Леонид Воронин - В Африку за обезьянами

Наибольшее неудобство обезьяны испытывали не от дождя и холода, а от тесноты помещений. Даже крупных павианов гамадрилов приходилось держать по-двое в одной клетке объемом не больше кубометра. В большинстве обезьяны жили мирно; печально поглядывая на деревья, они сидели обнявшись или роясь в шерсти друг у друга. Если же начинались ссоры между какими-нибудь двумя пленниками, то нужно было держаться на-чеку и во-время рассадить их по отдельным клеткам, пока все это не кончилось сильной дракой.

Много хлопот доставили мне два крупных павиана, сидевших в одной клетке. Раза два в неделю между ними происходили свирепые бои. Драчуны визжали, катались по клетке клубком. Я успокаивал дерущихся, обливая их водой из ведра. Павианы боятся воды и в отличие от некоторых других обезьян, например макак, никогда не купаются.

Схватки между моими павианами проходили всегда благополучно, без особых последствий, но однажды «старики», как мы их называли, довольно изрядно потрепали друг друга: у одного оказалась разорвана ноздря вместе с губой, у другого — прокушена рука. На этом бои прекратились, так как мы рассадили драчунов в разные клетки.

Довольно часто вели бои между собой мартышки. Пришлось несколько раз обращаться к Лидии Сергеевне, врачу-хирургу советского госпиталя, за помощью. На рваные раны по всем правилам накладывались швы. К счастью, у обезьян раны заживают очень хорошо, без нагноения.

Во время пересадок из одних клеток в другие некоторые юркие мартышки-подростки умудрялись удирать. Постепенно из беглецов во дворе на высоких эвкалиптах образовалась группа из восьми мартышек. В часы кормления они спускались на землю и в определенных местах ждали корма или бегали к клеткам и тащили еду через сетку. Они не уходили со двора, хотя могли бы легко уйти в горы, перебегая и перепрыгивая с дерева на дерево по сравнительно густо растущим в Аддис-Абебе эвкалиптам. Повидимому, их удерживало не только место кормления, но и стадный инстинкт. Правда, все это были подростки, и, вероятно, если бы выскочили взрослые самцы и самки, то, образовав стадо, они бы ушли.

Ночью, когда вблизи двора раздавалось уханье гиен, обезьяны сильно кричали и беспокоились.

Все, что мне предстояло сделать, было выполнено. Пора было собираться в обратный путь. На мой запрос я получил ответ, что в начале августа в порт Джибути зайдет грузовой пароход Совторгфлота, который доставит моих пленников в Сухуми. Предстояло, однако, проехать с ними по железной дороге Аддис-Абеба — Джибути. Наведя справки у администрации дороги, я узнал, что могу получить товарный вагон для перевозки моего груза, но что в августе не рекомендуется провозить животных через Джибути, так как там в это время года стоит сильная жара. Кроме того, для подвоза животных через Французское Сомали нужны документы, свидетельствующие об их здоровье. Больных не пропустят.

На другой день городской ветеринарный врач-эфиоп осмотрел моих затворников и выдал справку, гласящую: такой-то врач с полным сознанием своего долга удостоверяет, что животные свободны от туберкулеза, сапа и желудочно-кишечных заболеваний. Я стал готовить в дорогу корм для обезьян, кормушки, инструмент для починки клеток. Мой помощник Гетачо в последний раз тщательно вымыл и вычистил помещение, мы с ним тщательно заделали в полу клеток все щели, которых, по указанию железнодорожной администрации, не должно быть. Дворник Габрамарьям, обычно с отвращением подходивший к обезьяньим клеткам, на этот раз тщательно обметал их и даже забыл заткнуть себе ноздри эвкалиптовыми листьями, как он это делал обычно, чтобы не слышать дурного запаха обезьян. Ильма, Гетачо, Хайлю, Габрамарьям, Мангиша и другие эфиопы, с которыми мне пришлось работать, выражали искреннее сожаление по поводу моего отъезда. Общаясь с эфиопами из трудового населения и наблюдая их жизнь, я убедился, насколько лживы утверждения туристов из капиталистических стран о том, что эфиопы ленивы и неспособны к полезному труду. Не подло ли возводить такую клевету на свободолюбивый эфиопский народ, который в течение многих десятков лет упорно сопротивляется попыткам «цивилизованных» колонизаторов полностью закабалить его и столь быстро в самых неблагоприятных условиях преодолевает свою вековую отсталость!

Очевидно, именно хищнической деятельностью колонизаторов объясняется то сдержанное и недружелюбное отношение к европейцам, которое мне приходилось наблюдать в Эфиопии. Совершенно иначе относятся эфиопы к русским. На остановках в лесу или по дороге к нам обычно подходили местные крестьяне. Большинство из них со смущением и опаской поглядывали на меня, тихонько расспрашивали обо мне у Ильмы. Услышав, что я русский, они отбрасывали всякую робость, на их лицах появлялись приветливые дружеские улыбки, они смело подходили ко мне, вступали в разговоры. Общаясь с простыми людьми, я ни разу не почувствовал хотя бы тени недоброжелательства по отношению к русским.

Эфиопы чувствуют разницу между представителями русского народа и колонизаторами из Западной Европы и США хотя бы на примере работы нашего советского госпиталя в Аддис-Абебе, врачи которого оказывают большую помощь местному населению. Но, конечно, решающую роль, определяющую дружелюбное отношение эфиопского народа к русским людям, играет та справедливая политика, которую проводит Советский Союз, отстаивая права на независимость народов колониальных и полуколониальных стран вообще и народов Африки в частности. Правда об этой политике доходит до широких масс, передаваясь из уст в уста среди неграмотных и малограмотных людей всех племени и народов.

НАСТУПИЛ день отъезда. Клетки с обезьянами были перевезены на железнодорожную станцию. Администрация предоставила мне сплошь засыпанный нафталином пульмановский вагон. Повидимому, в нем перед этим везли кожевенное сырье. Пришлось все мыть и чистить. До отказа заполненный клетками вагон прицепили к товарному поезду. Согласно здешним правилам, по однопутной узкоколейке, соединяющей Аддис-Абебу с Джибути, товарные поезда идут только ночью, а днем стоят на станциях и полустанках. Пассажирские же поезда, наоборот, идут днем; на ночь пассажиры, оставляя багаж в вагонах, отправляются ночевать в гостиницу.

В качестве проводника и переводчика я пригласил одного старого охотника, проживающего около пятидесяти лет в Африке. Он знал многие африканские языки, а также в совершенстве владел французским языком. Это должно было очень пригодиться в Джибути, где надо было некоторое время ожидать парохода.