Николай Толстой - Охота на Кавказе

Я следил глазами за охотниками, преследующими оленей. Табун стал заметно отделяться. От него отстал только один рогач, вероятно, тот же, по которому стрелял татарин. Наконец, один из конных догнал его и выстрелил в упор. Олень все шел. Другой татарин ударил штыком его, и тут он уже свалился. Между тему мы сели на лошадей и догнали наших товарищей, собравшихся вокруг убитого зверя; остальные уже скрылись из виду. Один из охотников перерезал кинжалом поджилки убитого оленя, на задних ногах, выше колен; чтобы спустить кровь. Татары никогда не прикалывают оленя, но подрезают ему поджилки на задних ногах, вероятно потому, что олень так силен, что, когда его прикалывают, даже в предсмертных судорогах одним ударом копыта или рога может опасно ушибить неосторожного охотника. Кроме удара шашкой но самому хребту, в олене были три пули. Два татарина, сняв чересседельник, зацепили его за рога и потащили оленя по земле. Мы ехали вперед и скоро повернули в довольно узкое ущелье. По обеим сторонам рос густой кустарник, переплетенный диким виноградом, хмелем и ежевичником, беспрестанно задевавшим нас то за шапку, то за черкеску. Только что поднявшийся туман еще блестел на листьях, и едва чувствительный ветер веял на нас прохладой. У самого выезда из ущелья вдруг появился вал, тоже весь покрытый диким виноградом и повиликой; белые колокольчики резко отделялись от густой зелени. Едва заметной тропинкой, между кустами густого терновника и кучами навоза, обогнули мы ограду и подъехали к воротам. В ауле уже нас ожидали. Собаки страшным лаем давно дали знать о нас и, вместе с мальчишками, высыпали к нам навстречу. На крышах саклей стояли женщины и очень учтиво закрывались рукавами и поворачивались к нам спиной, когда мы проезжали мимо их. Хозяева также вышли встречать нас и приветствовали князя, который некоторым просто кланялся, другим говорил несколько слов. Таким образом мы доехали до сакли княжеского кунака, который, разумеется, встретил нас на дворе и, со всем возможным почетом, проводил, в саклю. Мы пробыли здесь, по крайней мере, час, пока охотники очистили оленя, взвалили его на арбу и отправили домой, к князю. Все это время сакля ни на минуту не оставалась пустою: один приходил, другой уходил. Каждый, входя, говорил приветствие князю и, получив ответ, становился около двери; затем, простояв несколько времени и сказав два или три слова, повторял свое приветствие и уходил…

Двор был полон ребятишек. Одни бегали около лошадей, другие смотрели на убитого зверя или глазели на нас в окна сакли, — все шумели страшно.

Между тем, хозяин приготовил закуску, и, несмотря на то, что князь и за себя и за меня говорил ему, что мы заехали только отдохнуть и ничего не хотим, он поставил перед нами очень обильную закуску; тут был и шашлык, и плов, и разные другие кушанья. Князь съел несколько кусков шашлыка, я попробовал понемногу всего; а остальное хозяин поставил перед нашими охотниками, которые принялись за завтрак с большим аппетитом.

Азиатцы, вообще, едят мало, зато и любят хорошо поесть: это для них наслаждение, особенно для тех, которые не преступают закона Магометова, то есть не пьют ни водки, ни вина. Надо сказать, что все азиатские, кушанья, особенно мясные, приготовляются очень вкусно, и я всегда смотрю с удовольствием, как едят азиатцы. Для них обильный, сытный обед — праздник, и, обратно, праздник есть случай хорошо поесть.

Итак, как только кончился праздник, то есть все было съедено, мы сели верхом и, в сопровождении нашего хозяина и еще двух татар, выехали в другие ворота. Солнце было высоко.

— Куда ж мы поедем теперь — спросил я князя.

— На охоту… А разве вы устали?

— Нет, но, кажется, уже поздно.

