Рахель Блувштейн - Переводы стихов Рахель

* * *

И вот последний отголосок эха стих,

от всех сокровищ не осталось ни следа,

и обнищало сразу сердце, и грустит

в оковах льда.

Как жить тому, кто забывает о былом,

как превозмочь ему перед грядущим страх?

Его не скроет больше память под крылом,

рассеяв мрак...

Вот встреча, полувстреча, быстрый взгляд,

вот ты приветствие едва пробормотал, —

и сразу же сметает все подряд

лавина боли, счастья шквал.

И прорвана плотина забытья,

и бури не сдержать, не отдалить,

и на колени опускаюсь я,

и пью, чтоб жажду утолить...

13.04.25, Тель-Авив

Перевод М. Яниковой

http://www.youtube.com/watch?v=UNB2AnUXL1o

Что такое весна?

Ты проснулся с утра —

и увидел грушу в цветенье.

И давившая прежде на плечи гора

исчезает в одно мгновенье.

Так пойми:

как же вечно грустить о цветке,

том, что осень сгубила давно,

если нынче весна

тебе дарит букет

и подносит прямо в окно?

Перевод М. Яниковой

Не иначе — проделки весны... Человек пробудился от сна

и видит: вот у его окна

первой листвой оделась груша.

И в миг: тоска, что горою давила душу,

раскрошилась — и ее больше нет.

Да пойми ж наконец: не пристало упрямо страдать

об одном увядшем цветке,

что дыханьем сгубила жестокая осень —

коль весна утешает и с рассветом к окошку подносит

улыбаясь огромный букет.

Перевод З. Копельман 

/Перевод З. Копельман/

Овечка бедняка — моя к тебе любовь,

И мягкое руно

Мне греет стынущее сиротливо сердце,

Уставшее давно.

Одна она, и страх объял внезапно:

Ведь бедным суждена печаль —

Я знаю, у меня ее богач отнимет.

Ему меня не жаль.

1928

Перевод З. Копельман

/Перевод М. Яниковой/

Залману

Там горы к небу поднялись —

в дали прошедших лет.

И с песней я взлетала ввысь,

кричала: "Кто там? Отзовись!" —

И эхо мне в ответ.

Померк тот свет, прошли года,

вершины стерлись те.

но эхо живо, как тогда,

ты крикни, и оно всегда

ответит в пустоте.

Когда беда приходит вдруг,

когда вокруг темно, —

как сохранить хотя бы звук,

хотя бы тень, пожатье рук,

пусть эхо лишь одно!..

Перевод М. Яниковой 

/Перевод М. Яниковой/

Мчатся тропы, сияет их белизна.

Что до этого мне, заключенной в палате?

Я стою тихонечко у окна.

Просто плачу.

Спросит врач: "Ты сегодня плакала, да?

Ты хотела увидеть, что там, за горой?"

И я улыбнусь: а ведь он угадал!

И я кивну головой.

Рукою доброю погладь мою, —

Пусть как сестре — назад не оглянуться.

Мы знаем: после бури кораблю

В родную гавань больше не вернуться.

Утри мне слезы. Только ты один

Найти сумеешь ласковое слово.

Мы оба точно знаем: блудный сын

Родного неба не увидит снова.

Перевод Я. Хромченко

* * *

Возьми в свои руки руку мою

с любовью брата.

Мы оба знали: простреленному кораблю

нет к родным берегам возврата.

Единственный, я внимаю тебе,

сними кручину.

Мы оба знали: родных небес

не увидеть блудному сыну.

Перевод М. Яниковой 

/Перевод М. Яниковой/

А бессонной ночью — на сердце лед,

а бессонной ночью — ужасен гнет.

Протянуть ли руку — порвать ли нить?

Отступить?

А наутро — свет.

он на крыльях мчит,

и тихонько он

мне в окно стучит.

Не тяну я руку, не рву я нить.

Сердце!

Дай мне повременить!

Перевод М. Яниковой 

Да, я такая:

проста без затей,

мысли мои тихи.

Люблю тишину,

и глаза детей,

и Франсиса Жама стихи.

Был пурпур мне ближе других цветов,

я жила среди горных вершин,

я была своей средь больших ветров

и своей — средь орлов больших.

Да, это было,

но это — ушло.

Меняются времена.

Душа носилась на крыльях орлов,

а нынче меня не узнать...

Перевод М. Яниковой

/Перевод М. Яниковой/

И вновь простор полей, и ветер вешний,

шаг невесом.

Так может, этот плен и этот ад кромешный —

лишь страшный сон?

Но ведь тогда и память об отрадах

и о дарах,

что узниках утешить были рады,

скользнет во мрак?

Так пусть кошмар и ад не гасят пламя

еще чуть-чуть,

чтоб этот малый свет не смог с тенями

прочь ускользнуть!..

Перевод М. Яниковой

* * *

Итак — конец и этим кандалам.

Их прежде не брала любая сила —

теперь же скука их перепилила.

Итак, свобода. Как я к ней рвалась,

ее боялась...

Сердце же, однако,

не радо,

чтобы не сказать — готово плакать...

Перевод М. Яниковой

Как ей просто его величать

его именем средь бела дня!

Ну, а я привыкла молчать,

чтобы голос не выдал меня.

Как ей просто шагать по земле

рядом с ним ясным днем!

Ну, а я пробираюсь во мгле

и тайком.

Есть кольцо золотое у ней,

и алмазы на нем горят.

Но мои кандалы — тяжелей

во сто крат.

Перевод М. Яниковой

Она его по имени зовет,

Голос — привычный выдох,

А я на свой не положусь,

Чтоб не выдал.

Она идет повсюду рядом с ним,

Всегда — на его пути,

А я сижу в вечерней тьме,

Взаперти.

На пальце у нее горит кольцо

Золотое, слепящее глаз,

А железные цепи мои прочней

Во сто раз!

1926, Тель-Авив

Перевод В. Лазариса

/Перевод М. Яниковой/

Различишь ли зов из своей дали,

различишь ли зов,

как ни страшна даль?

Он рыдает в сердце, в душе болит

и благословляет сквозь все года.

Через мир огромный ведут пути

и, сойдясь на миг, разойтись спешат,

и своей потери не обрести,

и стопы усталой неверен шаг.

Может статься, смерть стоит за дверьми,

и прощальных слез пора подошла,

но тебя — и в самый последний миг

буду ждать, как Рахель ждала.

Перевод М. Яниковой

* * *

Раны пред вами свои обнажать,

золото горечи — полную чашу! —

на сострадание ваше сменять

и на презрение ваше?

Вам предназначен — презрительный смех.

Силы собрав, проявлю я отвагу

и обозначу границу для всех:

"дальше — ни шагу!"

* * *

Вновь эти строки перед взором предстают:

лист пожелтевший смят,

его чернила, выцветая, создают

былого аромат.

О чары памяти, о властная рука,

касания тепло!

Вот подан знак — и что-то вдруг издалека