Андрей Орлов - Битва за Берлин последнего штрафного батальона

Максим знал, что в Красной армии существуют штрафные подразделения, из которых живыми в регулярные части возвращаются единицы. Об этом невозможно было не знать. Приказ Народного комиссара обороны под номером 227, изданный 28 июля 1942 года, именовался громко: «Ни шагу назад!». Подоплекой было поражение под Харьковом, сдача врагу Ростова-на-Дону. Согласно приказу, ужесточалась дисциплина в войсках, запрещалось отступать без распоряжения вышестоящего начальства. Тем же приказом вводились заградительные отряды, которые должны были пресекать отступление и ловить дезертиров. Тем же приказом вводились штрафные батальоны в составе фронтов и штрафные роты в составе армий.

В штрафные роты отправляли рядовых и сержантов, совершивших воинские или уголовные преступления. В штрафбаты – разжалованных офицеров, от младших лейтенантов до полковников. Отправить человека туда мог или приказ командования, или приговор военного трибунала. Командовали штрафными подразделениями кадровые офицеры.

Штрафников бросали в самое пекло – практически никому не удавалось отбыть «от звонка до звонка». Освобождала смерть; освобождало ранение, требующее госпитализации; теоретически могло освободить решение Военного совета – для этого командир штрафного подразделения должен был просить о поощрении своего солдата за мужество и героизм…

Максим прекрасно помнил, как в боях за освобождение Киева на штурм ответственной высоты бросили две штрафные роты. Пятьсот душ, гонимые ужасом, бежали по раскисшему от дождей полю, когда на них обрушился шквал огня. Раненых практически не было. На открытом пространстве, где простреливался каждый сантиметр, обе роты погибли в считаные минуты; пали и командир, и замполит, до последнего момента оравшие: «Вперед!». Ни один не добрался до немецких позиций. Пятьсот парней – было, и не стало. Полегли без пользы. Ночью подтянули пару батарей-«сорокапяток», хорошенько вспахали немецкие позиции, потом советские танки их тщательно проутюжили, и высота досталась без потерь. За что погибли штрафники? Почему было сразу не подтянуть артиллерию? Техника наперечет, а пушечного мяса навалом? Максим как наяву видел это поле, заваленное мертвыми телами: объятые ужасом мертвые глаза, распахнутые рты, сведенные посмертной судорогой…

Максим Коренич и в страшном сне не мог себе представить, что окажется частью мира смертников. Он не совершал преступления! Он воевал, как мог, и, по мнению «специалистов», неплохо… Трагедия заставила Коренича замкнуться в себе, смотреть на события со стороны, так, будто они к нему не относятся – иначе пришлось бы поверить в собственную скорую и неминуемую смерть.

А события неслись с бешеной скоростью. О том, что фронт перейдет в наступление, командиры частей уже знали. Личному составу объявили: наступление начнется за два часа до рассвета. И пусть хоть одна сволочь помешает советским войскам взять Берлин!

Максим Коренич стоял в строю рядом с такими же, как он – в солдатской форме, в заношенной телогрейке, в своих «родных» офицерских сапогах (с обувью у интендантов были проблемы). За спиной ППШ, на поясе двойной комплект гранат, запасные дисковые магазины для автомата, фляжка с водой, котелок с вмятиной от осколка. Полностью укомплектованный разжалованными офицерами батальон выстроился буквой «П» на окраине пустой деревни. Восемь сотен рядовых, полтора десятка офицеров – взводные, ротные, оперуполномоченный контрразведки СМЕРШ (куда ж без него?) молчун капитан Хайруллин, «бледнолицый» и лощеный замполит капитан Кузин, кругловатый, с виду добродушный майор Трофимов – командир штрафного подразделения, местный царь и бог. Он прохаживался перед строем, критически оглядывая свое войско. Скользнул взглядом по Кореничу, не запоминая. Если верить шептуну за спиной, штрафбатом майор командовал уже четыре месяца, и дважды его подразделение пополнялось с нуля – и переменный состав, «военные преступники», и постоянный – офицеры, связисты, повары и медицинские работники. В Померании батальон полег почти целиком – в строю остались несколько солдат, три офицера и круглая ротная печать, удар которой о бумагу вновь превратил формальную войсковую единицу в реальную…

– Ну что, элита из элит, – добродушно прогудел Трофимов, когда ему надоело любоваться серыми солдатскими лицами. – С дисциплиной вы знакомы не понаслышке, это очень хорошо. Нет нужды объяснять, что означают приказы «в атаку», «ни шагу назад» и что будет с теми, кто ослушается. Я не зверь, товарищи красноармейцы, – самоуверенно объявил майор. – Те, кто воевал со мной, знают, что я солдат не обижаю и где-то даже понимаю. Я вообще не кровожаден. Обижать солдат, – ухмыльнулся в усы комбат, – это по его части, – он кивнул в сторону замполита.