Князь обратился с вопросом к одному из татар и перевел мне ответ его. Князь говорил, что «теперь самое лучшее время для охоты: коза лежит в жар крепко и скоро утомляется; что теперь очень не трудно догнать ее; что татарин этот знает свое дело и один из лучших охотников его, князя». Это был тот самый татарин, который при мне стрелял по оленю. «Ну так поедем», — сказал я.

Когда мне случается ездить с кунаками на охоту или куда бы то ни было, я совершенно, полагаюсь на них, то есть решительно ни о чем не забочусь: когда выехать, какой дорогой, ехать ли шагом или рысью, где останавливаться, чем кормить лошадей, что будем мы есть сами, — это уже не мое дело. И эта-то беззаботность, эта-то неизвестность и составляют для меня прелесть такого рода поездок. Разумеется, выбор кунаков требует большой осторожности. Что до меня, я был в этом очень счастлив и даже замечал, что эта доверенность к ним нравится кунакам и привязывает их…

Итак, мы выехали на большую поляну, поросшую высокой травой и бурьяном. Когда мы выровнялись, я поехал рядом с охотником, которого мне рекомендовал князь, — и, действительно, он оказался превосходен. Особенно удивило меня его необыкновенное зрение.

Не успели мы проехать несколько времени, как он повернул свою лошадь направо и сделал мне знак рукою, чтоб я ехал за ним. «Вот коза лежит, — сказал мне татарин; но, сколько ни смотрел я по тому направлению, на которое он показывал мне, я ничего не видел. Таким образом мы проехали еще несколько шагов. Татарин приготовил ружье, — я сделал то же — приподнялся на стремя и стал смотреть вниз. Я следил за его взглядом… как вдруг, почти под ногами, наших лошадей, выскочили три козы. Мы выстрелили: я промахнулся, татарин повалил на месте козла; другая коза понеслась по степи, высоко подкидывая свой белый зад и точно ныряя в густой и высокой траве. Мы поскакали за ней. Тут мы увидели еще козу с двумя козлятами. Охотники разделились на две партии. Я, Саип-абрек (так звали моего товарища) и еще двое татар продолжали гнаться за первой козой, начинавшей идти все тише и тише. Я уже нагонял ее, как вдруг она круто повернула назад, и лошадь моя пронеслась мимо. Когда же я остановился и оглянулся, то увидел, что оба татарина тоже пронеслись мимо; один только Саип преследовал козу, которая все чаще и чаще начала делать крутые повороты. «Левая рука… береги!» — кричал мне Саип. Поняв его, я начал заскакивать с левой руки, и, в самом деле, мне удалось выстрелить. Коза перевернулась. Саип слез с лошади и прирезал козу. Между тем, другие охотники убили обеих молодых коз. Одна только старая коза пошла дальше. За ней поскакал князь с тремя человеками. Татары начали вторачивать коз. Саип, прищурясь, смотрел вдаль, по направлению, куда поскакал князь. Он был очень большого роста, хорошо сложенный, широкоплечий мужчина лет сорока. Лицо у Саипа широкое, скуластое; борода довольно редкая, рот очень большой, прекрасные ровные и белые зубы; глаза карие, очень маленькие. Вообще, физиономия Саипа походила на ногайскую. Хоть плохо, он все-таки говорил по-русски. Когда я стал спрашивать, как мог он в траве увидеть коз, Саип объяснил мне, что коз он не видал, а видал комаров, которые, обыкновенно, летают над козами. Объяснение это очень вероятно: в ясный, солнечный день очень далеко видишь столб комаров, когда они вьются над каким-нибудь предметом и, как говорят, играют на солнце… Вдруг мы услыхали выстрел, но очень отдаленный. «Это князь выстрелил», — заметил Саип и начал еще с большим вниманием смотреть вдаль. «Вон князь!» — сказал он, наконец, показывая рукой и осклабясь, как собака, которая увидела своего хозяина. По обращению его с князем, мне казалось, что Саип очень предан ему, и вообще он мне чрезвычайно нравился.