Рахель Блувштейн - Переводы стихов Рахель

"Вдруг", — мелькает мысль в тиши ночной, —

ничего и не было со мной?"

Те стоны мои в час нужды и печали —

от боли, от гнета оков, —

теперь ожерельями слов они стали

и белою книгой стихов.

Со всех тайников были сорваны дверцы,

расхищено то, что огнем

пылало в глубинах разбитого сердца,

в беспомощном сердце моем...

Перевод М. Яниковой

/Перевод М. Яниковой/

Когда я была девчонкой,

я часто бывала грустна.

Ходила в одежде черной,

играла совсем одна.

Пусть лет промелькнула стая,

той девочки больше нет,

но вот — как прежде, грустна я,

и та же мета на мне.

Преграды — те же, что в детстве,

меж мной и людьми лежат,

но только в траур одето

не тело теперь, а душа.

Перевод М. Яниковой 

Может быть,

и придумала все это я?

И, как знать,

никогда я не мчалась с рассветом в поля,

отгоняя остатки сна?

Никогда,

никогда в эти длинные жаркие дни

не слыхали снопы, не слыхали поля,

как в устах моих песнь звенит?

В синеве твоих волн никогда не купалася я,

о, Кинерет родной,

мой Кинерет родной!

Ты-то — был?

Или сон это мой?

Перевод М. Яниковой 

Может быть,

Никогда не бывало тех дней?

Может быть,

Никогда не вставала с зарей и не шла

По росистым лугам я косить?

Никогда в те горящие долгие дни

На полях

Не везла я с ликуящей песней снопы

На тяжелых, высоких возах?

Никогда не бросалась в кристальную синь

Твоих волн?

О, Кинерет, Кинерет, Кинерет ты мой,

Неужели ты был только сон?

Перевод М. Ялан-Штекелис  

Может быть, в моей жизни было все по-другому.

Все лишь сон, что на память идет без конца.

И не я на рассвете выбегала из дома,

Чтобы сад свой возделывать в поте лица.

И не я на душистых снопах в поднебесье

На возу проплывала — вот так бы и плыть.

И лилась над полями счастливая песня —

Не моя, не моя, не моя, может быть.

Разве я (это тоже, наверное, сны)

Ликовала, смеялась — кто в это поверит?

А потом окуналась в прохладу волны,

В мой Кинерет сияющий... О, мой Кинерет!

Перевод Л. Друскина 

*  *  *

Снова весны благодатная сила —

Сердце мое для надежд пробудила.

Праздник цветения, радость без меры…

Только забор, равнодушный и серый,

В землю уставился — тупо, покорно…

Блещут цветы красотою узорной.

Пышная ветка к ним хочет склониться.

Я, и деревья, и звери, и птицы, —

Все до поры дотянули блаженной…

Будь же, земля моя, благословенна!

Перевод Л. Друскина

/Перевод М. Яниковой/

Прекрасны клумбы у меня в саду.

и выросли на них цветы "Быть может".

К садовничьему пристрастясь труду,

как я растила их! Как лезла я из кожи!

Я выставила стражу у ворот

и на ее рассчитывала верность.

Цветы хранила я от всех невзгод,

боясь, что в сад проникнет Достоверность.

Но та пробилась через семь оград,

и сразу приговор ужесточила,

и превратила в кладбище мой сад

и мой цветник — в могилы превратила.

Перевод М. Яниковой

/Перевод М. Яниковой/

Если Господня воля —

мне на чужбине скитаться,

то, Кинерет, позволь мне

хоть в могиле рядом остаться.

Мы наконец-то вместе.

Здесь покой небывалый.

С поля несутся песни,

что я когда-то певала.

Здесь меня не забыли.

Здесь мой путь подытожен.

Дерево на могиле

благословляет прохожих.

Если Господня воля —

мне вдали от тебя скитаться, —

я вернусь, о Кинерет!

Позволь мне

Перевод М. Яниковой

/Перевод М. Яниковой/

Залману

Как союз между звуком и эхом,

так и наша с тобою связь.

Ей года и века — не помеха,

в сердце память живет, затаясь.

На вершине — двое.

как ветер,

весела она и легка,

ну, а он — черноглаз и светел,

как еврейский отрок в веках.

Он сказал:

"Как пастушьи свирели,

голос твой в Иудейских горах,

эти звуки не устарели,

и легенда та не стара".

Нас вели изгнанья путями,

эта доля совсем не легка.

Потому ли союзу меж нами

не помеха — года и века?

Перевод М. Яниковой

/Перевод М. Яниковой/

Чужому

Кто ты? Я тянусь рукой, но рядом

я твоих не ощущаю рук,

и глаза, с моим встречаясь взглядом,

прячутся, и в них сквозит испуг.

Каждый человек — как сад закрытый,

и к нему тропинка не лежит.

Жду, покуда на пустынных плитах

иссякает жизнь...

/Перевод М. Яниковой/

Я примирюсь — и грохот, и бетон

моя душа воспримет и поверит,

в чужой толпе не вспомню я о том,

что спит в душе, не прошепчу: "Кинерет!.. "

Лишь ночью, в час молчанья и тоски

я стану вспоминать и плакать стану,

когда страдание рвет сердце на куски,

когда болят закрывшиеся раны.

Перевод М. Яниковой

Лишь для тебя они станут наградой,

лишь о тебе мои песни звучат:

штили и штормы, слезы и радость,

боль и услада, холод и чад.

Да, я ответа не знала доселе,

да, я почти-что мосты подожгла, —

сразу вернулись и снова запели:

ревность и ненависть, пламя и мгла.

И для тебя лишь симфония эта,

лишь о тебе сотни скрипок поют:

лживость тумана — и правда рассвета,

слезы и радость, боль и уют.

Перевод М. Яниковой 

Напрасен мой испуг на этот раз:

То был лишь сон, и явь тому порука.

Лишь встретить взгляд твоих вчерашних глаз

И удержать в руке дневную руку.

Мы не забыли молодость, о нет —

В такой измене мы не виноваты.

Кинерет тих, и ясен солнца свет —

Пред отступят беды и утраты.

Незримой нитью связан ты со мной.

Она тонка, она хрупка, и всё же

И всё же мой испуг — кошмар ночной:

Открыть глаза — и сгинет. Боже, Боже!

Вдруг проснуться, понять:

это было кошмаром,

лишь кошмаром, рожденным в тоске!

И опять, как вчера, ощутить твои чары

и почувствовать руку в руке.

Мы не предали наши с тобой идеалы,

мы храним этот давний завет,

и Кинерет родной, как большая пиала,

щедр, как прежде, и полон навек.

Мы навеки повязаны скрытою нитью,

самой прочной из прочных цепей.

То был просто кошмар,

а совсем не наитье.

О, скорей бы проснуться!

Скорей!

Руку жестом рассеянным ты перенес

мне на голову, и от тепла

непосильною ношей, тяжелой до слез

грусть на сердце внезапно легла.