Борис Унбегаун - Русские фамилии

Отчество, будучи редко употребляемым в быту и, наоборот, практически обязательным в документе, являлось более официальным элементом антропонимической модели и в большей степени, чем имя, подверглось влиянию христианского именослова; так, хотя отчества от некакалендарных имен сохраняются по крайней мере до XVII в., подавляющее большинство отчеств, известных по документам, образованы от календарных имен.

С возникновением фамилий последние усваивают специфические морфологические черты отчеств. По мере общественных преобразований, начавшихся в России в конце XVII в., главенствующей (и как бы естественной) становилась официальная модель, тогда как народная была оттеснена на периферию общественного быта и в настоящее время наблюдается только в условиях деревенской жизни, где сохранилась достаточно полно и где представлены три вида прозвищ: семейные (в точности соответствующие западноевропейским фамилиям), личные и территориальные, ср. «все Старыгины-те Бастрыки», «Абатурофшына-та (т. е. Абатуровы) Горошница были», «а Кошкарофцы (т. е. Кошкаровы) — Калачи, а Земеровы — тех опять Грачам ругают» (семейное прозвище, все примеры извлечены из работы: Поротников П. Т. Групповые и индивидуальные прозвища в говорах Галицкого р‑на Свердловской области. — В кн.: Антропонимика. М., 1970, с. 151); примеры территориальных прозвищ: жители деревень Галицкого района Свердловской области называются так: жители д. Буткино-Озеро — Бараны, жители д. Южанова — Дикие Овцы, жители с. Басманова — Кокорошники, жители д. Береговая — Худая Пряжа, жители д. Упорова — Шишники (там же, с. 154).