Капитан Кузин натянуто усмехнулся, солдаты тихо зароптали.

– Шучу, шучу, – быстро поправился Трофимов, но осадок остался. – Если мы сказали «в атаку», товарищи бойцы, значит, вы идете атаку, и ничего тут не попишешь. И мне плевать, кем вы были раньше – хоть батальоном командовали, хоть полком, за что «сидите» и считаете ли себя виновным – мне глубоко и искренне плевать. Вопросы есть? Может, пожелания – с формой что-то не так, с обувью, оружием, амуницией? Скоро в бой, и если кому-то из вас, например, жмут подмышки… Впрочем, время навестить интендантскую часть у вас еще останется. А сейчас передаю слово моему заместителю по политической части капитану Кузину. Просьба, как говорится, любить и жаловать…

Майор Трофимов, невзирая на видимое простодушие, был сложным и неоднозначным человеком – Максим понял, что не может с ходу его раскусить. С замполитом было проще: хитрый, надменный, умный, любит поболтать на политические темы – в полном соответствии с генеральной линией партии и правительства. Замполита Коренич практически не слушал. Тот вещал пространно и напыщенно, смотрел вперед холодно и отстраненно, улыбался неискренне, и для завершения образа замполиту не хватало рожек и вил. Он говорил о срочной необходимости добить врага в его логове – пока за нас это не сделали наши уважаемые, но идеологически «неправильные» союзники. О том, что сделать это надо не позднее 22 апреля – ко дню рождения Владимира Ильича Ленина (но можно и к 20 апреля – ко дню рождения Адольфа Гитлера, что будет неплохим подарком). О социалистической сознательности, которую солдаты должны излучать каждой клеточкой своего тела. О верности курса партии большевиков и неустанной заботе товарища Сталина о каждом советском человеке. О том, что советский солдат на чужой земле должен быть образцом отваги, мужества, чести, высоко нести звание советского человека и снисходительно относиться к мирным жителям и сдавшимся солдатам вермахта (к войскам СС сие не относится). Ведь гитлеры, как мудро заметил товарищ Сталин, приходят и уходят, а многострадальный немецкий народ остается. Впрочем, следует признать, что страдания немецкого народа не идут ни в какое сравнение со страданиями граждан Союза Советских Социалистических Республик…

– А теперь печальная новость, – объявил майор Трофимов, когда замполит выдохся и отступил назад. – Соседи съели наш ужин.

Майор дождался, пока печальный ропот стихнет, и описал подробности:

– Полевые кухни, направляющиеся в расположение батальона, по невыясненным обстоятельствам оказались в распоряжении 234-го стрелкового полка, бойцы которого посчитали, что это добавка, очень обрадовались, ну и… – майор притворно скорбно развел руками. – Виновные в головотяпстве будут наказаны, но съеденного, как говорится, не воротишь.

– Такая печаль, такая печаль, – иронически пробормотал стоящий слева от Максима бывший старший лейтенант артиллерии Борис Соломатин. – Этот мир устроен так жестоко… Кстати, насчет возврата съеденного, товарищ, – покосился он на Коренича. – Я бы с удовольствием сейчас выдал то, что мы съели на обед, и если нас через пять минут не распустят…

– Ваша информация устарела, Иван Петрович, в смысле, товарищ майор, – сухо улыбнулся замполит. – Не ввергайте в ужас вверенное вам подразделение. Работа уже проведена. Прибытие полевых кухонь ожидается через полтора часа – так что в этом плане полный порядок.

Снова сдержанный гул по рядам; подавляющее большинство штрафников были боевыми офицерами, элитой Вооруженных сил, и реагировать на все суетное и тщетное они должны были именно сдержанно.

– Отлично, – улыбнулся майор. – Командиры рот, разводите людей! Штаны никому не снимать!

Максим постепенно приходил в себя. Главным было – отрешиться от прошлого. Не было прошлого – боевых наград, офицерского звания, послужного списка и практически незапятнанной репутации. Всё ушло в туман. Какая разница, где воевать? Везде убивают. А израненное честолюбие и щемящее чувство справедливости можно и нужно засунуть в задницу.

Порядки в штрафном батальоне меньше всего напоминали тюремные. Обычная воинская часть со своей спецификой: умирать раньше прочих. Начальство не зверствовало. В указанное время прибыли запряженные понурыми клячами полевые кухни. Солдат кормили мясом, гречневой кашей, было достаточно чая и хлеба. После ужина солдатам выдали по две порции сухого пайка – с наказом не уничтожать раньше времени, а растолкать по вещевым мешкам и забыть. Полевые кухни и повара не всегда успевают за наступающими частями.