Тимоти Келлер - Разум за Бога: Почему среди умных так много верующих

149

Том Райт, Настоящее христианство, М.: 2010, с. 137–138.

Гопник добавляет: «Не существует новых убеждений, новых аргументов и, конечно, новых свидетельств на папирусе, которые заставили бы усомниться того, кто прежде не сомневался». Он говорит о гностическом тексте Евангелия Иуды. См. “Jesus Laughed”, The New Yorker, April 17, 2006.

Подробнее о новозаветном каноне см. книгу Брюса Мецгера «Канон Нового Завета: возникновение, развитие, значение», М.: 1998, 2006. Более краткий обзор см. у Дэвида Дж. Данбара, «Библейский канон», в Герменевтика, авторитетность и канон, под ред. Д. Карсона и Дж. Вудбриджа, (D. Carson, J. Woodbridge, Hermeneutic, Authority and Canon, Zondervan, 1986).

С.Джон Соммервилл, Упадок светского университета (С. John Sommerville, The Decline of the Secular University, Oxford University Press, 2006), c. 105–106.

Этой особенности евангельских повествований мы уделим более пристальное внимание в главе 12.

Бокэм, Иисус глазами очевидцев, с. 195–203 русского издания.

Райт, Настоящее христианство, с. 138 русского издания.

К. С. Льюис, Христианские размышления (С. S. Lewis, Christian Reflections, Walter Hooper, ed., Eerdmans, 1967), c. 155.

Бокэм, Иисус глазами очевидцев, с. 346–369 русского издания.

Там же, с. 298–299 русского издания.

Дэвид Ван Бьема, «Переписывая Евангелия» (David Van Bie-ma, “Rewriting the Gospels”, Time, March 7, 2007).

Винсент Тейлор, Формирование евангельской традиции (Vincent Taylor, The Formation of the Gospel Tradition, 2nd ed., Macmillan, 1935), с. 41. Цитируется и комментируется у Бокэма, с. 27 русского издания.

В своей книге Бокэм призывает к изучению Нового Завета, чтобы навсегда покончить с давним, крайне скептическим подходом к Библии, который называется «критикой форм» и ассоциируется в первую очередь с именем Рудольфа Бультмана. Произойдет это в ближайшее время или нет – спорный вопрос. Но такие книги, как труды Бокэма и Райта, прокладывают путь для многих молодых ученых, более восприимчивых к доказательствам того, что Библии можно доверять. Интересный обзор исторических истоков библейской критики см. у Ханса Фрая в «Упадке библейского нарратива» (Hans Frei, The Eclipse of Biblical Narrative, Yale University Press, 1974). Чтобы узнать, каким образом современная наука утратила большую часть скепсиса по отношению к исторической достоверности Евангелий, см.: Крэйг Бломберг, «С чего начать исследование Иисуса?» (Craig Blomberg, “Where Do We Start Studying Jesus?” in Jesus Under Fire: Modern Scholarship Reinvents the Historical Jesus, M.J. Wilkins and J. P. Moreland, eds., Zondervan, 1995). Лучшее однотомное издание, посвященное изучению Иисуса, – Б. Уитерингтон, В поисках Иисуса (В. Witherington, The Jesus Quest, 2nd ed., IVP, 1997). Интересный пример более почтительной библеистики – Джон П. Мейер, автор обширной трилогии «Маргинальный иудей: переосмысление исторического Иисуса» (John P.Meier, A Marginal Jew: Rethinking the Historical Jesus). Этот ученый из группы умеренных, занимающих средние позиции, отвергает ряд библейских текстов, называя их сомнительными с исторической точки зрения. Вместе с тем он выступает с сокрушительной критикой давнего скептицизма и на основании скрупулезных исторических исследований доказывает, что традиционным представлениям о словах и поступках Иисуса можно верить.

См. Мюррей Дж. Харрис, Paб Христов: новозаветная метафора беззаветной преданности Христу (Murray J. Harris, Slave of Christ: A New Testament Metaphor for Total Devotion to Christ, IVP, 1999), c. 44, 70. См. также: Эндрю Линкольн, Ефесяне, (Andrew Lincoln, Ephesians, Word Bible Commentary, 1990), c. 416–417: «Современным читателям [Библии] следует избавиться от ряда представлений о рабстве I века, в том числе от тех, которые подразумевают значительный разрыв в положении раба и свободного человека… и стремление всех, кто оказался в рабстве, сбросить его узы… Раб и свободный человек в греческом и римском обществе имели статусы, образующие непрерывный ряд. Рабы греческих хозяев могли иметь собственность, в том числе своих рабов, получать разрешение заниматься другой работой, помимо выполнения обязанностей раба… Зачастую в интересах хозяина было отпускать их на свободу, поскольку труд свободных людей обходился дешевле… Несомненно, имелись многочисленные случаи грубого и жестокого обращения, а также несправедливости, но в целом настроения в среде рабов не были беспокойными».

