Ольга Поволоцкая - Щит Персея. Личная тайна как предмет литературы

Таким образом, для самого Печорина – писателя-романтика – его новелла «Фаталист» написана на метафизическую тему и дает ему в его знаменитом авторском лирическом отступлении право оправдать свой мировоззренческий скепсис[186]. Но для Лермонтова, создающего новую русскую прозу, главным итогом было обнаружение трагического зияния там, где должны были выявиться прочные братские узы, связующие людей и образующие единство национальной жизни.

Мы уверены, что в одном из своих самых существенных смыслах роман «Герой нашего времени» является ответом на пушкинскую прозу: на «Повести Белкина» и «Капитанскую дочку», замысел которых состоял в том, чтобы явить высокую версию о целостности и единстве русского мира. У Пушкина это единство строится на простых и незыблемых принципах народной этики, выраженных в нравственных пословицах: «долг платежом красен», «береги честь смолоду», «казнить так казнить, жаловать так жаловать» и др. В романе Лермонтова стихия простонародной жизни и стихия народного слова (в отличие от «Песни про купца Калашникова») не обнаруживают высокой этики поступка и не способны всерьез противостоять скепсису главного героя, принадлежащего миру просвещенного европеизированного дворянства.

Перед читателем книга, состоящая из ряда статей, посвященных анализу классических хрестоматийно известных текстов А. С. Пушкина и М. Ю. Лермонтова. При желании ее можно было назвать «Сборником статей о русской литературе». Однако автору кажется, что во всех этих статьях оказалась поймана в фокус и зафиксирована важнейшая для русской литературы тема «личной тайны». Не трудно увидеть, что во всех рассмотренных нами произведениях сюжеты и жизненные коллизии главных героев построены на их «личной тайне».

Мы убеждены в том, что феномен «личной тайны» – это фундаментальный, определяющий внутреннюю жизнь человека «механизм», который формирует фабулу жизни свободного человека, выводит ее (фабулу жизни, или попросту биографию) за пределы простого детерминизма социальных отношений.

Перечислим «личные тайны» героев, чьи жизненные драмы мы анализировали в этой книге.

В главе «Самосознание формы» нами был рассмотрен случай литературной фабулы, которую оказалось принципиально невозможно привести к развязке. Поэма Пушкина «Домик в Коломне» не отвечает на вопрос, который интригует читателя: в каких отношениях состояла Параша с молодым человеком, переодевшимся кухаркой. Оказалось, что раскрыть эту «личную тайну» героини поэт не может, потому что сам ею не владеет. Ибо предметом его искусства назван «толкучий рынок» жизни, а сам повествователь заявлен не сочинителем, а всего лишь наблюдателем, пишущим портрет с натуры. В силу этого изначально заданного Пушкиным условия, возможности автора для проникновения во внутренний мир его героев ограничен. В мир «домика» заглянуть можно, только переодевшись кухаркой, то есть «потеряв лицо». В поэме «личная тайна» героев оказывается под охраной чувства собственного достоинства автора, то есть никому недоступной, а у повествования в силу этого обстоятельства нет и не может быть фабульного завершения.

В главе, посвященной анализу повести «Выстрел», нами установлено, что сложнейшее композиционное устройство повести прямо служит обоснованием возможности рассказа о героях и их «личных тайнах». Сама эта возможность обретается почти чудесным образом через множество счастливых совпадений, не случись которых – никогда бы не узнал Иван Петрович Белкин эту «невымышленную историю». В повести «Выстрел» точнейшим образом мотивирована необходимость для Сильвио и для графа «разомкнуть уста», чтобы открыть свою тайну другому.

Изложенная в повести «Метель» история рассказана Белкину девицей К. И. Т. Однако эта история такого рода, что само собой становится ясно, что рассказать ее могли только сами участники чудесных событий и только в одном единственном случае: Марья Гавриловна и Бурмин, когда-то обвенчавшиеся в метельной ночи буквально вслепую, должны были не только встретиться вновь, но и полюбить друг друга. Без этого счастливого случая тайна их ужасного брака никогда бы не стала известной миру историей.

Основным событием повести «Гробовщик» является сон, прис-нив – шийся Адриану Прохорову, главному ее герою. Этот сон красноречиво раскрывает «личную тайну» гробовщика – секрет его благосостояния в мошеннической подмене дубового гроба на сосновый. Благочестивый и чинный, серьезный и набожный ремесленник обманывает своих заказчиков-мертвецов, пользуясь их беспомощностью и безответностью. Чтобы узнать, что снилось кому бы то ни было, нужно, чтобы человек сам захотел рассказать другим людям о своем сне. Гипотеза о том, какое именно счастливое обстоятельство заставило «молчаливого» героя поведать миру о своей такой некрасивой тайне, изложена нами в соответствующей главе.

