Мойра Янг - Кроваво-красная дорога

Я опускаюсь на колени, рядом с отпечатавшимися следами. У меня кружитца голова от чувства облегчения. Я боялась, что они могли направитца из Серебряного озера прямиком через открытую местность

Если бы они так и сделали, я потеряла бы много времени, провожая Эмми в Кросскрик, а потом возращаясь в Серебряное озеро, чтобы попытатца найти их след.

Отпечатки копыт указывали направление. Северо-Восток. Мы движемся в том же направлении. Нам впервые повезло.

— Пошли, — говорю я Эм. — Мы должны поторавливатца.

Я не даю ей передохнуть. Я иду быстро, двигаюсь резкими толчками. Нельзя терять времени.

Она скачет за мной, чтобы не отстать, её мешок так и подпрыгивает у неё за спиной. Неро летит впереди.

Лью был здесь. Его повезли этой дорогой.

Лью прошел первым, он всегда первый, а я следую за ним. Я догоню его. Я всегда его догоняю. Всегда.

Я найду тебя. Куда бы они тебя не отвезли, клянусь, я найду тебя.

Я иду быстрее.

Середина дня. Второй день в пути.

Я заставляю себя сдерживатца и не кричать. Иза быстрой хотьбы. Бегу дальше.

Эмми.

Мы не могли ползти еще медленнее, и это всё её вина.

Я хочу брость её где-нить на обочине и забыть, что она когда-то появилась на свет. Я хочу, чтоб она исчезла с лица земли. На я не могу этого желать. Я не должна этого желать. Это слишком жестоко. Она моя плоть и кровь, так же как и Лью.

Нет, не так, как Лью.

Никто не сравнитца с Лью.

Никогда.

Мы покидаем малюсенькое пристанище мертвых сосен.

И здесь остались отпечатки следов от копыт. Они следуют на север.

— Жди здесь, — говорю я Эмми.

Я иду по отпечаткам копыт, пока обоженая земля не сменяетца колючей травой. Отпечатки пропадают. Я прикладываю ладонь ко лбу, штобы создать глазам тень. Всматриваюсь. Вижу узкую полоску колючей травы, но кроме этого я не вижу ничего, кроме простора. Равнина. Пустыня. Я никогда здесь прежде не была, но знаю што это.

Сандси - море песка, песчаное море.

Это значит, высушенная ветрами мертвая земля и покрытая песчаными дюнами. Жестокое место. Земля полная тайн и загадок.

Еще до Эмми, когда Ма была всё еще жива и все были счасливы, Па рассказывал мне и Лью истории о временах Мародеров. Некоторые из них были о Сандси. Он рассказывал нам о целых людских поселениях, погребенных под вечно движущимися дюнами. Однажды ветра начинают дуть и дюны движутца, пожирая всё на своем пути. Затем они отступают, оставляя лачуги со всем их скарбом. Людей нет. Они исчезли. От них не осталось и следа, нет даже костей. Только их мертвые души, обратившиеся в духи песка, которые стонут и плачут каждую ночь, по своим потеряным жизням. Па говорил нам, что они заберут нас, если мы себя будем плохо вести.

Я собираю вместе несколько камушков. Делаю пирамидку, отмечаю место, штобы я смогла снова его найти.

Я иду обратно к тропинке.

Эм сидит в пыли, голова её опущена. Она снимает свои сапоги.

— Мы должны идти дальше, — говорю я.

Я смотрю вниз. У нее короткие, прекрасные, коричневые волосы, которые собраны в пучок. С её тонкой, маленькой шеей, как прядь волос, Эмми больше похожа на маленькую птичку, чем на девочку.

Просто чудо, что я не сломала её шею, когда ударила её. Просто сама мысль об этом заставляла меня чувствовать тошноту, поэтому я старалась поменьше думать об этом. Я знала, что прежде Эм еще никогда в её жизни никто не бил, я первая подняла на неё руку. Лью бы так никогда не сделал, и не важно, што послужило тому причиной. Никогда. Он бы рехнулся, узнав, што я сделала.

Я присаживаюсь на корточки рядом с ней.

— В чем дело? — спрашиваю я. Затем я вижу её пятки. Они истерты до крови. Вот почему она не могла идти быстро. Наверное это было ужасно больно, но она не издала ни писка. — Почему ты мне ничево не сказала? — спрашиваю я.

— Я не хотела, чтобы ты на меня орала, — отвечает она.

Я смотрю на неё, её личико такое маленькое и худенькое. Я слышу голос Лью у себя в голове.

«Ей всего девять, Саба. Тебе надо попробовать побыть с ней милой, для разнообразия».

— Ты должна была мне сказать, — говорю я. Я промываю ее раны и перебинтовываю ее ноги чистыми полосками ткани. — Ладно, — говорю я, — обними меня руками за шею.

Я поднимаю её. Я несу её столько сколько могу, весь оставшийся день, но даже тощая девятилетка во время пути становитца тяжелее с каждым шагом. Я также тащу и наши вещьмешки, так што мне приходитца останавливатца и спускать её время от времени. И она ковыляет немного сама.

Она тихо плачет в ночи.

Её плач отдаетца в моем серце. Я тяну руку и прикосаюсь к её руке, но она сбрасывает её и отворачиваетца.

— Я ненавижу тебя! — всхлипывает она. — Как бы я хотела, чтобы они пристрелили тебя вместо Па!

После, я натягиваю свой плащ себе на голову, чтобы не слышать её плач.

Мы должны продолжать двигатца.

Я должна найти Лью.

Третий день. Рассвет.

Я вновь промываю пятки Эмми и мы встаем. Она делает два крошечных шага и падает на землю. Мда, сегодня она не сможет сделать ни шагу. Чтож, полагаю, я не удивлена. Я поднимаю её и опускаю на траву где есть небольшой тенек.

Я провожу рукой по моим волосам. Смотрю в небо. Я хочу закричать или побегать... короче сделать хоть че-нибуть, штобы избавить себя от внутреней напряжености. Я пинаю землю так сильно, што в ответ сильно ударяю ногу. Я чертыхаюсь и сыплю проклятиями.

— Мне жаль, Саба, — шепчет Эмми.

Я пытаюсь выдавить из себя улыбку, показать, што мне не всё равно, но не у меня ничего не выходит. Я отворачиваюсь от неё.

— Это не твоя вина, — говорю я. — Я разберусь с этим.

Я провожу остаток утра, сооружая настил. Я срезала две из самых эластичных, самых сильных веток дерева, которые смогла найти. Я выкладываю их крестообразно на земле, чтобы сделать их как можно прочнее и удобнее для Эм, чтобы она могла лечь на них. Я связываю все это вместе веревкой из крапивы. Затем я делаю хомут и перекидываю его себе на плечи, подложив по него наши запасные рубахи.

Он готов к середине дня. Я водружаю Эм с нашими вещами на настил. Я перетягиваю руки тканью. Правая все еще болела, так што сначала я делаю чистую повязку. Не хочу, штобы она разболелась и стало еще хуже.

Затем я начинаю тащить. Настил подпрыгивает и ударяетца о землю, но Эмми не жалуетца, не хныкает и не плачет. Она не издает ни звука.

Солнце палит. Оно беспощадно. Жестоко. Што заставляет меня задуматься о жестоких вещах. Вроде:

Почему они не застрелили Эмми, вместо Па?

Почему они на забрали Эмми, вместо Лью?

От Эмми никому нет никакой пользы. Никогда не было. И никогда не будет.