Джон Китс - Малые поэмы

Влюблялся в человечьих дочерей,

Любил их руки нежные, и губы,

Что, чудится, взывают: обогрей! —

А вот из фей не выбрал ни одну бы.

Царь утверждал: ему бесплотные не любы.

II

Любить людей – для эльфа срам и грех;

И всяк служитель тамошнего храма

Грозил навзрыд: беда постигнет всех

За преступленья царственного хама,

Что на закон плюет весьма упрямо.

Какая драма! Государь ведом

Лишь вожделеньем; подвернется дама —

И тот же час – Гоморра и Содом,

Пока жрецы сулят и молнию, и гром!

III

Парламент, возмущенный государем,

Воззвал: отверзни августейший слух,

Уймись! Иначе в грязь лицом ударим!

Ужели мало нежных фей вокруг?

Ухлестывай за духами, о дух!..

И царь ответил – мыслю, с перепугу

(Он фей терпеть не мог ни на понюх):

«Согласен, мой порок сродни недугу!

Средь бестелесных дев сыщите мне супругу».

IV

Гонцы к Пигмаю, в горский Гималлой

Порхнули резво, умолили хана:

О величайший! Свергни спесь долой!

Царю потребна дочь твоя, Кроханна!

Гонцы скончали речи невозбранно

И улетели с лучшей из невест.

Малютки-эльфы – мощная охрана,

И токмо няня, челяди замест,

Летела с девой: Бог не выдаст, шмель не съест.

V

Людскую душу в область эмпирея

Сонм ангельский заботливо несет —

И эльфы так же возносили, рея,

Царевну под сапфирный небосвод,

И веял ей навстречу ветр высот…

В полете эльфы спали, в нем же бдели,

А если скучноват бывал полет —

Невесте встать с пернатой колыбели

Да promener à l’aile заказано ужели?

VI

«Голубка, лучше смолкни, ей-же-ей! —

Рекла невесте няня Кораллина. —

Близ нас укрылся в облаке Хиндей,

Лукавая и злая образина!

Ох, кажется, ясна ему картина!

Сотри-ка слезы, прекрати-ка стон —

Старик Хиндей хитрее лисовина!

Он царский верноподданный шпион!

Родная, твой обман уж заподозрил он! —

VII

Хиндей услышит храп усталой мыши,

Коль скоро в половицах есть нора!

Хиндей считает черепицы крыши —

И знает, сколь под крышей серебра

И золота – и думает: пора

Изъять их! О, Хиндей…» Но дева няне

Велела: «Стихни! Ты глупа, стара!

Да мне ли опасаться этой дряни?

Я в ненавистный брак влекома на аркане!

VIII

О, мой любимый смертный, где ты?» – «Цыц!» —

Шепнула няня, да царевна-кроха

Такой метнула огнь из-под ресниц,

Что нянюшка решила: дело плохо!

И стихла, удержать не в силах вздоха,

Поскольку от воспитанницы злой

Ждала в отместку вящего подвоха:

Кроханна ущипнет – хоть волком вой!

А может уколоть аршинною иглой…

IX

Приструнив няню, дивная Кроханна

Со скукой и тоской наедине

Стенала и скулила непрестанно,

Кляня судьбу злосчастную, зане

«Прощай навек» родной рекла стране.

Корысти государственной в угоду

Горянке славной дни влачить на дне

Долин? Достаться подлому народу?

В низину снизойти? К столь низменному сброду?

X

Рыдала фея в носовой платок —

Тож лепесток фламандской розы. Кроме

Изложенного, был еще чуток

Иной резон скорбеть об отчем доме —

Хиндей сие поведал в пухлом томе

«Записок» знаменитых (Жукк и Сын,

Что любят мертвых уличать в сороме,

Издали труд подобный не один —

Извольте заглянуть в их книжный магазин).

XI

Честит Хиндей, не сдерживая злости,

За мерзкое распутство всех подряд,

И всем подряд перемывает кости,

Усердно регистрируя разврат,

В котором грешен всяк и виноват;

Глаголет он, историю копая

(И тут Хиндею Геродот не брат),

Как фею-шленду, эльфа-шалопая

Толкала к людям страсть – постыдная, слепая.

XII

Откроем указатель. Буква К…

О что за имена! Какие лица!

И мы Кроханну там наверняка

Отыщем без труда. Ага… Страница…

Листаем… Напечатано: срамница!

Такое автор о царевне плел,

Что впору плюнуть или прослезиться!

«Влеченье к людям – худшее меж зол!» —

Сказал Хиндей – и в том уперся, как осел.

XIII

Кроханну прошлым он корит романом:

Мужчина был ей дорог, люб и мил

Задолго, мол, до брака с Эльфинаном!

Но и во браке, мол, не поостыл

Сжигавший дрянь сию преступный пыл:

Сбегала, дескать, с мужниного ложа

В Бреданию – любезный гамадрил

Там обитал, злопакостная рожа!

Царица, мол, жила, грехи вседневно множа.

XIV

Но полноте! Оставим болтовню —

Пускай болтают сойка да сорока.

Царевну я пока что не виню —

Зачем ее порочить раньше срока?

Подобный брак – несносная морока!

