Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №12 за 1990 год

Вроде бы город-неудачник. Но не поэтому ли еще милей он кологривчанам? Я встречался с ними в разных краях, и только поведешь разговор о городке — грусть у людей в глазах появляется, с нежностью о нем говорят. А если уж какая публикация о Кологриве появится — местная почта работает с большой нагрузкой, все стараются отправить вырезку из газеты родственникам или знакомым. Милый и тихий городок.

Порой кологривчане узнают о своих исторических памятниках случайно. Года два назад от городских властей поступило распоряжение разобрать старые склады, что стоят на площади, у берега Унжи. Портят картину — громоздкие, серые, закрывают вид на реку. Пришли рабочие с топорами и пилами. И вдруг перед ними возник Петр Николаевич Смирнов, запыхавшийся, из школы прибежал. Поднялся на прогнившее крыльцо склада и произнес перед рабочими пламенную речь. «Россияне! — начал он.— Перед вами памятники деревянного зодчества! У афинян есть Акрополь. А у нас, кологривчан, такую же ценность представляют эти деревянные склады...» Городские власти насторожились. Чем черт не шутит. Связались с Костромой. И что же? Пришел ответ, что склады в самом деле представляют историческую ценность и трогать их нельзя. Так и стоят они, правда, в этом году подновили крыльцо.

Герб города был утвержден императрицей Екатериной II в 1779 году. На нем лошадиная голова с крутою гривой (вспомните имя сего города) и корма галеры с тремя фонарями и опущенными лестницами. Однако не подумайте, что Унжа какая-то большая водная магистраль. Летом ее почти везде можно перейти вброд — и самое большее будет по пояс. Но путешествовать по ней на плоту или на байдарках — одно удовольствие. В последнее время, кроме туристов, стали появляться здесь и те, кто ищет следы внеземных цивилизаций. Известно, что в окрестностях Кологрива упал большой метеорит в тот самый день и час, когда разразилась катастрофа на Подкаменной Тунгуске. Ходят слухи, что это осколок Тунгусского метеорита — и ничто иное.

Возможно и так. Но не исключено, что это снова одна из кологривских легенд...

Святой человек

Давно собирался побывать на родине удивительного художника и мудреца Ефима Васильевича Честнякова. И вроде бы совсем рядом от Кологрива деревенька Шаблово, да никак пути туда не лежали. Случай свел меня в кологривской гостинице с костромским искусствоведом Виктором Яковлевичем Игнатьевым, вместе оказались в номере. Узнал, что он собирается в Шаблово и в машине есть лишнее место — повезло! «А дом художника сохранился?» — поинтересовался я. «Нет»,— ответил Игнатьев. Достав из сумки небольшую книгу «Ефим Честняков. Новые открытия советских реставраторов», он полистал страницы и показал мне фотографию ветхого двухэтажного дома: «Здесь жил Ефим. На первом этаже был театр, на втором мастерская, и тут же художник работал, писал картины, пьесы, сказки, стихи».

В начале 60-х годов молодой директор Костромского музея изобразительных искусств В.Я. Игнатьев привез из Кологривского района в Кострому картины и записные книжки забытого художника. Почти все полотна подлежали реставрации. Сначала он решил реставрировать «Город Всеобщего Благоденствия». Реставраторы В. Танеев и С. Галушкин, расстелив на полу музея пять больших кусков, сшили их. Работали по двенадцать часов и всего за полмесяца придали картине первоначальный вид. Полотно еще лежало на полу, просыхали краски, а Игнатьев и все, кто к нему заходил в то время — художники, реставраторы, искусствоведы,— поняли, что перед ними огромный, неведомый, загадочный мир, угасший в глубинке лишь несколько лет назад...

Еще не были прочитаны все записные книжки Честнякова, но уже было ясно, что не только Костроме — всему человечеству возвращается художник, поэт и мыслитель, не признанный при жизни. В скором времени около сорока картин Ефима Честнякова и, конечно же, его шедевр «Город Всеобщего Благоденствия» поехали на выставки в Москву, Ленинград. А тут и Европа захотела взглянуть на живописца из русской глубинки. Следуют одна за другой выставки в Париже, Турине, Флоренции... (Между прочим, с именем В.Я. Игнатьева связан взлет музейного дела в Костроме и области. Он открыл и солигаличского художника Григория Островского. Картины его также экспонировались потом в Москве, в Италии, во Франции.)

Сейчас же Виктор Яковлевич решил воплотить в жизнь свою давнишнюю мечту, коей уже, наверное, четверть века — поставить памятный знак на том месте, где когда-то стоял дом Ефима. Два дня он искал валун, уходя рано утром и возвращаясь в гостиницу поздно вечером, голодный, усталый и недовольный поисками.

