Сергей Булыга - Тюрем-тюремок

А к Сивке подошла, губы ей завернула, смеется:

– О! Я так и думала! Зубы до десен стертые. Почему скотину мучаешь?!

Молчит мужик, не знает, что и отвечать. Во влип! А лиса уже к нему возвращается, опять лапу в сани запускает, рыбку покрупней да пожирней выбирает, на обочину сбрасывает, сбрасывает, сбрасывает… да еще и печалится:

– Вот беда так беда! Вот беда! Нет, точно, нужно серых звать, а то и самого хозяина будить.

Тогда мужик:

– Лисичка! А?

А та:

– Чего? – и еще рыбку шлеп, и еще шлеп.

А мужик:

– А может, как-нибудь договоримся? А может… я сам под соломкой пошарю?

Лиса подумала, подумала, вздохнула, говорит:

– Ну, ладно, пошарь, коли хочешь.

Мужик засопел, заволновался, руку в сани запустил, стал под соломкой шарить. Шарит, шарит, торопится, на лисичку-сестричку поглядывает. А потом, как нашарил приклад, так сразу успокоился, думает: хороший будет бабе воротник!

Жил да был в казацкой стороне храбрый казак Емеля по прозвищу Пугач. Вот однажды пошел тот Емеля на речку водицы с похмелья испить, и на тебе – поймал там щуку! Хотел было Емеля ее сразу живьем съесть-напугать, но вдруг взмолилась щука человечьим голосом:

– Не ешь меня, храбрый казак Емеля, не пугай, а я тебя за это славно отблагодарю. Теперь как только скажешь ты: «По щучьему веленью, по моему хотенью», так сразу все, чего ни пожелаешь, сбудется.

Обрадовался Емеля, щуку обратно в речку выбросил и говорит:

– По щучьему веленью, по моему хотенью: глаза мои, рот, уши вислоухие, а ну-ка сделайтесь точно такими же, какие были у покойного царя Петра Федоровича!

И сделались. И стал храбрый казак Емеля с лица ну точно как покойный царь, даже еще румянее. Стали все окрестные казаки Емеле в пояс кланяться да государем его величать. Емеле это очень нравилось, он, сидя на печи, все это слушал, слушал… А после вдруг и говорит:

– Ага! Вот оно что! Вот что я удумал! Да ежели я есть природный царь великий государь, тогда чего я здесь, в этой глуши, клопов кормлю? А ну, по щучьему веленью, по моему хотенью: вези меня, печь, в столичный город Петербург, в царский дворец!

И печь и повезла. А следом за ней и казачий народ повалил, ибо Емеля говорил, что у него по Петербургу-городу этих дворцов – во, завались, всем места хватит!

И точно, хватило. Пришли казаки в столичный город Петербург, местных людишек потеснили, попугали, которых даже до смерти. Но более других царица Катерина напугалась. Когда Емеля в Петербург пришел, так сразу же в царский дворец подался, там Катерину за косу из-под кровати выволок и говорит:

– Что, вобла, не ждала? А вот и я, законный твой супруг по щучьему веленью! – ну, и…

Да, именно. Вот и пошло у царицы другое, строгое житье. Емеля – это ей не прежний рохля государь! Емеля, тот, бывало, поздно вечером домой вернется, когда из сената, когда из трактира, и если ему что не так – живо нагайкой выходит! Царица шибко плакала, только бабьи слезы, известное дело, вода. Но, с другого боку глядя, а что такое бабу напугать? Немного чести. И потому поскорости стал Емеля все царство пугать. Так, скажем, повелит, чтобы все – и мужики, и бабы, бояре и боярыни – ходили только в сапогах и чтобы портянки в них мотали только слева направо внакид, а после сам ходил по Петербургу, проверял, и у кого было не так – того сразу в Сибирь! А то велит, чтобы груши называли дулями, и за груши опять же в Сибирь. А то… Ну, много было всякого! Но вскоре, лежа на печи, подумал он: э, что одно царство, а вот бы еще всю Европу пугнуть!

И напугал, а что! Собрал по щучьему веленью несметное войско, пошел. Сперва Варшаву взял да напугал, потом Берлин, потом Париж – все это сидя на печи и все по щучьему веленью быстро, ловко, смело! И так до Ла-Манша дошел. А дальше, оказалось, ходу нет. Английская земля, объяснили, за морем стоит. Но море, правда, при Ла-Манше неширокое, и полусотни верст не будет. Ага, ну ладно! Полежал Емеля на печи, подумал, подумал, а после велел:

– По щучьему веленью, по моему хотенью: постройся до английской стороны широк калинов мост!

Не строится. Это что за напасть? Тогда Емеля снова повелел. Опять не строится. Осерчал Емеля, с печки спрыгнул, сошел к самой воде, смотрит на море, гневается, думает: да что эта щука треклятая, сдохла, что ли?!

И только он этак подумал, как вдруг шасть – у самых его ног выныривает эта самая щука и говорит человеческим голосом:

– Не серчай ты на меня, храбрый казак Емеля, но только я тебе уже больше не помощница. Меня вчера Джон Скотт в сети поймал, я теперь его хотенья исполняю.