«Хотя это было принято отрицать, учения, отвергающие рабство, начали появляться в христианском богословии вскоре после упадка Рима и сопровождались постепенным исчезновением рабства повсюду, кроме отдаленных окраин христианской Европы. Когда же впоследствии европейцы ввели рабство в Новом Свете, они сделали это вопреки решительному сопротивлению папы, и этот факт тоже удобно «упускали» из истории вплоть до недавнего времени. И наконец, отмена рабства в Новом Свете была инициирована и достигнута христианскими деятелями… Рабство некогда было почти повсеместным в обществах, которые могли себе его позволить, и лишь на Западе возникла значительная нравственная оппозиция, которая добилась его отмены» (Родни Старк, Во славу Господа, с.291).

Докинз, Бог как иллюзия, с. 49 русского издания и далее.

Доступное для понимания объяснение разницы между строгим и критическим рационализмом см.: Виктор Репперт, Опасная идея К.С.Льюиса (Victor Reppert, С.S.Lewis’s Dangerous Idea, Inter-Varsity, 2003), c. 30–44.

Известный очерк У. К. Клиффорда по этому вопросу – «Этика веры» (W. К. Clifford, The Ethics of Belief), где сказано: «Всегда, везде и для каждого ошибочной является вера во что-либо на основании недостаточных [эмпирических] доказательств». Наиболее известный текст А. Дж. Айера – «Язык, истина и логика» (A.J. Ayer, Language, Truth and Logic).

См. примеры у Репперта.

Аласдэр Макинтайр в работе «Чья справедливость? Какой рассудок?» (Alasdair MacIntyre, Whose justice, Which Rationality? Notre Dame University Press, 1988) провокационно и убедительно показывает, что на одном только Западе существуют несколько различных «традиций» рациональности: аристотелевская, Августина и Фомы, разумного реализма. У каждой есть логика и обоснование, действующие в пределах различных фундаментальных допущений – о природе человека, о связи разума с эмоциями и волей, о личности и ее отношении к социальному контексту и традициям, и так далее. «Рациональным» аргументом считается последовательность и постоянство в рамках целого набора убеждений конкретной традиции. У этих рациональностей может быть немало общего, некоторые доводы могут считаться убедительными не только в одной из них. Однако сомнительно (а с точки зрения Макинтайра – невозможно), что найдется хоть один аргумент, касающийся бытия Божьего, который оказался бы абсолютно убедительным для всех приверженцев каждой рациональной традиции.

Один из лучших критических трудов по строгому рационализму с точки зрения Просвещения – «Вера и рациональность: о разуме и вере в Бога» (A. Plantinga, N.Wolterstorff, eds. Faith and Rationality: On Reason and Belief in God, Notre Dame University Press, 1983). Взгляд, характерный для эпохи Просвещения, назван картезианской «базисностью» (foun-dationalism), этот подход почти повсеместно отвергнут философами. См. также: Николас Вольтершторфф, Разум в рамках религии (Nicholas Wolterstorff, Reason Within the Bounds of Religion, Eerdmans, 1984).

Томас Найджел, Последнее слово (Thomas Nagel, The Last Word, Oxford University Press, 1997), c. 130.

Терри Иглтон, «Выпад, удар, промах», рецензия на книгу Ричарда Докинза «Бог как иллюзия» (Terry Eagleton, “Lunging, Flailing, Mispunching”, London Review of Books, vol. 28, no 20, October 19, 2006).

Более сложный случай см.: X. Зигель, Опровергнутый релятивизм: критика современного эпистемологического релятивизма(Н. Siegel, Relativism Refuted: A Critique of Contemporary Epistemological Relativism, Dordrecht: D. Reidel, 1987). Релятивисты утверждают, что «истина» верна только в рамках убеждений того же человека и что все эти рамки имеют равную значимость. Релятивисты утверждают, что не существует критерия оценки, занимающего более высокое положение по сравнению с рамками, который позволил бы вынести решение по всем притязаниям на истину. Но как указывает Зигель, заявления релятивистов о равенстве всех рамок (не только их собственной) – само по себе высший, занимающий более высокое по сравнению с рамками критерий оценки истинности. С таким заявлением они исходят из собственных рамок и оценивают по ним других, то есть делают именно то, в чем отказывают остальным. «Таким образом… релятивизм не в состоянии провозгласить или даже признать себя, не нанеся себе поражения» (с. 43).