Сам Эльфинан – поведать вам дерзну —

В супружестве таком не чаял прока:

Он, женской плоти нежной белизну

Любивший – получал бесплотную жену!

XV

Едва послы его – точнее, сваты —

Вспорхнули над макушками дерев,

Забился Эльфинан к себе в палаты,

Как зябнущий баран в уютный хлев,

И в жалобах излил никчемный гнев.

И тщетно звал, простертый на диване,

Милейшую меж прочих смертных дев…

И мщенье обмозговывал заране:

«Парламент! Ох и шваль – и смерды, и дворяне!

XVI

Я кой-кого изрядно проучу,

И кое-кто дождется укорота;

Я кой-кого отправлю к палачу,

И кой-кому палач отрубит что-то!

Не депутаты – золотая рота!

Ишь, супостаты любящих сердец!

Одергивать меня, как обормота?

Я царь, иль нет? Не я ль ношу венец?

Я славный Эльфинан, иль тряпка, наконец?

XVII

И лорду-канцлеру, лисице хитрой,

Приуготовлю преотменный шиш:

Его сынок хотел венчаться митрой —

Теперь уже не выгорит, шалишь!

А младший Хреннинг пусть мечтает лишь

О долгожданном генеральском чине!

Церковная богаче будет мышь,

Чем царедворцы многие отныне —

Щедрот моих, клянусь, не станет и в помине!

XVIII

Ха! Герцог А.! Твой отпрыск волен ждать,

Но не дождется Ордена Подвязки —

Визжали ты, сестра твоя, и мать

О том, как царь дарует смертным ласки!

Что, полагали, я страшусь огласки?

Ха! Графу Б. придется жить в кредит…

А вот Палату Общин без опаски

Не тронешь – ибо сволочь там сидит;

Силен мужицкий сброд, и превесьма сердит.

XIX

Чудовищная, подлая затея!

Какую стерву с Гималлойских гор

Доставят мне, о свадебке радея?

Проклятый брак, поганый приговор!

На плаху легче, лучше на костер!

Прелестнейшая Берта! Разве тать я?

Порхну к тебе на головной убор,

А после поброжу по складкам платья —

Да перст мизинный твой порой возьму в объятья!»

XX

С минуту бедный царь лежал простерт —

Пока не вытер слезы покрывалом

И не восстал с дивана, зол, как черт:

К любви найдя препону даже в малом,

Влюбленный обращается вандалом!

И зычно грянул грозный царский глас;

И, точно понукаемый стрекалом,

Поспешно царь продиктовал указ:

Всех пойманных ворюг – на плаху, и тотчас.

XXI

«Эбен!» (Эбеном издавна владыка

Прозвал пажа. Пригож и чернокож,

Любимый царский раб из Мудамбика,

Умен был этот эльф, и прыток тож,

И часто правду молвил, а не ложь,

И потому бывал нечасто порот).

«Эбен! Искать гадателя пойдешь —

Зовется Плудт, недавно прибыл в город!

Сыщи, тащи сюда – хоть волоки за ворот!

XXII

Постой! Пойдешь без моего кольца —

Вещун тебе покажет фигу с маком:

Наверняка такого молодца

Сочтет убийцей, либо вурдалаком;

А перстень свой лишь доблестным служакам

Даю! Скажи: затянется расспрос —

Любой кудесник до расспросов лаком, —

Есть у царя усердный кровосос,

Цепной комар, – а есть и рой несытых ос!»

XXIII

Нешуточную бросивши угрозу,

Унялся Эльфинан, и вновь прилег,

И томно принял царственную позу.

А раб, нутром почуявший батог,

Безмолвно пятясь, вышел за порог,

И двинулся к астрологу в обитель:

Столицу знал он вдоль и поперек,

Насквозь разведал – верить захотите ль? —

Гораздо лучше, чем любой исконный житель.

XXIV

Смеркалось, и оптовым на замки

Закрыться подошла пора лабазам,

А где продажа в розницу – рожки

Зажглись, шипя веселым, ярким газом

(Врачи глаголют, он сродни заразам).

Теки по трубам, газ, расторгни мрак,

Потешь нам душу и обрадуй разум!

Свечной торговец, нынче ты – бедняк,

И вскоре не у дел останется светляк.

XXV

Эбен презрел кондитерские лавки

(Он во дворце халву и пастилу

Нещадно трескал и просил добавки);

Он важно шел – и вдруг изрек хулу:

Отчаянно фальшивил на углу

Скрипач, игравший токмо ради хлеба.

«О, где бы взять поганую метлу!» —

Рыкнул Эбен. Тут капли пали с неба,

И хлынул дождь, и раб забрался в кузов кэба.

XXVI

«Я дерну шнур, – сказал Эбен. – Мой Бог!

Ну, где такую сыщешь колымагу?

Сиденье – рвань, в обивке – уйма блох.

Одёр ледащий не прибавит шагу:

Я скоро трупом, намекает, лягу!

Стекло приспустишь – больше не поднять,

И всюду щели пропускают влагу!

О Боже, мы ползем – за пядью пядь!

Пора бы паланкин использовать опять!

XXVII

О ты, ползущий медленней улитки,

И тяжко раздувающий бока!

Ты утром вез бедняцкие пожитки,