Лев Савров - Ах, эта Африка!

— Смотри, Ришко, цесарки! Давай поохотимся, — предложил я.

— Нам еще очень далеко ехать, а дорога неизвестно какая, — засомневался он.

— Ну что ты, смотри, как хорошо мы продвинулись, и у нас сутки в запасе.

— Ладно, — неохотно согласился он, — только ты рано радуешься, смотри, сглазишь.

И точно сглазил. Охота окончилась полным фиаско, хотя мы поочередно исполняли роли загонщика и стрелка. Бегая по кустам за неуклюжими на вид, но быстрыми птицами, я отчетливо представлял бурчавшего Виктора: «Эта трость годится лишь для самоубийства», а Роже засмеялся бы и сказал: «Зачем самоубийство, хочешь, я тебе помогу?»

Мы перекусили курицей, воображая, что это свежеприготовленная цесарка, и возобновили наш путь.

И сразу уперлись в горы. Точнее сказать, горки, не так уж и высоко, но дорога! Как будто какой-то великан, забавляясь, взял пригоршнями гравий и рассыпал равномерно по тропинке. Для него гравий, а для нас булыжники и бульники.

— Ришко, как же мы поедем?

— Я думаю, нас выручит легковесность и отличная подвеска, — ответил он. — Давай, я сяду за руль.

Абсолютно убежден и по сей день, что только его водительское мастерство и прекрасные ходовые качества автомобиля позволили нам проползти эти пятнадцать километров. Он подавал газу ровно столько, чтобы машина медленно и плавно перевалила через бульник и уперлась носом в следующий. Скрежетание и царапание днища давало полное ощущение, будто ты облизываешь эти проклятые каменные лбы собственным задом, и как бы для полноты картины нас спокойно обогнали пешеходы — старик с мальчиком — и, радостно поздоровавшись, исчезли впереди за поворотом. Было уже далеко за полдень, когда после очередного спуска камни закончились, и мы, выключив двигатель для остывания, радостно приветствовали обычный латерит.

Словно дождавшись этого момента, из-за кустов слева выскочило маленькое стадо кабанов, продвигаясь мелкой рысью и строго гуськом за вожаком. Ришко схватил карабин, я — дробовик, и мы принялись беспорядочно и судорожно палить в них даже тогда, когда уже было слишком далеко.

— «Охотнички», сказал бы Виктор, — засмеялся Ришко.

— У меня не только руки, а все внутри дрожит после такой тряски, — отозвался я.

— Ладно, садись за руль и вперед, — сказал он.

Я сел и бодро двинул вперед. Но проехал не более километра, вынужденно остановившись на вершине небольшого холма: дорога впереди вилась по узкой и длинной долине, однако как таковой дороги не было, вместо нее вытянулась цепочка луж и озер.

— Вот это да! — присвистнул я.

— Они не должны быть глубокими, ведь дожди только начались, надо попробовать, — уверенно сказал Ришко. — Давай потихоньку.

Я уже чувствовал, что теперь у нас всегда будет «потихоньку». Первые две-три лужи мы пересекли благополучно, а потом я опять затормозил.

— Смотри, Ришко, уж очень большая, да и глубокая на вид.

— Все равно надо ехать.

— Может, по краю попробовать?

— Нет, нет, лучше по центру, там накатанная колея, лучше держит, — объяснил он.

Я тронул машину вперед по центру. Сначала под водой скрылся бампер, потом колеса, затем капот, и тут же двигатель заглох.

— А машина-то негерметичная, — сказал я, наблюдая, как быстро вода заливает ноги и педали.

— Что ты хочешь, это же не амфибия.

Пока мы обменивались мнениями, уровень воды сначала поднялся выше сидений, а потом мы уже оказались в этой луже по пояс.

— Пошли! — сказал он. — Будем тянуть.

Мы вышли, нащупали задний бампер, ухватились и, без особого напряжения пропятившись десяток метров, вытянули нашу страдалицу на сухое место.

— Сейчас разберем распределитель, положим детали на капот, за пять минут все высохнет, соберем и поедем дальше, — рассудительно говорил Ришко, производя одновременно необходимые действия.

Так и получилось. Эту лужу мы сумели преодолеть все-таки по краю, а потом нас заливало еще четыре раза, но мы стали умнее и вытягивали машину вперед, а не назад.

Наконец долина кончилась, мы немного покарабкались наверх по мелким, вполне проходимым камням и выскочили вдруг на плато. Уже смеркалось.

— Зараза! — с отчаянием выдохнул я, затормозив. — Ну как это может быть, чтобы на плато было болото?!

— Не знаю, — ответил Ришко. — И конца-краю ему не видно. Помолчали.

— Придется в объезд, — сказал он. — Куда в объезд?! По целине, через саванну?

— А больше делать нечего… Сворачивай.

Я свернул влево, и мы тихо покатили сквозь шелестящую солому, лавируя между деревьями.

— Смотри внимательно, могут быть термитники.

— Я знаю, — ответил я, напряженно всматриваясь в частокол высохших стеблей. — Хорошо, что солома здесь невысокая.

Термитники могли быть двух видов: остроконечные конусы выше человеческого роста, которые видны издалека, и низенькие, примерно полуметровые, грибообразные, представляющие для нас действительную опасность, поскольку твердости они необыкновенной и спрятаны в соломе, как грибы в траве, налететь на такой — хуже, чем на камень.

Через сотню-другую метров мы одновременно ощутили неладное.

— Стой! — сказал Ришко в тот момент, когда я уже выключил зажигание.

Выскочив наружу, мы и выругались одновременно — он по-русски, я по-чешски. Левое переднее и правое заднее колеса стояли уже на ободах.

Передо мной на столе и сейчас лежит эта колючая ветка — африканский образчик. Стальной твердости, острые, как сапожное шило, восьмисантиметровой длины и полусантиметровой толщины у основания правильные конические шипы расположены на ней регулярно через пять-семь сантиметров во все стороны и способны с легкостью проткнуть автопокрышки любого грузовика, а не только нашего несчастного фургона.

— Да… — произнес Ришко, даже не заглядывая в кузов и опять употребив несколько сильных русских непечатных слов. — Как в том анекдоте про африканского вождя, есть две новости — плохая и хорошая.

— Начни с плохой, — отозвался я, рассеянно пиная колесо.

— Я забыл дома аппарат для вулканизации камер.

— Ага… А хорошая?

— Я взял два запасных колеса.

— Давай менять, — сказал я, вздохнув с облегчением. — Тащи домкрат.

Пока мы меняли колеса, стемнело, и саванна сразу наполнилась треском цикад, перещелкиванием и пересвистом ночных птиц, какими-то вздохами, хрюканьем, шорохами и прочими странными и загадочными звуками.

— Вот что, Ришко, давай-ка мне топор, включай дальний свет и ползи за мной. Да держи карабин поближе.

— Не бойся! — засмеялся он. — От шума движка и от газовой вони все живое разлетается, разбегается и расползается мгновенно. Фары светят далеко, а ты пойдешь близко.