И не успел Емеля опомниться, как она ка-ак подпрыгнет из воды, как-ак пасть разинет! А после гам! – и нет Емели. Вот вам и сказочка, а мне рубликов вязочка.

Это было в России, еще при царском режиме. А царем тогда был Петр Первый. И вот как-то однажды зимой, а если точно, то 31 декабря, аккурат под Новый Год, решил царь Петр сходить в лес за елкой. Боярам он не доверял, все делал сам, а то, он говорил, иначе или тебе вместо елки какую-нибудь кривую осину подсунут, или вообще без ничего останешься, такие те бояре вороватые. И вот, значит, царь Петр надел полушубок, сунул топор за пазуху, и в лес пошел. Пришел и стал ходить туда-сюда, елку покраше высматривать. Ходит, ходит, примеряется. И вдруг ему:

– Ага, царь Петр, попался!

А это рядом с ним уже Баба Яга стоит. И дальше говорит:

– Что, попил, царь Петр, кровушки народной, град Петербург на трудовых костях поставил? А теперь я и кровь из тебя высосу, и мясо твое съем, а потом на твоих костях покатаюсь!

Царь Петр только было гневаться, а она бац его клюкой по лбу – и враз околдовала. Стал царь Петр покорный как теленок, и повела она его к себе в избушку, а там пинком его под зад – а нога у нее костяная! – царь Петр и влетел в чулан, пал на холодный пол и лежит как мешок сами знаете с чем.

А Баба Яга печь затопила, котел с ключевою водой на огонь поставила, потом луку туда, картошки накрошила. А после Леший к ней пришел, принес бутылку, сел, трубку закурил и стал Бабе Яге всякие неприличные сальности говорить. Баба Яга разгневалась, кричит:

– Цыть! С этим погоди пока! Вон лучше бы помог: царя освежевал, разделал.

Леший притих и взялся нож точить. Булатный нож вжик-вжик, вжик-вжик, вжик-вжик! А царь Петр в чулане лежит, все это слушает и понимает: смерть его пришла. А как спастись? Никак, ибо он не то что шевельнуться-защититься, но даже крикнуть «Караул!» не может. Да если бы и прокричал, царь Петр думает, но прибежал ли бы к нему тот караул? А если бы и прибежал, то взялся ли спасать или… Ох, думает, судьба моя монаршая, ох, шапка мономахова!..

А после: ну и что? Нет, думает царь Петр, не робей! Вот батюшка твой Алексей Михайлович был тишайший, а Украину присоединил! А ты и вообще орел, так что давай, держись!

И что вы думаете? Точно, удержался! Ибо уже через короткий срок царь Петр чувствует, как колдовство с него мало-помалу сходит. И это, кстати, совсем не удивительно, ибо как ты такого околдуешь, когда он ни во что не верит, атеист?! И вот уже царь Петр рукою шевельнул, потом ногою дрыгнул, потом тихонько подскочил, топор из-за пазухи выхватил, воздел его над головой и только из чулана выходить да строгий царский суд вершить…

А после думает: ну, зарублю Бабу Ягу, ну и Лешего с ней, а дальше что? Кто тогда будет по моим лесам народ в страхе держать да помаленьку изводить? Вот то-то же! И отступил царь Петр от двери, нечистую силу не тронул. Но это, понимает, не решение, ведь все равно нужно отсюда как-то выбираться. Да только как? Задумался, свел брови соколиные, нахохлился, а после…

О! Придумал! И кинулся царь Петр к стене и ну рубить ее, рубить, рубить! И прорубил окно! И скок в него! И…

Тоже о! И вывалился аккурат в парадную залу наиглавного загородного дворца французского царя Лудовикуса, у них там под Новый Год как раз был маскарад. Ну, все, конечно, царю Петру очень обрадовались, стали кричать, что вот, мол, какая редкая персона объявилась – добрый русский мужичок из Матушки России! И дальше: становись, мол, в круг, будем плясать. А Петр царь, он хоть и грозный был, но в тоже время и игривый. И потому ему такое предложение понравилось, он и пошел плясать. И до того на радостях затейливо, с коленцами, что вскоре и Лудовикус не усидел и тоже вышел в круг, и тоже ну плясать! А потом, в перерыве, они нагрузились шампанской шипучкой – и снова плясать! А девки…

Гм! Ну, в общем, было весело, и царь был очень рад, понравилось ему у них в Европе.

Ну а России-то тогда как ликовали! Еще бы: царь исчез! И пил, гулял, гудел как не в себя народ три дня и три ночи подряд, ну, думали, что навсегда от него, атеиста, избавились!

Но, к сожалению, чудес на свете не бывает. На четвертый день вернулся государь – помятый весь, с синяками под глазами, шипучим перегаром провонял. А злой какой! Тотчас устроил розыск, и тех, которые больше прочих царскому отсутствию радовались, так поучил: кому голову срубил, кому ноздри вырвал, а кому и то и другое да еще и в Сибирь отправил. Вот так! Загоревал народ…