она велит лучшим ангелам нашей природы поощрять здравый смысл, точность, продуктивный диалог и обращаться к доказательствам. Она сдерживает нашу склонность к неясности, обманчивости, догматичности и диктаторству. Познание любого вопроса, занимающего человеческое воображение – включая смысл, цель, ценности, красоту и духовность – заслуживает всех преимуществ этого управления. Зачем отказывать себе в возможности понять лучше?

Видные специалисты в науке и религии иногда высказывали обратное. Национальная академия наук США в 1999 году в своей публикации «Наука и креационизм» утверждает: «Наука пытается задокументировать фактический характер мира природы и разработать теории, которые согласуют и объясняют эти факты. Религия, напротив, действует в столь же важной, но совершенно иной сфере человеческих целей, смыслов и ценностей – предметов, которые фактическая область науки может осветить, но никогда не сможет разгадать». Эволюционный биолог Стивен Джей Гулд аналогичным образом утверждал, что «наука и религия занимают две отдельные сферы человеческого опыта. Требование их объединить принижает славу каждой»{309}.

Ричард Докинз возражал, что «совершенно нереалистично утверждать, как делают Гулд и многие другие, что религия держится в стороне от территории науки, ограничивая себя моралью и духовными ценностями. Вселенная со сверхъестественным присутствием была бы фундаментально и качественно отличной от Вселенной без такого присутствия. Различие, неизбежно, научное. Религия делает утверждения о бытии, а это научные утверждения»{310}.

Я согласен с Докинзом. Если система взглядов, религиозных или наоборот, предлагает утверждение, которое претендует на то, чтобы его принимали всерьез, тогда нам следует проверить его нашим лучшим методом познания – научным методом. Вот что значит воспринимать всерьез.

Некоторые темы – такие как Бог, добро, реальность и сознание – объявлены выходящими за пределы ограниченного объема человеческих понятий и, таким образом, научных методов. Мне нечего делить с теми, кто утверждает подобное, а потом, проявляя последовательность, больше ничего не говорит на эти темы. Но если кто-то говорит больше, тогда «все, что может быть сказано, должно быть сказано четко» и проверено научным методом. Может ли наука описать, кто мы? Думаю, да, в том смысле, что мы можем при помощи научного метода вырабатывать и улучшать теории того, кто мы есть. Но если наука не может описать, кто мы, тогда неточные естественные языки, такие как английский, наверняка не могут этого. У нас нет способов создания объяснений лучше, чем научный метод. Объяснение, которое дано свыше, но не может быть подвергнуто проверке и обсуждению, – совсем не объяснение.

«Но, – можете возразить вы, – для изучения сознания требуется непосредственный опыт. Таким образом оно уходит от науки, которая требует получения объективных данных с точки зрения третьего лица».

Это утверждение ошибочно. Наука – не онтология. Она не связана обязательствами с пространством-временем и объектами, которые существовали до первых непосредственных наблюдателей и должны изучаться с позиции третьего лица. Наука – это метод. Она может проверять и отвергать онтологии. Если наше восприятие эволюционировало путем естественного отбора, тогда, согласно теореме ППИ, мы должны отвергнуть онтологию физикализма. Мы должны признать, что пространство-время и объекты являются интерфейсом восприятия, используемым Homo sapiens. Они наш непосредственный опыт. Научное изучение физических объектов в пространстве-времени, даже проводимое большими командами ученых с использованием передовых технологий, непременно изучение непосредственного субъективного опыта.

Луна, которую я вижу как иконку на своем интерфейсе, и Луна, которую видите вы как иконку на своем интерфейсе. Нет объективной Луны или пространства-времени, которые существуют, даже когда их не наблюдают, и которые, следовательно, должны исследоваться с точки зрения третьего лица. Существуют наблюдения только от первого лица. Но они не ускользают от науки. Это единственные данные, которые когда-либо были у науки. Наука сравнивает наблюдения от первого лица, чтобы проверить, совпадают ли они. Если совпадают, тогда мы уверены в наших наблюдениях и теориях, которые они поддерживают. Но каждый физический объект, который мы изучаем во время эксперимента, всего лишь иконка на интерфейсе, а