Уильям Шекспир - Сонеты

Твои черты навек, без увяданья.

Пока мой мозг и сердце будут жить,

Пока самих их не коснется тленье,

Я буду память о тебе хранить,

И не изгладит образ твой забвенье.

Всего не впишешь в бедный твой дневник,

Моя ж любовь без бирок сохранится:

Ее хранит души моей тайник,

И я готов вернуть твои страницы.

Любви тогда лишь памятка нужна,

Когда не верит памяти она.

Не хвастай, Время, будто я разбит:

И новое, казалось бы, величье,

И гордость подновленных пирамид

Лишь новый образ старого обличья.

Наш краток век, и мы твоим старьем

Любуемся, как выдумкой чудесной,

И верим, что его мы создаем,

А ведь оно давным-давно известно.

Твои скрижали, как и ты, смешны.

И то, что есть, и то, что было, ложно.

Спешишь придумать сказки старины,

Но в эти бредни верить невозможно.

Лишь в том клянусь, что буду верен я,

Как ни пугай меня коса твоя.

Будь дочерью Фортуны и царя

Моя любовь, - была б она без прав,

Попала бы - из милости иль зря

В букет цветов иль в ворох сборных трав.

Но нет! Ее не случай породил;

Ей приторная роскошь не страшна,

И не опасны взрывы рабьих сил,

Которым милы наши времена.

Она чужда бессмысленной грызне,

Где, что ни час, царит закон иной,

Она стоит поодаль, в стороне,

Где не грозят ни ливни ей, ни зной.

И пусть получат те глупцы урок,

Чья смерть добро, чья жизнь - сплошной порок.

Зачем нужна мне показная честь,

Чтоб балдахин носили надо мною?

И для чего посмертной славы лесть,

Когда непрочны так ее устои?

Не знаю разве, как последний грош

От жадности терял искатель счастья?

Как добрый вкус вдруг станет нехорош

И позабыт затейной ради сласти?

Но мне позволь тебе служить любя,

Свой скудный дар вручить с благоговеньем,

Ты ж сердцу моему отдай себя,

Вознагради ответным приношеньем.

Прочь, клеветник! Чем злей ты и грубей,

Тем над душой ты властвуешь слабей.

О, милый мальчик! Времени косы

Не убоясь, ты взял его часы.

И вот, цветя и набираясь сил,

Поклонников своих ты подкосил.

А если мать-Природа не дает

Лететь тебе безудержно вперед,

Она тебя оберегает тем

Чтоб время не смело тебя совсем.

Но берегись! Капризна, неверна,

Не станет вечно клад хранить она,

И - будет день тот близок иль далек

Наступит, наконец, расплаты срок.

Когда-то не считался черный цвет

Красивым даже в женщине прекрасной.

Красавиц смуглых ныне полон свет

К чему же унижать красу напрасно?

С тех пор как пошлость дерзко начала

Подкрашивать уродство как угодно,

Ни имени нет больше, ни угла

У красоты - изгнанницы безродной.

Поэтому моей любимой взгляд

И цвет волос с крылом вороньим схожи,

Как будто носят траурный наряд

По тем, кто осквернил природу ложью.

Они прекрасны. И твердят уста,

Что черною должна быть красота.

Когда, бывало, музыкой своею

Ты, музыка моя, пленяла нас,

И чуткий слух мой звуками лелея,

Мелодия под пальцами лилась,

Как ревновал я к клавишам летучим,

Срывавшим поцелуи с нежных рук;

Краснели губы в оскорбленье жгучем,

Свою добычу упустивши вдруг.

Завидуя таким прикосновеньям,

Хотели б губы клавишами стать,

И, обменявшись с ними положеньем,

От этих пальцев тонких замирать.

Когда ты клавишам приносишь рай,

Так пальцы им, а губы мне отдай.

Растрата духа - такова цена

За похоть. И коварна, и опасна,

Груба, подла, неистова она,

Свирепа, вероломна, любострастна.

Насытившись, - тотчас ее бранят;

Едва достигнув, сразу презирают.

И как приманке ей никто не рад,

И как приманку все ее хватают.

Безумен тот, кто гонится за ней;

Безумен тот, кто обладает ею.

За нею мчишься - счастья нет сильней,

Ее догнал - нет горя тяжелее.