На третий день мы отправились в Шаблово. Летом здесь хорошо. Травы в человеческий рост. С высокого берега видна Унжа и вдали — поселок лесозаготовителей Ужуга. Тихо. Я постоял у небольшого бугра, заросшего травой,— здесь когда-то был дом Ефима. Заглянул в соседнюю избу: полы крашены, чистые обои, кое-что из мебели оставлено. Подошел к горке с открытыми стеклянными дверцами. Гляжу — лежит отрывной календарь, членский билет ДСО «Наука», листок из тетради с переписанной откуда-то песней «В путь-дорогу», фотография девочки. Перевернул ее, прочитал: «Бабушке и дедушке от внучки Леночки. 1974 год». Шаблово нынче — пустая деревня, каких много в Кологривском районе.

Заглянули мы с Виктором Яковлевичем еще в один дом и удивились. Полы вымыты. Кровать заправлена, подушки взбиты. Прошли в светелку, видим — сидит женщина. Оказывается, пришла из Илешева косить, притомилась и зашла в свой родной дом. А перед тем как отдохнуть, прибралась по старой крестьянской привычке. Спросили, как зовут ее. Голубева Анна Сергеевна. «А вы по какому делу к нам?— поинтересовалась она.— Уж не к нашему ли Ефимушке?» — «К нему»,— ответили мы. Она потянулась рукой куда-то в угол и достала пестрое тряпье, развернула, встряхнула, и мы увидели чесучовую куртку в заплатках, пуговицы обшиты материей. «Это куртка Ефима,— сказала женщина.— Я ее под затылок кладу, как голова разболится».— «И помогает?» — спросил я. «А как же. Никакого лекарства не пью».

Для местных Ефим Честняков — святой человек. Под деревней Илешево, в сухом сосновом бору, среди разноцветных кладбищенских оград, есть скромная могилка с железным крестом. Старый деревянный крест со сгнившим основанием привязан к ограде. Здесь в 1964 году похоронили Ефима Честнякова. Могильный холмик покрыт, словно бархатом, темно-зеленым мхом. Тут цветы полевые, огарок дешевенькой свечи, на кресте висит белое полотенце. Песчаный холмик со всех сторон в дырах. Это местные жители берут землю, натирают ею руки или ноги, у кого что болит,— и, говорят, проходит боль и ломота. Дыры эти заделывают каждый раз, а они вновь и вновь появляются. Вот такая вера в Ефима...

Все, кто бывает в Шаблове, обязательно спускаются к Ефимову ключу. Сюда ведет крутая тропа, вьющаяся среди плюща, зверобоя и прочего разнотравья. Под горой родниковая вода тихо сливается с замшелого деревянного желоба в песчаную выемку. «Этот желоб,— сказал Виктор Яковлевич,— еще Ефим делал. Его работа. А лоток и скамью смастерили уже позднее...» Мой спутник сел, помолчал. Я же напился из ключа, умылся холодной водой и вышел на солнечную поляну. Вдруг слышу позади:

Свободны мы, цепей уж нет,

Сияет над страной невиданное утро

И солнце новое, повсюду виден свет,

И люди все иные уж как будто...

Это Игнатьев читал стихи Ефима Честнякова.

Потом мы снова бродили по деревне, и мой спутник рассказывал, как он отыскал здесь дневники художника, его фотоаппарат, свирель и многое другое.

На следующий день, уже в Кологриве, мой сосед появился в номере, порывистый и радостный. Голубые глаза его светились. В полутора километрах от города, в деревне Судилово, в овражке, отыскал он наконец большой, в человеческий рост, валун. Показал ему этот камень местный краевед Владимир Дмитриевич Осипов.

Спустя месяц я узнал, что Игнатьев помогал рабочим перевозить камень и вместе с ними ставил его на площадку, где еще недавно был заросший травой бугор. Рядом с камнем появилась мраморная плита: «Здесь стоял дом, в котором родился, жил и умер Ефим Васильевич Честняков, художник, поэт, мыслитель».

Я представляю, как везли этот валун по кологривским дорогам. Тяжелый труд!

Княжая пустынь

В двадцати километрах от Кологрива есть живописный уголок — Княжая Пустынь. Впервые я побывал здесь четверть века назад и понял, что уже до конца дней своих не забуду эту огромную гору посреди тайги и вид с орлиной высоты. И более того, в часы душевного смятения, тоски и недовольства жизнью я мысленно обращался к этому уединенному мирку, теша себя надеждой когда-нибудь вновь побывать на этом небольшом клочке земли, наполненном легендами и былями.