Выражение «к славянским именам прибавилось несколько скандинавских имен» не правильно отражает ситуацию. В действительности скандинавские имена были весьма популярны среди членов княжеских семейств и княжеских дружин. Едва ли в ситуации русского X в. можно определить этническую принадлежность человека по его имени: вполне допустимо считать, что скандинавские имена могли принадлежать и не собственно скандинавам, т. е. что выбор имени определялся скорее социально, чем этнически. Если уж среди «прибавившихся» скандинавских имен называть Рюрика, то нельзя не назвать Синеуса и Трувора, братьев Рюрика, а также Аскольда и Дира, приближенных Рюрика («не племене его, нъ болярина» — «Повесть временных лет»). Договор с греками 912 г. заключили послы князя Олега: Актеву, Верьмуд, Гуды, Ингельд, Карлы, Карн, Лидуль, Руалд, Рулав, Рюар, Стемид, Труан, Фарлоф, Фост, Фрелав. Договор с греками 945 г. заключен послами князя Игоря и членами его семьи. Имена послов: Алвад, Воист, Вуефаст, Грим, Егри, Ивор, Искусев, Каницар, Каршев, Кары, Кол, Либиар, Мутур, Слуды, Стегги, Студько (?), Улеб, Фруди, Шибрид, Шихберн. Имена членов княжеской семьи: Акун, Алдан, Аминд, Берн, Воик, Гунар, Гуд, Ерлиск, Етон, Клек, Сфирка, Тудор, Тулб, Турд, Ута, Фост. Имена купцов, принявших участие в заключении договора: Адулб, Адун, Алдан, Апубькарь, Бруны, Вузьлев, Гомол, Гунастр, Емиг, Иггивлад, Иггелд, Куци, Моны, Олеб, Роалд, Руалд, два Свена, Синко, Стир, Стен, Тилии, Турбен, два Турберна, Турбрид, Улеб, Фур. В числе заключивших договор имеются также и носители имен иранского происхождения (Kalmykow. Iranians and Slavs in South Russia. — Journal of the American Oriental Society, vol. 45, 1925, с. 68—71; Зализняк А. А. Проблемы славяно-иранских отношений древнейшего периода. — Вопросы славянского языкознания. Вып. 6. М., 1962, с. 44): Истр, Прастен (трижды), Сфандра, Фрастен, Фрутан. Имя Ятвяг, фигурирующее в списке послов, вероятно, балтийского происхождения (о возможных славянских именах в этом списке см. Соловьев А. В. Заметки о договорах Руси с Греками. М., 1938, с. 409, о возможных славянских, половецких, литовских, еврейских и немецких именах. — Барац Г. М. Критико-сравнительный анализ договоров Руси с Византией. Киев, 1910, с. 64). Летопись свидетельствует, что среди лиц, заключивших договор, были христиане: «Мы же, елико нас крьстилися есмы» или «от людии Русьскыхъ, ли хрьстиян или не хрьстиян» («русские люди» — это именно послы: «мы от рода Русьского», — говорят они о себе). Возникает вопрос, были ли в этом списке имен крестильные имена варягов-христиан, или это были только языческие имена, или, наконец, бывшие в посольстве христиане названы некрестильными именами? Если среди перечисленных имен были имена, под которыми были крещены исповедовавшие христианство участники посольства, то это были далеко не типичные календарные имена, во всяком случае, не имена восточных (православных) месяцесловов. С другой стороны, те скандинавские и вообще западные имена, которые как имена чтимых святых обнаруживаются в некоторых древнерусских молитвах, пришедших после христианизации Руси, по-видимому, от западных славян, явным образом вне этих молитв не засвидетельствованы. Наконец, начиная со Святослава, у князей и их родственников явно возникает мода (или иной вид потребности) на имена славянского происхождения, тогда как скандинавские имена, по крайней мере в древнерусских источниках, сходят на нет, остаются только освященные традицией Олег и Игорь; имя Рогволод, с одной стороны, принадлежит, как и Асмуд и Свенельд «кормилец» и воевода Святослава, к уходящей традиции (ср. борьбу Рогволода с Владимиром), а с другой — относится к таким именам, которые допускали осмысление и на славянской языковой почве; неясными исключениями остаются только имена Жьдеберн, Глеб. После христианизации Руси при Владимире на передний план выдвигаются имена из греческих месяцесловов. При сопоставлении этих фактов напрашивается вывод, что смена скандинавских имен на «греческие» обозначала (если сравнивать ситуации 945 г. и после 988 г.) смену религиозной ориентации от периферийно-западного к типично восточному христианству. Точно так же и смена скандинавских княжеских имен, начиная со Святослава, на славянские могла отражать, с одной стороны, эпоху «языческой реакции», а с другой — начало политики ассимиляции «рода русьского» местному славянскому населению. Княжеские имена этого времени, по-видимому, имели способность интерпретироваться сразу и на славянской и на скандинавской языковой почве. Так, имя Святослав, по остроумной догадке А. М. Членова, может быть, являлось исключительно удачно подобранным композитом из славянских соответствий скандинавских имен Helgi ‘святой, освященный’ и Hrörekr ‘могучий славой, славный’ (Членов А. М. К вопросу об имени Святослава. — Личные имена в прошлом, настоящем и будущем. Проблемы антропонимики, М., 1970, с. 327). Имена Владимир — Valdamarr, Ярослав — Jarizleifr, Борис (возможно также Брячислав, Болеслав) — Burizlafr, Володарь — Valadr, Вьсеволод — Visivaldr, и т. д. тоже, вероятно, ощущались как имеющие достаточно прозрачную внутреннюю форму как для древних русских (т. е. славян), так и для древних скандинавов.

Точно так же в двух кодах могли, по-видимому, читаться и христианские имена, ср. Якоун (которое можно было бы рассматривать как производное от Иаков, Яков) — Hakon, Африкан — Afreki (Браун Ф. А. Фриад и Шимон, сыновья варяжского князя Африкана. — Известия Отделения русск. языка и словесности имп. Академии Наук. Т. 7. вып. 1, СПб., 1902, с. 359—365; Pritsak O. The Origin of Rus’. Vol. 1. Cambridge, Mass., 1981, c. 416—418).

Скандинавские источники сохранили свидетельство о том, что русские князья по-прежнему могли иметь скандинавские имена, функционировавшие, вероятно, не как крестильные или, может быть, употреблявшиеся только в общении со скандинавами. Так, сын Ярослава Мудрого (вероятно, Изяслав, ср. Pritsak O. Op. cit., с. 403) по «Саге об Олафе святом» имел имя Holti, не имеющее соответствия в древнерусском, при том, что его братья — Valdamarr и Vissivaldr — имеют имена с легко угадываемыми соответствиями (ср. Стурлусон С. Круг земной. М., 1980, с. 235).