Все это знают. Только не хотят

Покинуть рай, ведущий прямо в ад.

Ее глаза не схожи с солнцем, нет;

Коралл краснее алых этих губ;

Темнее снега кожи смуглый цвет;

Как проволока, черный волос груб;

Узорных роз в садах не перечесть,

Но их не видно на щеках у ней;

И в мире много ароматов есть

Ее дыханья слаще и сильней;

В ее речах отраду нахожу,

Хоть музыка приятнее на слух;

Как шествуют богини, не скажу,

Но ходит по земле, как все, мой друг.

А я клянусь, - она не хуже все ж,

Чем те, кого в сравненьях славит ложь.

И ты, как все красавицы, тиран,

Безжалостна в своей красе надменной,

Хоть знаешь ты, что я тобою пьян.

Что сердца моего ты клад бесценный.

Пусть многие - я буду прям с тобой

Твердят, что ты не стоишь поклоненья.

Я не решаюсь вызвать их на бой,

Но для себя держусь иного мненья.

Я поклянусь, и пусть на целый свет

Свидетельствует мой влюбленный голос,

Что ничего прекрасней в мире нет,

Чем смуглое лицо и черный волос.

Не то беда, что ты лицом черна;

В поступках черных, в них твоя вина!

Люблю твои глаза. Они, увидя,

Как сердцем ты неласкова со мной,

Мне соболезнуют в моей обиде,

Оделись в траур и глядят с тоской.

Ни утреннее солнце в час рассвета

Так не украсит неба тусклый мрак,

Ни блеск горящей вечером планеты

Не освещает тихий запад так,

Как лик твой красят траурные взоры.

О, если траур так идет к тебе,

То пусть и сердце в скорбные уборы

Оденется, склонясь к моей мольбе.

И я скажу: Да, красота черна!

Лишь тот красив, кто черен, как она.

Будь проклята душа, что нанесла

Удар и мне, и другу моему!

Ей мало мне содеянного зла

И друг мой брошен в эту же тюрьму.

Похитил у меня твой хищный взор

Меня, тебя, мое второе я.

Меня, тебя, его присвоил вор,

Мучительна втройне судьба моя.

Запри меня в груди своей стальной,

Но сердце друга мне отдай в залог.

Его оберегу, как часовой,

И твой надзор не будет столь жесток.

Но что тебе желание мое?!

Я - пленник твой, и все во мне - твое!

Да, да, он твой, и все теперь твое,

И я в руках твоей всесильной власти.

Пусть будет так. Лишь отпусти мое

Второе я - любовь мою и счастье.

Но ты не хочешь и не хочет он

Ведь ты жадна, а друг мой благороден.

Порукою своей закрепощен,

Из-за меня не будет он свободен.

По векселю на красоту свою

Все получить желаешь ты с лихвою.

Я ростовщице друга предаю,

Потерян он - и я тому виною.

Я ни себя, ни друга не верну

Хоть уплатил он, все же я в плену.

Как и у всех, есть у тебя желанья.

Твое "желанье" - сила, мощь и страсть.

А я во всем - твое лишь достоянье

Твоих желаний крошечная часть.

Желаньем безграничным обладая,

Не примешь ли желанья моего?

Неужто воля сладостна чужая,

Моя же не достойна ничего?

Как ни безмерны воды в океане,

Он все же богатеет от дождей.

И ты "желаньем" приумножь желанья,

Моим "желаньем" сделай их полней.

И, никому не причинив страданья,

Желанья всех ты слей в моем желанье.

Что близки мы, душа твоя гневна.

Но ты скажи, что я "желанье", "воля" [2].

А воле воля - знают все - нужна,

Исполни ж эту волю поневоле.

Наполнит "воля" храм любви твоей

Твоею волей и моей ответной.

В больших пространствах действовать вольней,

Число один средь многих незаметно.

Так пусть же буду я таким числом

В толпе безвестный, но тебе известный.

Один - ничто; но все мне нипочем,

Коль для тебя я нечто, друг прелестный.

Ты только полюби мое названье,

А с ним меня: ведь - я твое "желанье".

Любовь - слепец, что натворила ты?

Глаза хоть смотрят, но не различают,

Хоть видят, но не видят красоты,

И худшее за лучшее считают.

Когда пришлось им якорь бросить вдруг

В заливе, переполненном судами,