И, наконец, в повести «Станционный смотритель», как показано нами, «личные тайны» героев смогли стать предметом повествования Белкина в силу того, что титулярный советник А. Г. Н., рассказавший ему эту историю, не пожалел семи рублей, чтобы узнать, что стало с Самсоном Выриным и его красавицей дочерью. Если бы А. Г. Н. не посетил безымянной могилы смотрителя, он бы никогда не узнал окончания фабулы этой житейской истории. Кстати, очень похоже, что рассказчик свернул со своего пути, подчинившись голосу своей «личной тайны». Все свидетельствует о том, что в его внутреннем мире образы смотрителя, Дуни и их гостеприимного дома, воспоминание о поцелуе в сенях станционной избы занимают очень важное место, заставив приложить немалые усилия, чтобы разузнать о судьбе своих случайных дорожных знакомцев.

Своя «личная тайна» есть и у Петра Андреевича Гринева, героя исторического романа Пушкина «Капитанская дочка». Значимость этой тайны столь высока, что ему легче промолчать во время суда над собой и быть обвиненным в измене и предательстве, потерять свободу и фамильную честь, чем эту тайну раскрыть. Надо сказать, что и Швабрин на суде промолчал, не назвав имени Маши Мироновой. Таким образом оказалась скрыта их «личная тайна» от земного суда. Эта таинственная сфера жизни как бы вручается героями только Провидению. И обстоятельства складываются в романе таким единственно возможным образом, при котором честь героев – Петра Андреевича Гринева и Марии Ивановны Мироновой – остается незапятнанной, что в свою очередь делает возможным написание мемуаров главным героем. Так же как в «Повестях Белкина», в «Капитанской дочке» возможность рассказа мотивирована, и она зиждется на чудесном спасении героев в жестокой братоубийственной войне, в «бунте бессмысленном и беспощадном».

А вот героиня сказки «Жених» о своей «тайне» сумела рассказать на суде народном, который он сама же и созвала на пир. Однако ее рассказ существенно отличается от «реалистического» повествования. Реалистический рассказ о случившемся с ней абсолютно невозможен, в силу того что ужасный опыт, ею полученный в те роковые три дня, – это, говоря на современном языке науки, «психическая травма», то есть это опыт, разрушающий сознание, опыт, который человек не может принять и осознать в качестве случившегося с ним самим. Идентификация себя с жертвой насилия для героини невозможна. Наташин рассказ не описывает произошедшего, но просто его обозначает через сюжет страшной простонародной сказки о женихе-злодее. Та невинная девица, невеста, цель и смысл существования которой – «свое гнездо устроить, чтоб детушек покоить», погублена безвозвратно сказочным «старшим братом». Ее больше нет на свете. Рассказ Наташи – это повествование о гибели невесты с какой-то неземной, ангельской точки зрения. Ее Венедикт Ерофеев называл «потусторонней точкой зрения». Никакого соучастия Наташи в произошедшем нет и быть не может, поэтому нет и никакого понимания смысла поведения «старшего брата» из лесной избушки. Раскрыв миру свою тайну – тайну «погубленной девицы», Наташа платит за обличение злодея чрезвычайно большую цену. Цена ее рассказа – отказ от супружества и материнства, от семейного счастья. Смысл ее рассказа и ее жеста – сброшенного кольца – в том, чтобы сообщить миру, что Наташи-невесты больше нет на свете, и это так же непоправимо, как смерть.

В главе «Два поединка» речь идет о поэме Лермонтова «Песнь про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова» как о своеобразном комментарии к дуэли Пушкина с Дантесом и осмыслении этой трагедии в очень масштабной исторической перспективе. Кульминационным моментом фабулы в поэме становится диалог царя Ивана Васильевича с купцом Калашниковым. Царя волнует единственный вопрос: «Ты убил его (Кирибеевича – О. П.) вольной волею или нехотя?» Ответ Калашникова отправляет его самого на эшафот. И хотя он знает о последствиях, но предпочитает молчание рассказу о действительно произошедших событиях. Царю он ответил так: «Я убил его вольной волею, а за что, про что не скажу тебе, а скажу только Богу единому». Таким образом, можно констатировать, что в русской литературе стала обозначаться сфера жизни, недоступная никакой земной власти. Эта сфера – внутреннее пространство дома и внутренняя жизнь свободного человека-носителя «личной тайны» и личной ответственности за свою жизнь и свои поступки. Так в русской культуре начинается постижение евангельского слова: «Отдай Богу богово, а кесарю кесарево». Установить, где проходит граница, разделяющая эти два метафизических пространства, свободный человек должен самостоятельно. Купец Калашников своим ответом установил предел безграничной власти самодержавного царя, возомнившего себя богом на земле. И отдал жизнь, защищая священную границу своего дома и своего личного пространства от вторжения кесаря.